перстнями тонкие персты увиты —
пра…внучке злой его принадлежат.
Лучи, как бы рубиновые нити,
соткали день рождения пиита,
отцы его здесь до сих пор лежат.
Стихают звуки погребальных литий,
копал могилы здесь я для укрытий,
не ждав за службу армии наград.
2003
Впрыск камня и вина, и как лоза,
узлом пульсируя, стремится к солнцу,
германские Рейн холит города,
людей и время превращая в бронзу.
С флагштоков нежных замков без креста
взирают вниз на корабли бессонно
причудливые звери без лица,
безмолвно воя по ветру покорно.
Здесь в карамельном домике жила
Мари, она Щелкунчика спасла,
с ноги своей стащив башмак проворно.
Взойдя на кладбище к судьбе с угла,
я распластался на траве, взалкав,
спустившись в мыслях на гору притворно.
2004
Прекрасная немецкая земля
В Генфляйше Иоанне гениальном,
еврея Гутенберга обрела,
связавшем буквы на пути астральном.
На площади он впереди креста,
в забронзовевшем гульфике нахальном,
часть тела в панталонах затекла
в пустом плаще распахнутом фривольно.
Чуть выше вверх Шагала синева,
изобразившего деяния Отца
в границах богословски весьма вольных.
А в основном здесь все, как и всегда,
на Рождество жрут своего гуся,
а в карнавале любят привкус свальный.
2004
Рапсодия звучит над островами,
пугающе печальна и нежна,
мир параллельный воссоздам руками,
из дерева земля в нем и вода.
Здесь северное небо, как пергамент,
пророческие там прочту слова,
прочувствую судьбы святой регламент,
что старцев приводил издалека.
Здесь камни прирастают облаками,
а жизнь располосована кругами,
проходят ими жертвы сквозь века.
Монах склонился перед образами,
он благодатно молится стихами,
и мысль его прозрачна и крепка.
2004
Сгорали люди заживо от страха,
когда их ставили лицом к стене,
и только горстки праведного праха,
здесь впитывались в почву по весне.
Вниз катится по лестнице, как драхма,
распятый прихожанин на шесте,
спасаясь от молитвенного краха,
сечет пришельцев ангел на горе.
Всех палачей всегда судьба лихая,
из дна Святого вдруг произрастая,
сидят и богохулят в темноте.
На Белом море тишина такая,
чуть слышно лишь скрипит калитка рая,
схожу на берег я или во сне.
2003
Дождь льет, минуя крыши, на врата,
и ретушируя останки Рима,
на пальцах оставляет след лица,
и прячет ночь под толстым слоем грима.
Здесь Константина выдали глаза,
когда он стал святым началом мира,
он потерял походку гордеца,
и слепком стал шекспировского Лира.
Мы шепчем вслух, не зная языка,
и надевая мысленно порфиру,
пьем чай турецкий, сидя у стекла.
Бант на спине у Гретхен – признак Трира,
виляя задом, в фартучке факира,
они идут ко мне издалека.
2003
Над телом Бог трудился без утайки,
Иоасафа славя в тишине,
нетленного святителя вотще
явил мощами в виде райской пайки.
Кость кожа облекла, как пальцы лайка,
вросло распятие торцом к руке,
но туфли бархатные по ноге,
и воробьи, как ангельская стайка.
В молитве сердце, будто гвоздь в стене,
со стоном отверзается во мне,
хлестаемое чудом, как нагайкой.
Неподобающе мне сладко на войне,
я, совесть закрепив, как контрагайкой,
врагов Христа не пощажу зане.
2005
Дверь храма справа не затворена,
мне отвратительно из щели дует,
святителя укрыта голова,
плоть Митрофана смыли время струи.
Уродлива седая голова Петра, —
тот мертв, кто стукнул по нему, как в бубен,
благословив на царство из стекла, —
несет царь на плечах провидца судеб.
К востоку двинула свой флот страна,
и в Турцию ударила с плеча,
овеществив воронежский рисунок.
С тех пор здесь пузырятся паруса,
здесь Бог прибил Россию к небесам
святым гвоздем, макнув в кровавый сурик.
2005
Великий Карл напряг здесь волю злую —
и филиокве вынудил признать,
все латиняне плачут вхолостую,
желая символ веры испытать.
Здесь вспомнил я Европу молодую,
которую пришлось ему подмять,
но выставленную длань золотую
противно ортодоксу целовать.
Приблизился лишь к древнему кресту я,
и разрывая неба ткань тугую,
здесь к Богу обратился через «ять».
Течет ночная мгла в страну чужую,
и слышу сквозь мотора песню злую,
как черти от бессилия вопят.
2003
Со временем врастают гвозди в тело,
я ничего не помню наизусть,
так крошится металл, что черным мелом
рассыпан на болотах смертный груз.
Туннель здесь охраняет Сталин в белом,
отсюда рыл он свой последний путь,
хотел пробиться в ад, а между делом
вспороть земную Сахалина грудь.
Гляжу на лагерь я оторопело,
сквозь ржавчину машин иду несмело,
мне открывается страданий суть.
Морошка на морозе перезрела,
и, как глаза, от горя оскудела,
хранит с тех пор стенанья мертвых уст.
2004
Вхожу я в этот город, как весна,
шурша опавшею листвой, как осень,
порой кручусь поземкой, как зима,
как летом, хочется одежды сбросить.
Здесь сладко пахнет севером страна,
и в прошлое слегка меня заносит,
сзывая вече, бьют колокола,
в народе прорастая, будто просо.
Здесь в людях нет татарского сырца,
есть страх перед Москвой, как у скопца,
когда девица о постели спросит.
София по велению Отца,
пронизывая здешние сердца,
в себе тысячелетний город носит.
2004
Была здесь Евхаристия досрочно
прекращена в тот миг, когда врата
взломав, в собор Софии неурочно
вломились мусульмане, вереща.
И вот тогда епископ внес нарочно
Дары Святые в стену алтаря,
с тех пор над куполом торчит порочно
крючкастая турецкая луна.
Однажды клирик из стены восточной,
на гулкий звон колоколов проточный,
вдруг выйдет с антиминсом, не дыша.
И Византия будет той же ночью,
спасительно, непостижимо точно,
как литургия мысли, спасена.
2004
Вхожу голышом в этот город раздольный,
иду вдоль реки я почти наизусть,
фривольным движением рук непристойным,
создам я фигуру с названием – Русь.
Для посоха вырежу палку прямую,
я странником стану в зеленых штанах,
и к цели пойду, по расспросам, вслепую,
пройду сквозь курганы и смерть во облацех.
Здесь первые песни сложу на ветру я
и стану поэтом в рязанской глуши я,
и даже свой лик изменю и ходьбу.
Здесь мухи по дому привольно летают, —
вещественный признак крестьянского рая, —
иконы не трогая в правом углу.
2004
Мне Ангара покажется ребенком
с бетонной погремушкою в руке,
что скачет, будто маленький козленок
и плещется у берега, в реке.
Снег ударяет с ветром в селезенку,
поочередно ставит всех к стене,
дорогу кропит льдом, как из масленки,
солдат затвор голyбит на войне.
От холода на гору я взойду,
снежинки там и ангелы порхают,
шальнo я с ними над тайгой взметнусь,
я палубу Байкала испытаю,
и облака дыханием тараня,
я на прощанье крыльями взмахну.
2004
Соль слизываю склонов Ханаана,
внимая праотцам из тишины,
кровь постигаю я всемирной драмы,
уткнувшись лбом во встречные углы.
Доходит вера до земных окраин,
вставая из душевной глубины,
здесь даже мертвые не взыщут срама,
стяжая мир духовной красоты.
На линии разрушенного Храма
у каждого взывают к Богу раны,
во всех здесь контуры Христа видны.
Еврейски грациозен спозаранок,
или коверкаю иврит ульпана,
движения мои любви полны.
2004
Здесь сердце сокрушенное саднит,