К нему сразу же протолкался невысокий, моложавый, румяный человек, хотя и с лысиной уже и седоватыми висками, но весьма энергичный, в полосатой тенниске, и, снизу вверх посмотрев на Виталия, деловито осведомился:
— Вы из баскетбольной? — и тут же категорически распорядился: — Тогда прошу…
Но его перебил другой человек, тоже седоватый, но худощавый и не столь энергичный.
— Погоди, Лёва. Этот товарищ, кажется, ко мне, — и, обращаясь к Виталию, представился: — Соколов Василий Павлович. А вы товарищ Лосев?
— Так точно, — кивнул Виталий, улыбаясь.
И раздосадованный баскетбольный тренер отстал от них.
— Где бы нам спокойно побеседовать? — спросил Виталий.
— Идёмте в кабинет председателя, его сейчас нет, — предложил Соколов. — А секретаря я предупредил. Такая фирма, как ваша, пользуется уважением.
Соколов понравился Виталию, спокоен, рассудителен, держится с достоинством.
Просторный кабинет был увешан всякими таблицами, вымпелами, афишами и фотографиями, в застеклённых шкафах мерцали металлические кубки и фигурки спортсменов, а на столе посредине комнаты был установлен большой макет какого-то стадиона.
Виталий и Соколов уселись на диван, и Виталий, попросив разрешения, закурил.
— Вообще-то у нас не курят, — сдержанно улыбнулся Соколов.
— Даже у нас бросают, — согласился Виталий. — Я из последних. А теперь вот что меня интересует, Василий Павлович. Как ваша команда закончила прошлый сезон? И много ли ребят из позапрошлогоднего состава в ней сохранилось?
— Как видно, вы интересуетесь именно позапрошлогодним составом?
— Вы угадали.
— А кем именно?
— Знаете, мне хотелось бы, чтобы вы мне сначала, так сказать, на равных охарактеризовали весь тот состав. Можете вспомнить?
— Конечно. Этим составом мы впервые завоевали кубок городского совета общества. Это большой успех.
— А на следующий год состав изменился?
— Да. Многие ушли. По разным причинам.
— И кубок ушёл?
— И кубок, — огорчённо кивнул Соколов. — Переходы, переманивания. Я протестовал, писал всюду, выступал. Безнадёжное это дело. Заработал врагов и ничего не добился. В результате потеряли очень перспективную команду, в которую я столько вложил. — Соколов безнадёжно махнул рукой.
— Да. Бывает, — сочувственно согласился Виталий. — Так назовите мне игроков. А я буду записывать, если это вам не помешает.
— Ну что вы! Итак, я начну с вратарей. И пойду по линиям. Устроит?
— Как угодно.
Соколов принялся перечислять игроков. Виталий внимательно слушал, изредка делая какие-то бессмысленные пометки, только чтобы не дать понять, кем именно из ребят он интересуется.
— У кого-то я видел фотографию всей команды возле кубка и вашу подпись на обороте, — сказал Виталий.
— Да-да, — подхватил Соколов с горькой усмешкой. — Отлично мы тогда поиграли, и отличные были ребята. — Но тут же, словно спохватившись, добавил: — Не все, конечно.
— Вот и давайте продолжим, — сказал Виталий. — Мы до средней линии дошли.
— Давайте, — согласился Соколов. — Про Левина я вам уже сказал. Теперь Коротков, Виктор. Способный парень был, старательный. Больше скажу — даже фанатик был. Домой палкой прогонял каждый раз. — Он сдержанно усмехнулся своим воспоминаниям. — После того как кубок взяли, пятерым из команды первый разряд присвоили. И ему тоже. Товарищ хороший. Любили его в команде.
Соколов, видимо, ничего плохого говорить о Витьке не хотел, в том числе и об его уходе из команды, скандальном, видимо, уходе. И тогда Виталий сделал какую-то пометочку у себя в книжке. И Соколов тут же поспешно добавил:
— Но неуравновешенный был. Из-за одного инцидента пришлось отчислить.
— Какого инцидента?
— Драка. Избил двоих игроков команды.
— Ого! За что же?
Виталий не уследил за своим тоном, и вопрос прозвучал излишне требовательно.
— Если хотите знать, то за дело, — неожиданно с вызовом ответил Соколов. — Я бы сказал, за предательство. А официально если, то за их неспортивный поступок. Игру сдали противнику. Сами в ту команду перебежать собрались.
— Это было доказано?
— Нет, конечно. Спокойно перешли туда. Хотя все кругом знали.
— А что было с Коротковым?
— Отчислили, как я сказал. Ушёл и пропал.
— И вы его не искали?
— Искал. Только не сразу. Это была последняя календарная игра. Меня отправили на курсы переподготовки. Потом всякая суета, сын болел, зимой тёща умерла. — Соколов досадливо махнул рукой. — Знаете, как бывает.
— А потом?
— Потом вспомнил. Разыскал. Парень опустился, запил. Играть отказался.
— И вот потеряли не только хорошего игрока, но и хорошего человека, — с горечью сказал Виталий. — И теперь ему грозит суд.
— Так вы из-за него пришли? — понимающе усмехнулся Соколов.
— Именно.
— Что же он выкинул?
— Ничего особенного. Только бросился с ножом на человека.
— Вот чёрт! Между прочим, это на него похоже. Он и раньше…
— Знаю. Вы всё это замечали, только не было времени заняться. Так вот в отличие от вас мы такое время выкраиваем, чтобы не только отыскать, но и спасти человека, если ещё можно. Хотя заняты не меньше вашего, и работа у нас куда более нервная, можете мне поверить.
— Поздно вы его, однако, спасать-то взялись, — язвительно произнёс Соколов. — Сами говорите, ему уже суд грозит.
— А раньше только вы могли. И вам он верил, между прочим. Лично вам, Василий Павлович. Но теперь уж давайте не перекладывать друг на друга ответственность. Я не для этого к вам пришёл. Давайте подумаем, что сейчас ещё можно сделать. Очень важно, с какими мыслями он пойдёт на суд, как себя там поведёт, с какими мыслями уйдёт в колонию. Я убеждён, это не потерянный парень. Вообще таких почти не бывает. А Виктор тем более. Вы согласны?
Запальчивые слова Виталия словно застали Соколова врасплох. Он нервно потёр руки, с раздражением, но решительно спросил:
— Что от меня требуется?
Виталий помедлил, внимательно посмотрел на тренера и подчёркнуто холодно ответил:
— Ничего. Если у вас самого нет желания вмешаться.
— Вы меня просто не поняли.
— Очень рад. Поясните в таком случае.
— Я готов для Короткова сделать всё, поверьте. Но что можно сейчас сделать?
— Можно… увидеть Виктора.
— Увидеть? — растерялся Соколов.
— Да. И сказать ему, что вы его помните, что он, по вашему твёрдому убеждению, способный футболист и хороший товарищ. Так вы говорили?
— Так.
— Ну вот. Сказать, что вы в него верите и будете его ждать. Да вы сами найдёте, что ему сказать, вы только подумайте о нём, Василий Павлович.
— Да-да. Всё это можно сказать, безусловно, можно, — заволновался Соколов. — При этом я даже не покривлю душой, уверяю вас. Это так и есть… так и есть… И я в самом деле буду его ждать. Только… сколько он просидит, как вы думаете?
— Не много. Он, слава богу, не успел пырнуть ножом человека. Да и на суде вы, надеюсь, выступите. Личность подсудимого многое определяет в приговоре.
— Выступлю, — с воодушевлением объявил Соколов. — Непременно. Вы не думайте, ребята мне… — Он чуть запнулся и, стесняясь, закончил: — Они мне дороги. И… вообще спасибо. Хорошо, что вы пришли, честное слово. Надо думать шире, чувствовать шире. Не только о сиюминутном, не только о своём. Ведь если честно, то мы всё время думаем о себе или в связи с собой. Нельзя так. Вот вы мне помогли в этом смысле. Так когда я могу его увидеть?
— Хоть завтра.
— Прекрасно. Завтра.
Они обо всём условились, и Виталий ушёл.
Он неторопливо двигался по оживлённой, залитой солнцем улице, и на душе у него было необычайно светло и радостно. Нет, всё-таки всегда можно что-то сделать для человека, даже самого плохого, чтобы он стал чуть лучше. Для начала хоть самую малость лучше. Только бы зацепиться за то светлое, что осталось в его душе. А в Витькиной душе жила ещё и Лялька. Славная девчушка. Пока. И всё-таки бедная мать у неё. Надо для начала вызвать будет Веру Игнатьевну, найти к ней подход, помочь ей и… Ляльке тоже. Нельзя же их оставить вот так.
Да, даже самый плохой человек и то… Впрочем, самым плохим сейчас был Гошка. И в первую очередь теперь предстояло заняться им. Гошка — это не только ещё один и, кажется, наиболее верный путь к цели, путь к той загадочной троице за вчерашним угловым столиком. Нет, Гошка — это прежде всего судьба и характер, которые предстоит переломить, и только тогда откроется дорога к решению главной задачи. Можно, конечно, его обмануть или запугать. Во имя, так сказать, высокой цели чего не сделаешь, кажется! Но это означает потерять человека, возможно, окончательно потерять. Обманутый и запуганный никогда не союзник, это будущий противник, будущий враг.
Нет, Гошку не следовало обманывать и запугивать, его надо победить, переломить по-другому. Не перевоспитывать, конечно, это дело долгое и сложное, оно впереди, далеко впереди. А сейчас надо вызвать у него какую-то чистую вспышку чувств. И что-то Виталий вроде бы нащупал. Конечно, это может быть ошибкой, может быть осечкой. Но надо попробовать.
Итак, Сёмкин. Гошка Сёмкин. Георгий. И есть ещё Михаил Сёмкин. Действительно, работает электриком на автозаводе. Действительно, передовик, член комсомольского бюро, замсекретаря, кандидат в члены партии. Установить это было несложно. За вчерашний день всё это проделали ребята из местного отделения милиции и передали в МУР. И вот теперь Виталию предстоит встреча с Михаилом. Через полчаса. Прямо на заводе, в цеху.
И снова гудящий поезд метро, полупустые в середине дня вагоны, длиннейшие эскалаторы, суетливые и всё же многолюдные пересадки, и вот наконец последний из эскалаторов аккуратно вынес Виталия на поверхность. Перед ним были длинные заводские корпуса за высокой глухой оградой.
Миновав просторное бюро пропусков и проходную, Виталий оказался на огромном, в деревьях и кустах, заводском дворе и, расспрашивая то одного, то другого из встречных, добрался наконец до нужного цеха.