Морозно утром.
В Абхазии цветет мимоза.
Я не была там тридцать лет.
А горы помнят мой летящий след.
Пером мне были свечи кипариса,
Чернильницей – волна.
Над морем плавилась луна.
Под сводом гор кино смотрела юная актриса.
На Агараки лился водопад.
Шампанской пеной бился струй поток.
В святом скиту алел цветок.
И платье в кружевах мне сшила мать.
В приморской лавке у вокзала
Продавали утром хлеб.
Он был похож на плинфы и стихов тома.
Таили шелковицы сок и семена…
Кавказских дев сияли лица.
Слетали птицы с клавиш баяниста.
Пусть будет чист мой лист печатный,
Как абхазских гор снега…
И за окном течет поэзии река.
Полуподражание Арсу-Пегасу
Я лежу на диване, не жравши, я худею.
Я могу, но не хочу закатить истерику.
Я становлюсь мудрее, но мне понятен
Мир угловатых девчонок и душа пропеллера.
Я – Близнецы. Моя стихия – воздух.
Мне говорили: «Ты большой
воздушный шарик!»
От меня уходили любимые,
но я все равно счастлива.
Мой сын обожает мультфильмы
из цикла «Смешарики».
Заняв у куртуазной подружки тысячу,
С сыном и чужим мужем еду в Шахматово.
А дача продана, но была бы Родина.
Была бы странная отрада —
просторы блоковского сада.
Я стою у волшебного зеркала.
Тихо скрипят судьбы жернова:
«Пароле, пароле, пароле —
– Слова, слова, слова!»
Разгар лета.
В моих руках стихов букеты.
Мой серебряный век
Л. П. Авраменко
Мать Россия, тебе мои песни!
Мой Серебряный век, мой серебряный князь!
В глубине твоих гнутых зеркал затаясь,
Утонченная дама держит старый лорнет
И опасливо смотрит грядущему вслед.
Было все: пряный роз аромат
И аллеи, ведущие в сказочный сад,
Звон гармони в дуэте с гитарой,
Девиц хоровод, дым кровавых полей,
Пьяный сброд, что, поправ свою Веру,
С древних храмов срывал купола.
Ну а ты все жива, Сон поэтов и боль,
Все бросаешь поленья в костер под названьем «Любовь»!
И горят письмена в душах наших детей,
Да хранит их Господь от безумных затей!
Не удастся врагам уничтожить священное имя твое,
Твой серебряный свет не склюет воронье!
И дрожит золотистая пыль над крылами бессмертных страниц.
Я смотрю в Зазеркалье и падаю ниц
Перед чудной красой Вечной Тайны твоей.
Вижу в нем отраженье родимых полей.
Обещаю тебя не предать никогда, пред иконой твоей помолясь,
Мой Серебряный век, мой серебряный князь!
Души половина – земля Украины
В. М-ко
Порву порочный круг ошибок
И застолий праздных…
Но как прекрасен жизни праздник!
Вскормивши грудью сыновей,
Уйду и стану коркою полей.
Души половина – земля Украины.
Светские связи
Роману Рожкову
Светские связи – светлые связи.
Солнце ликует у коновязи.
Росчерк пера – и река потекла.
Воды тихи, да круты берега.
«А я опять плыву в золотой ладье к солнцу…»
А я опять плыву в золотой ладье к солнцу,
А я снова буду у костра любви греться.
И никогда не покажет донце
Богом отпущенное мне сердце.
Моя учительница
Ефимовой Маргарите Николаевне
Доска, мелок, красивый четкий почерк учительницы,
Что брала уроки ремесла у матери своей, у белорусских аистов
И у тверских полей. И у великих рыбарей,
Чьи имена: Есенин, Пушкин, Гоголь, Чехов, Даль…
Даль бесконечна.
Их свет горел на кончике пера учеников,
Что привели уже давно своих юнцов под сень
Волшебных струй.
Дуй, свежий ветер, и волнуй наш белый парус,
И колебли златую цепь на дубе том,
Век двадцать первый. Двадцать первый том.
Космических галактик многоточье…
Домовой
Монике Орловой и Михаилу Шапошникову
Когда дом разоряли купцов и поэта,
Домовенок у печки рыдал,
морща маленький рот.
Кто-то, сжалившись, кинул старый сапог…[1]
«Сел в него и поехал.
Ах, как много кругом кумача!
Да, давно уж привык,
Как и к жизни, наскрозь коммунальной.
Долго жил у чужих, пока не сказали:
«Сбирайся!»
Снова дорога. На Арбате[2] у Бори побыл.
У Сашуриных ног постоял, Спиридоновка, 6[3],
От Володи с Лубянки рукою подать
до родимого дома.[4]
Приехал. И долго у печки рыдал.
И в слезах весь заснул.
Проснулся от девичьего смеха.
А девчонки здесь умны и тонки,
Как Зина[5], и в брюках в обтяжку.
И хозяина нет. А хозяин-то есть. Миша[6] звать.
И все так же галдят здесь поэты
и бросают слова в небеса.
Можно жить. Нужно жить».
Родной поэзии хлебнув глоток,
Почувствую в себе такую силу,
Которая на берег выносила
Тех, кто терял порой и весла, и челнок.
12строк Виктору Вишнякову
Я полюбила Вашу мандолину.
Какой Вы тонкий, чуткий гондольер!
Моей поэзии весенняя долина
Цветет вовсю, не зная полумер.
Плывет гондола по излучьям нежным.
А ей навстречу, улыбаясь и спеша,
Несется, очарованная музыкой,
Моя помолодевшая душа.
Как в Бога, я в искусство свято верю.
Люблю его серебряную нить.
Пусть ангел карнавальный летит с неба,
Чтоб нас пьянящим счастьем напоить!
Певица
Марии Любимовой
Эта женщина любит тревожить ночь.
Звезды для нее – перья в перине.
Любви захочет, попросит помочь
Крещенский вечер – манящий и синий,
Как Млечный путь, что начертил Творец
Над самой прекрасной из звезд созвездий.
Она как брошь приколола себе на грудь
Осколок лазурной таинственной Бездны.
Она поет ветрам вопреки.
Нас бризы морские в уста целовали.
Ее и мой отец – моряки.
Значит, и мы в штормах бывали.
Я так желаю ей Добра!
Чтоб счастья было, как форели в бочке!
Гори, сияй, наша звезда!
Ни дня без песни, ни дня без строчки!
Масленичный этюд
Я так люблю последний снег,
Пушистый, как сирени цвет!
На Масленицу быстрый бег часов
Прогонит долгий зимний сон.
Перед постом светла печаль.
И нам зимы немного жаль.
Она уйдет, накинув шубку.
Бродячий музыкант нам о любви поет.
От Ваших остроумных шуток
В мартини бьянко тает лед.
Гроздь света(Над книгой «Поморское землячество в Москве. 2011 год»)
Полистала страницы, как будто на окнах раздвинула шторы.
Как красивы поморки, поморы!
Беломорской волной пролилось вековое вино в мое сердце,
Что с рожденья любовью полно
К тундре, сполохам зорь над безбрежной равниной,
И к снегам, осененным крылами Архангела Михаила.
И к лодьям, и к церквам, где молились пред ликами Света поморы,
Собираясь на зорьке за хлебом насущным в родимое Море-Океан.
Я стою у окна. Вслед машу им узорным платком.
Слышу: мачта скрипит, под килем вскипает брызг радужный ком.
Новгородец-ушкуйник, мой пращур, мне дарит с небес свой привет.
И бросает в подарок гроздь Света высокой звезды.
Да здравствует свет!
Славе Голубчикову
Закадычный приятель мой, Слава Голубчиков,
Угощались с тобой отнюдь мы не супчиком.
За чаем с пирожными в старинном домочке
Я страстно мечтала о сыне, ты, видно, о дочке.
Мы ходили гулять на Арбат
из райских кущ Ордынки.
Ты был мне словно брат.
С души сдувал пылинки.
Мы не виделись двадцать лет.