О, незнакомец, посиди
Вечернею порой,
Не нарушая тишины,
У хижины со мной;
В печальной ты найдешь глуши,
Приют измученной души.
Здесь над заливом у воды,
В безмолвной пустоте,
Всегда увидишь деву ты,
Склоненную к земле,
За грань миров устремлена,
Как снег, щека ее бледна.
Бесчисленные ночи, дни,
И завтра, и вчера,
Проводит у морской волны,
Всегда она одна,
В глазах ее не видно слез.
Давно их выплакала все.
Вот мягкий вечер настает,
И дует ветерок,
В заливе виден небосвод,
Как в зеркале лицо;
А дева в глубину глядит,
В безбрежность взгляд свой устремив.
Но шквальный ветер вдруг несет,
Вздымает гребни волн,
И отраженный небосвод,
Ломается как лед,
Бесстрастный взор ее тогда
Уносится за облака.
Давно на этом берегу
Любимого ждала,
Плыл он к родному очагу
Тогда издалека;
У скал был морем погребен,
И тело не нашли потом.
О, незнакомец, не тревожь
Безумственный покой,
И в грезах пусть она живет
Безбрежной глубиной,
Ведь это все, что у нее,
Осталось от любви ее.
1836
Ты выросла в глуши,
вдали от диких скал,
и фьордов глубины,
пока не расцвела.
Я ждал тебя все дни,
не зная той тоски,
что будет на пути,
когда дождусь любви.
Не знал я твоего
отца, и мать не знал,
не знал я ничего,
где путь твой пролегал.
Подобная ручью,
тому, кто пить пришел.
Мы были как в раю,
когда тебя нашел;
так юные цветы
на солнце расцветут,
и в роще средь листвы,
дом птицы свой совьют.
Ты, сын другой страны!
Что ты обрел в пути?
Ты, птица высоты!
Кто дал тебе прийти?
Как сердцу пустоты
дала огонь любви?
Как стала смыслом ты,
тому, кто жил в тени?
1833
Как мне хотелось прижать к своей груди,
Тебя, мое томящееся сердце,
Сумею очень скоро тебя тогда
Я успокоить.
Как мать свое дитя качает, тебя
Носить и убаюкивать я стану,
Пока страдание не прекратится,
И ты не уснешь.
Ну а пока в груди, своей темнице,
Ты не доступно даже кроткой ласке.
Лишь для него обнажено, он один
Тебя тревожит.
1828
Приют отыскали вы в чуждой стране.
Когда полетите к родимой земле?
Подснежник увянет
В отцовской долине,
Ручей заиграет
С ольхою в низине;
Пора, расправляя
Крыло, отправляйтесь,
И в путь отлетая,
Вы с небом справляйтесь,
Домой возвращайтесь.
Дорогу на север найдете всегда,
Весна приготовит еду и дома,
Напоит источник
Уставших водою,
И шепчут листочки
О легком покое;
И сердце мечтает
В вечерних закатах,
Душа забывает
В забавах пернатых
Дороги утраты.
Счастливые строят в глуши и тиши
На ветках средь сосен гнездовья свои;
Война и тревоги,
Страдания плоти,
Не знают дороги
К жилищам убогим,
Для радости хватит
Дня яркого в мае,
И ночи, что скроет
Малюток, и тает,
Когда рассветает.
Душа остается в чужой стороне,
Покуда не вспомнит о милой земле,
Когда вырастают
Деревья большие,
Тебя призывают
Просторы родные;
Как птица, расправя
Крыло, отправляйся,
И в путь отлетая,
Ты с небом справляйся,
Домой возвращайся.
1828
Луна высвечивала путь,
голодная пищала рысь,
в деревне где-то выли псы,
шел путник поздний сквозь кусты,
ему до дома далеко,
а вечер был под Рождество.
Усталый шел он в тишине,
по снегу шел и по тропе,
он торопился к очагу,
хлеб белый нёс в свою семью,
где все привыкли есть кору.
Дал барин хлеба бедняку.
Вокруг темно и ни души,
вдруг видит – отрок впереди,
сидит безмолвный на снегу,
в ладони дышит на ветру,
и будто каменный молчит,
свет лунный зримо холодит.
Пойдем, несчастное дитя,
со мной, согрею я тебя, —
страдальца юного берет,
на хутор дальний с ним идет,
и с хлебом, к празднику вдвоём,
вошли они в желанный дом.
Жена сидела у печи,
держа ребенка на груди:
ты задержался, милый мой,
входи скорей к себе домой,
и гостя пригласи, – сама
спокойно отрока ввела.
Казалось от её любви,
огонь теплее стал в печи,
она забыла про нужду,
и стол готовит к ужину,
хлеб радостно она взяла,
и молоко, что припасла.
Соломой крыт холодный пол,
рождественский сегодня стол,
уже садится детвора,
остался отрок у огня,
его хозяйка позвала,
и посадила у стола.
Молилась дружно вся семья,
жена хлеб резать начала;
благословен будь нищих дар:
гость юный с места так сказал,
слеза в глазах его была,
когда ломоть взяла рука.
Хозяйка делит каравай,
но тот в руках не убывал,
была она изумлена,
на гостя взгляд перевела,
но перед ней не тот, кто был,
а словно облик изменил.
Глаза, как будто две звезды,
лицо светилось изнутри,
лохмотья пали с плеч долой,
как след туманный над горой,
гость превратился в ангела,
прекрасного, как небеса.
Избу свет дивный озарил,
сердцам надежду подарил,
свершилось чудо здесь в глуши,
для праведных людей в ночи,
и нет прекрасней Рождества,
посланец среди них Творца.
С тех пор прошло немало зим,
я как-то дом тот посетил,
пришел туда под Рождество,
у очага, за тем столом,
с седеющею головой,
сидел хозяйский внук с семьей.
С ним рядом чуткая жена,
детей веселая гурьба,
и радостно всем в доме том,
они молились за столом,
и было видно, как они
в святыню верят во все дни.
А под единственной свечой,
за той смиренной трапезой,
стояла кружка с молоком,
и рядом белый хлеб ломтем,
спросил я – для кого еда,
в ответ – для ангела Творца.
1832
Из «Сказаний фенрика Столя»
Пока воспоминания влекут,
Пока ночь за окном,
Про Кульнева рассказ начну,
Что слышал ты о нем?
В бою он лучше всех рубил,
А на пирушке больше пил,
Как – истинный народный сын,
Он воевал и жил.
Забавой было для него,
Сражаться напролет – день, ночь,
Как истинный герой всегда
Готов жизнь превозмочь,
Любым оружием громить,
Однажды голову сложить,
В бою, а может на пиру,
С бокалом, на скаку.
Со страстью вольною любил,
Свободно жил и выбирал,
Из боя только выходил,
Он сразу шел на бал,
Где веселился до зари,
Под утро туфельку с ноги
Подруги верной он снимал,
С шампанским выпивал.
До сей поры хранят в домах
Портрет огромной бороды,
Так кажется издалека,
Поближе подойди —
Увидишь ты в улыбке рот,
Открытый, будто гротный вход,
И ласковый, и честный глаз,
Вот Кульнев наш в анфас.
Лишь стойкий, опытный солдат
Сумеет совладать с собой,
Других охватывает страх,
Как перед сатаной, —
Уже противник чуть живой,
Когда в атаке наш герой,
Кудрявый смольный чуб его,
Страшнее, чем копье.
В сражении он на войне,
Со вздетой саблей, на коне,
На отдыхе и в тишине, —
Естественный вполне,
Вот он идет из дома в дом,
Устраиваясь на постой,
Там, где понравится ему,
Он находил семью.
К кроватке в доме подходил,
Где маленький ребенок спал,
Без церемоний, как любил,
Чем матерей пугал,
Малютку нежно целовал,
Улыбкой кроткой покорял,
Так свой портрет напоминал,
Что я обрисовал.
По сути, золотой душой
Правдивый Кульнев обладал,
Конечно, мучился грехом,
От пьянства своего страдал,
Но совестливо жил,
Когда был мир, когда служил,
Когда молодку целовал,
Когда врага сражал.