— Каких?
— Не ищи официальной помощи — я имею в виду перуанскую армию и полицию. Наоборот, старайся избегать любых контактов с ними — им больше нельзя доверять. Когда надо кого-нибудь убрать или избить, они ничуть не лучше “Сендеро”.
— Есть тому свежие доказательства?
— Сколько угодно. Если хочешь, приведу парочку примеров.
Партридж уже начал мысленно составлять репортаж для “Вечерних новостей”. Согласно предварительной договоренности, по прибытии Риты Эбрамс и монтажера Боба Уотсона — Партридж ждал их в субботу — они все вместе подготовят репортаж для “Вечерних новостей” на понедельник. Партридж рассчитывал включить в него комментарии Серхио Хуртадо и других.
— Ты сказал, что демократии не существует. Это метафора или реальность? — спросил он.
— Больше чем реальность: огромное число людей в этой стране даже не замечают, есть демократия или нет.
— Сильно сказано, Серхио.
— Просто ты узко видишь проблему, Гарри. Американцы считают демократию панацеей от всех болезней — лекарством, которое надлежит принимать три раза в день. Им оно помогает. Ergo[71] должно помогать всему миру. Но по своей наивности Америка забывает, что для реальной демократии большинству граждан и каждому человеку в отдельности необходимо иметь ценности, которые бы они хотели сохранить. А в Латинской Америке таковых практически нет. Естественно, возникает вопрос — почему?
— Ну, допустим. Так почему?
— В тех странах, где живется труднее всего, включая нашу, люди делятся на две основные категории: с одной стороны, достаточно образованные и состоятельные, с другой — невежественные и отчаявшиеся бедняки, главным образом безработные. Первые рожают детей умеренно, вторые плодятся как мухи — демографическая мина замедленного действия, которая, того и гляди, уничтожит первую группу. — Серхио обвел рукой вокруг. — Выйди на улицу и убедись сам.
— И ты можешь предложить решение?
— Это могла бы сделать Америка. Вместо того чтобы помогать оружием или деньгами, ей следовало бы разослать по миру — подобно “Корпусу мира” Кеннеди — специалистов, обучающих методам контроля над рождаемостью. Сокращение роста населения может спасти мир, пусть и через несколько поколений.
— А ты ничего не упускаешь из виду? — спросил Партридж.
— Если ты имеешь в виду католическую церковь, то позволь тебе напомнить, что я сам католик. У меня много друзей-католиков, и все они люди образованные, состоятельные, занимающие высокое положение в обществе. Однако, как ни странно, ни у кого из них нет большой семьи. Я задал себе вопрос: что, они держат в узде свои страсти? Зная и мужей и жен, я не сомневаюсь в обратном. Более того, они откровенно высказываются о бессмысленности церковной догмы, — которая, кстати, была создана людьми, — запрещающей контроль над рождаемостью. Если бы Америка возглавила движение протеста против этой догмы, то все больше и больше людей отказывалось бы от нее.
— Все мы не прочь порассуждать, — сказал Партридж. — А как насчет того, чтобы повторить это перед камерой?
Серхио воздел руки:
— Дорогой мой Гарри, почему же нет? Может быть, самое главное, что я вынес из Америки, это пристрастие к свободе слова. Я свободно выступаю по радио, хотя все время жду, когда же этому положат конец. Мои слова не нравятся ни правительству, ни “Сендеро”, а ружья и пули есть и у тех, и у других. Но ведь человек вообще смертен, а потому, Гарри, для тебя я это сделаю.
Партридж оценил всю принципиальность и мужество своего коллеги.
Еще до приезда в Перу Партридж пришел к выводу, что у него есть только один путь отыскать похищенных — действовать так, как действовал бы телекорреспондент в обычных обстоятельствах: использовать налаженные контакты и устанавливать новые; ездить куда возможно; охотиться за новостями; расспрашивать, расспрашивать и никогда не терять надежды, что вдруг всплывет какой-то факт, который может стать ключевым и привести в то место, где прячут пленников.
Тогда, конечно, возникнет более сложная проблема — как их вызволить. Но всему свое время.
Если повезет — неожиданно и по-крупному, — процесс поиска будет менее трудным, затяжным и каверзным.
Следуя своему плану — действовать как телекорреспондент — Партридж отправился в Энтель-Перу, национальную теле- и радиокомпанию со штаб-квартирой в центре Лимы. Энтель станет для него связующим звеном с Си-би-эй в Нью-Йорке, включая передачи через сателлит. Когда прибудут бригады других американских телекомпаний, они пойдут по тому же пути.
Виктор Веласко, с которым Фернандес Пабур договорился заранее, занимал пост заведующего Отделом международной информации в Энтель-Перу — человек он был деловой и замотанный. Хотя ему было лишь сорок с небольшим, он уже начал седеть, и сейчас его обычно озабоченное лицо говорило о том, что его волнуют никак не связанные с Партриджем проблемы.
— Трудно было найти для вас помещение, — сказал он Партриджу, — но все-таки у вашего монтажера будет свой закуток, кроме того, мы подвели туда две телефонные линии. Вашим людям понадобятся специальные пропуска…
Партридж понимал, что в такой стране, как Перу, где политиканы и военные только надувают щеки и набивают карманы, все держится на скромных тружениках, подобных Веласко, — добросовестных, неутомимых и малооплачиваемых.
Партридж достал конверт, в который заранее положил тысячу долларов, и учтиво протянул его Веласко.
— Небольшое вознаграждение за ваши хлопоты, сеньор Веласко. Мы с вами еще увидимся перед отъездом.
Веласко смутился, и Партридж испугался, что он откажется. Заглянув в конверт и увидев американские доллары, Веласко кивнул и сунул конверт в карман.
— Спасибо. Если будут какие-то проблемы…
— Уж будьте уверены, — сказал Партридж, — что-что, а проблемы будут обязательно.
— Почему ты так задержался, Гарри? — поинтересовался Мануэль Леон Семинарио, когда Партридж позвонил ему, вернувшись в отель из Энтель-Перу в начале шестого. — Я жду тебя со времени нашего последнего разговора.
— У меня были кое-какие дела в Нью-Йорке. — Партридж вспомнил телефонный разговор с владельцем и редактором “Эсцены” десять дней назад, когда только предполагалось, что к похищению семьи Слоуна причастно Перу. — Я хотел спросить, Мануэль, ты сегодня где-нибудь ужинаешь?
— Разумеется. Я ужинаю в “Пиццерии” в восемь часов с единственным гостем — Гарри Партриджем.
В 20.15 они уже потягивали популярный перуанский коктейль “Горький писко”, забористый и приятный на вкус. “Пиццерия” являла собой нечто среднее между традиционным рестораном и бистро, куда частенько наведывались заправилы Лимы.
Владелец журнала, изящный щеголь с аккуратно подстриженной бородкой клинышком, был в модных очках от Куртье и в костюме от Бриони. Он принес с собой портфель из тонкой вишневой кожи.
Партридж только что закончил рассказ о том, что привело его в Перу, и добавил:
— Я слышал, дела у вас довольно плохи.
— Это действительно так, — со вздохом сказал Семинарио. — Но вся наша жизнь — чересполосица. Мы.., как там у Мильтона?.. Рай обращаем в ад и ад — в рай. И все же мы limenos[72] — стоики, что я и пытаюсь отразить на обложках “Эсцены”. — Он открыл портфель. — Сравни: это последний номер, а это макет обложки на следующую неделю. Мне кажется, вместе они весьма красноречивы.
Сначала Партридж взял в руки уже опубликованный экземпляр.
На обложке была помещена цветная фотография с изображением плоской крыши высотного дома в центре города. Вся крыша усыпана осколками — явно после взрыва. Посредине на спине лежала мертвая женщина. Было видно, что она молода, ее довольно красивое лицо не слишком пострадало. Но на месте живота зияла дыра, и все тело было забрызгано кровавым месивом. И хотя Партриджу доводилось видеть ужасы войны, он содрогнулся.
— Я избавлю тебя от необходимости читать статью, Гарри. В здании напротив проходила конференция представителей деловых кругов. Организация “Сендеро луминосо” — эта женщина состояла в рядах ее активистов — решила обстрелять участников конференции из миномета. К счастью для участников и к несчастью для женщины, миномет оказался самодельным и взорвался прежде, чем она успела открыть огонь.
Партридж еще раз взглянул на фотографию и отвел глаза.
— Правда, что “Сендеро” все активнее действует в Лиме?
— Сущая правда. Творят что хотят, а эта неудача — исключение. Как правило, они осуществляют свои замыслы. Однако давай посмотрим обложку следующего номера. — Семинарио протянул макет.
То была демонстрация женских прелестей, граничившая с порнографией. Стройная девушка лет девятнадцати, прикрытая лишь намеком на бикини, лежала, откинувшись на шелковые подушки, — голова запрокинута, белые волосы рассыпаны, рот полуоткрыт, веки опущены, ноги слегка раздвинуты.
— Жизнь продолжается, и у нее всегда есть две стороны, даже в Перу, — сказал владелец журнала. — Так что давай-ка закажем ужин, а потом я кое-что тебе присоветую, Гарри, чтобы и твоя жизнь не оборвалась.
Итальянская кухня была превосходной, обслуживание тоже. К концу ужина Семинарио откинулся на спинку стула.
— Ты должен быть готов к тому, что “Сендеро луминосо” уже знает о твоем приезде. Или узнает в ближайшее время, скажем, после завтрашней передачи Си-би-эй. Так что для начала надо обзавестись телохранителем, особенно если ты выходишь на улицу вечерами.
Партридж улыбнулся:
— Кажется, он у меня уже есть.
Фернандес Пабур настоял на том, чтобы заехать в отель за Партриджем и проводить его сюда. С ними вместе в машину сел молчаливый, могучий малый, похожий на бойца-тяжеловеса. Судя по оттопыренному карману пиджака, он был вооружен. Когда они подъехали к ресторану, незнакомец вышел первым, Фернандес и Партридж оставались в машине, пока им не был подан знак. Партридж ни о чем не просил, но Фернандес сказал: