в честь этих израильских жителей,
и взрослые дети шалят,
завидуя счастью родителей.
Мы не успели оглянуться – пролетело восемь лет их замечательной совместной жизни. И наступил у Леночки весьма округлый юбилей. Описанный сюжет мне приходилось повторить. Но подвернулась свежая идея.
БАЛЛАДА ПРО РЫЖУЮ ЛЕНУ
Баллада сочинилась не случайно:
в ней Лена – тема каждого куплета,
есть в имени – секрет, загадка, тайна,
и я вам расскажу сейчас про это.
И выдумки в балладе этой нет,
идея взята мной не с потолка:
недаром я болтался много лет
на улице Елены а-Малка.
Хочу вам для начала изложить
секрет наполеоновского плена:
на острове хотел он век дожить -
святая пусть, но все-таки Елена.
И те, чьи имена избегли тлена, -
обязаны их женам, нету спора:
у Рубенса была жена Елена,
у Рузвельта жена – Элеонора.
Такое это имя, что полену
сияло оно пламенным угаром,
и сказка про Прекрасную Елену
возникла, как вы видите, недаром.
Но сказка зарастала книжной пылью,
и даже прочитал ее не каждый,
а чтобы эту сказку сделать былью,
родилась Лена рыжая однажды.
Родилась, как известно, Лена в Риге,
в семье, где почитался дух искусства,
читала увлекательные книги,
но к музыке ее клонились чувства.
Валились музыканты на колени,
вливался в инструменты их экстаз,
но были их порывы чужды Лене,
в мечтах она избрала контрабас.
А Женя был солдат, носил винтовку,
в судьбе своей предвидел перемены,
и «Леночка» – его татуировку -
немногие, но видели до Лены.
На всяких языках читая тексты,
любовные разучивая танго,
такое знала Леночка о сексе,
что сделалась черна Елена Ханга.
Когда готовит Леночка обед,
то плачут и женатый, и вдовец,
загадки тут и не было, и нет:
Еленою была Молоховец.
А голос?! Он рождает в сердце эхо,
и пению сирен подобен он:
на голос рыжей Лены к нам приехал
евреев из России миллион.
Поэтому ты, Леночка, живи,
ничуть, как ты умеешь, не старея;
твой голос, полный неги и любви,
из чукчи скоро сделает еврея.
И мы тебя все любим не напрасно:
полно в тебе душевного огня;
ты – женщина, и этим ты прекрасна,
а возраст – это мелочь и хуйня.
Эфраим Ильин – это скорей явление, чем просто личность. Это он в 48-м году купил в Чехословакии винтовки и патроны, благодаря которым была прорвана блокада Иерусалима.
В «Книге странствий» есть о нем глава, в которой я подробно описал его незаурядную судьбу. Она так и называется – «Эфраим: праведник-авантюрист». Отдельные подробности я к дню его рождения зарифмовал, а Саша Окунь сделал дивные рисунки.
ТОРЖЕСТВЕННАЯ ОДА НА 85-ЛЕТИЕ ЭФРАИМА ИЛЬИНА
Сколько разных талантов, однако,
ниспослалось Эфраиму в дар:
меломан, бизнесмен и гуляка,
полиглот, меценат, кулинар.
Развивая еврейские корни,
был Эфраим с рожденья не слаб:
делал деньги, играл на валторне
и любил подвернувшихся баб.
В деле страсти послушлив судьбе -
скольких женщин взыскал ты и выбрал?
Дон Жуан, услыхав о тебе,
с корнем хуй немудрящий свой выдрал!
Когда были дороги тернисты
и еврейский народ пропадал,
ты, Эфраим, пошел в террористы,
и мы знаем, что ты попадал.
На семитов напали семиты,
и, воскликнув: «Ах, еб вашу мать!» -
ты, Эфраим, купил «Мессершмиты»,
чтоб евреи могли воевать.
А потом, когда мы победили,
нос утерли и шейху, и лорду,
то еврейские автомобили
сделал ты в посрамление Форду.
Всех галутных жалея до слез
(им казалось житье наше раем),
ты румынских евреев привез -
но зачем же так много, Эфраим?
Собирая картины друзей,
наливая за рюмкой стакан,
в Ватикане открыл ты музей,
и безвестный расцвел Ватикан.
Много лет нас во тьме содержали,
но играла мечта полонез:
Моисей передал нам скрижали,
а Эфраим завез майонез.
Ты сидишь, распивая шампанское,
на пустыню ложится туман,
и грустит королева британская,
что с тобой не случился роман…
Всюду тихо и сонно на небе,
толпы девственниц шляются вяло,
и тоскует Любавичский ребе,
что с тобою он виделся мало.
Лучше жить, чем лежать в мавзолее,
и сегодня себе мы желаем
на столетнем твоем юбилее -
чтоб и мы выпивали, Эфраим!
Прошло пять лет (сказать точнее – пронеслось), и к юбилею Ильина я написал несложный разговор двух древних (а точнее – вечных) женщин – Венеры и Афродиты. Мы с Сашей надели юбки, подложили под цветные кофточки диванные подушки, а на головы надели шляпки. И на самом деле превратились в двух омерзительных древних блядей. В этом виде с чувством мы исполнили -
ДИАЛОГ ВЕНЕРЫ С АФРОДИТОЙ В ЧЕСТЬ 90-ЛЕТИЯ ЭФРАИМА ИЛЬИНА
ВЕНЕРА. Хотя мы выглядим печально…
АФРОДИТА. Красотки были изначально.
ВЕНЕРА. Мы, вечной женственности ради.
АФРОДИТА. Короче говоря, мы бляди…
ВЕНЕРА. Мы – современницы Гомера.
А. Я – Афродита, ты – Венера.
B. От лет прошедших Афродита похожа на гермафродита.
А. А ты по старости, Венера,
сама – точь-в-точь скульптура хера.
B. У нас для ссоры нет причин…
А. Мы знали тысячи мужчин!
B. Царь Александр Македонский…
А. И Буцефал!
B. Забудь про конский.
А. А император был…
B. Траян!
А. Потом еврей…
B. МошеДаян.
А. Да, одноглазый. И французов
он победил…
B. То был Кутузов.
А. Еще был как-то царь Мидас…
B. Ну, тот был чистый пидорас!
А. А Бонапарт?!
B. Хоть ростом мал -
ложась, он сабли не снимал.
А. А древний грек -
слепой Гомер…
B. Так он как раз на мне помер!
А. А короли! Филипп, Луи…
B. Совсем ничтожные хуй.
А. Маркс, Энгельс – помнишь их, подруга?
B. Ну, эти два ебли друг друга.
А. У нас и Ленин побывал…
B. Меня он Надей называл.
А. А посмотри на век назад -
к нам заходил маркиз де Сад!
B. О нем я помнить не хочу,
пришлось потом идти к врачу.
А. Писатель Горький был прелестник…
B. Ебясь, орал, как буревестник.
А. И Евтушенко нас любил…
B. Он сам изрядной блядью был.
А. А Троцкий?!
В. Снял презерватив
и убежал, не заплатив.
А. А помнишь – был еще один
весьма некрупный господин?
B. Француз по тонкости манер…
А. А вынимал – еврейский хер!
B. Был у него такой обрез…
А. Его макал он в майонез.
В. Здесь темновато, нет огня,
не растревоживай меня.
Мне с ним постель казалась раем…
А. Да, это был Ильин Эфраим!
B. Теперь уже мы с ним не ляжем…
А. Давай, подруга, вместе скажем.
Говорят хором:
Мы сегодня выбираем -
добровольно и всерьез -
лишь тебя, Ильин Эфраим,
воплощеньем наших грез.
Мы с тобой – как две медали
в честь ночной любовной тьмы,
мы тебе бы снова дали,
только старенькие мы.
С воодушевлением, обращаясь ко всем:
Это здесь с душой открытой
выступали для приятства -
мы, Венера с Афродитой,
покровительницы блядства.
А заканчивая эту краткую главу, я не могу не выразить надежду, что еще немало будет в жизни юбилеев, годовщин и дней рождения. Пишите панегирики друзьям! Ведь если мы не будем восхвалять друг друга, то никто это не сделает за нас.
Сезон облетевшей листвы
Когда я наконец закончу эту книжку – сяду за любовные романы. Я уже начало сочинил для первого из них: «Аглая вошла в комнату, и через пять минут ее прельстительные кудри разметались по батистовой подушке».
Правда же, красиво? Хоть и слабже, несомненно, чем какой-то автор написал о том же самом: там герой в порыве страсти – «целовал губами щеки на ее лице». Но я и до такого постепенно дорасту. Вот именно поэтому ничуть не удручаюсь я и не тоскую от моей наставшей старости. Поскольку, как известно всем и каждому, у старости есть две главнейшие печали: отсутствие занятия, которому хотелось бы отдать себя на все оставшееся время, и томительное ощущение своей ненужности для человечества.
А я – закоренелый и отпетый графоман. И у меня до самой смерти есть посильное занятие. Малопристойное, но есть. А это очень важно: я прочел во множестве трактатов о закате, сумерках и тьме, что главное – иметь хотя бы плевое, но все-таки какое-никакое дело. По той причине, что досуг, о коем все мы так мечтаем всю сознательную жизнь, становится невыносим, обременителен и надоедлив, как только мы его обретаем. Ну, чуть позже, а не сразу, но становится. А это, кстати, и по выходным заметно, и по праздникам любым, а в отпуске – особенно. К концу (а то и в середине) этих кратких дней отдохновения спастись возможно только алкоголем, так тоскливо на душе и тянет на обрыдлую работу. А если этот отпуск – навсегда? И еще пенсию тебе дают вдогонку – чтоб не сразу помер от нахлынувшей свободы и возможности пожить немного без привычного ярма, оглобель и телеги. Но немедля выясняется, что старость – это то единственное время, когда хоче