Сколько же вод унеслось?
Я прошлому шлю привет.
Все, слава Богу, сбылось!
Ты крепок, как сибирский кедр,
Как и уймищу лет назад.
И снова весенний ветер
Нам дарит любимый Арбат.
Юрию Батяйкину
Как ветка черемухи, изящна и гибка строка,
И Время трепещет в ладонях, к солнечный зайчик,
В тугих неводах всегда золотая плотва,
А в стойле веселый Пегас приготовился к скачке.
Наталье Стреминой
И по ветру розовый шлейф,
и туфелек блеск золотой в стременах…
И звездное небо вдруг станет так ярко и близко.
И пишет вдогонку записку
влюбленный в вас граф:
«Вы Чудо, Талант, Звезда и Артистка!»
Старушки, продающие цветы
Памяти бабушки Феоны Ивановны Волковой
Старушки, продающие цветы
Из палисадников, поросших красным цветом,
Светлы, приветливы, опрятны и добры,
Стоите вдоль моей дороги в Бабье лето.
Я горожанка, но люблю поля,
Шум леса, скрип калитки,
Стук дождя по крыше…
Чем ближе небо, тем милей земля.
Душа поет, как только вас увижу:
У храмов, у вокзалов, у метро.
В простых платочках белых, как ромашки,
Мне дарите июньское тепло.
Навек поклонница я ваша.
Поклон пионам, флоксам, василькам,
Гвоздикам, астрам, георгинам.
Мне завещала мать тропинку вдоль реки,
Отец – дорогу от Волхова до Рима.
Упрямо я стелю половики
И свято берегу свет бальзамина.
Старушки, продающие цветы!
Мы вместе разожжем огонь в камине
И в русской печке.
Всем врагам назло
Весной вновь зацветут веселые ромашки.
И Петр с Февроньей, взявшись за весло,
Волной любви омоют души наши!
Оренбургским мастерицам
Оренбург – Петербург – путь не очень далек.
Купил мне любимый пуховый платок.
За окнами быстро мелькают рябинки.
В багажнике робко вздыхают шерстинки.
Взволнованно дышит пушистая вязь.
Я, словно невеста, с утра собралась
На встречу с любимым. Ну, вот и вокзал.
«Любимая, здравствуй! – ты тихо сказал. —
Петербург – Оренбург – путь не очень далек.
Привез я, мой друг, оренбургский платок.
Он нежен и весел, как ягод корзинка.
Как небо весной, светла паутинка.
Пусть не кончается чудесная нить,
Нам продолжая радость дарить!»
Деревенская ночь в Москве
Надежде Анич и Вере Шероновой
Проснулась затемно, во сне увидев жизни прозу.
Нет, не хочу о ней опять…
Окно, Москва, ночное небо, звезды,
Свеча, букет цветов, икона и тетрадь!
Поговори со мною, роза!
Поговори со мной, как мать.
О землянике, поле и березах
Она любила здесь со мною толковать.
О, мое сердце не забудет прадедов хутор
И деревню на ласковой реке Изверь.
И так отрадно станет сердцу,
Когда туда открою дверь!
Я свято помню крест церковный над Рощей,
Кошку на крыльце,
Красивый поворот на Боровск,
Рубцова слово. Ведь так же, как и он,
Я ставлю букву «ц», на «у» похоже.
Про букву только кстати,
Как и заметка про Арбат.
Там, у метро, мужик на «тулке»
Играет третий год подряд.
Недавно с сыном на прогулке
Услышали мелодию родных небес.
И кто-то вместе с сотней бросил гармонисту розу.
Ну, разве это не прогресс?
И девушка с старинным чемоданом,
С каким когда-то езживал Рубцов,
Прошла к метро асфальтовой тропинкой,
Сверкнув прабабкиным серебряным кольцом.
Борису Пастернаку
Не спи, не спи, художник…
Серебром зазвенит колоколец
У виска, у виска, у виска.
Я пойду по осеннему полю.
Поклонюсь колоскам, колоскам.
Дождь хрустальной гребенкой причешет
Город с щупальцами антенн.
Мое сердце упрямо, как девочка,
Танцевавшая па-де-де
С добрым гением, полным отваги.
Он, увы, не ее герой!
На кораблик из белой бумаги
Она прыгнула за мечтой.
И в исполненном счастья полете
Ей не думалось про реверанс.
Так любила она Ваше фото
И эпоху со странным именем «Декаданс».
Декаданс!
Как Вы странны тоже, однако!
В сапогах и плаще на ветру
В поле шли за млеком заката.
Дайте, я помогу Вам ношу эфемерную эту нести!
Дайте часть мне ее! Сплин заброшен!
Нам ведь, кажется, по пути!
Чудно имя Ваше:
«Бор» – ветер,
Древний-древний ветер Борей!
«Осторожно, двери открываются!»
Переделкино. Дым полей.
Скоро быстрыми иглами осень
Свяжет желтое пальтецо.
Ваших глаз смородинных пропасть
Все сияет над тем селом,
Где любили, трудились, пели
И смеялись счастливой порой
Непридуманные герои,
Забиравшие в путь с собой
Туес меда и яблок узел.
Ждали их узелки дорог.
Очарована Вами, Узник
Вечных истин и мудрых слов!
Коньяк с Лермонтовым
Марии Акимовой на память о нашем посещении музея Лермонтова на Молчановке
Арбатский особняк.
Звенящие, как струны, стены.
И шепот половиц: «Здесь ангел рос».
Отель «Свет звезд». Коньяк.
В камине треск поленьев.
А за окном зима и гулкий стук колес.
И струны пели.
Ах, как струны пели!
Звезда взвилась в винтажный полумрак.
А за окном цвели соцветия метели.
И сад благоухал,
Как розовый коньяк.
В твоей книге яркая страница…
Павлу Васильеву
В твоей книге яркая страница
Твоей светописью озарена…
Мне дано всю жизнь трудиться
Над тканьем простого полотна.
Чтоб на нем был домик над рекой
И узорный, с царским знаком крест.
Нет и не было в судьбе моей покоя.
Я всю жизнь иду с пером наперевес,
Полюбив дорожный посох свой,
Берегом чудесного ручья —
Той тропой, не узкой, не широкой,
Твердо зная, что она моя.
И размерено дыханье
На шестнадцать строк.
И пестрядевый
Всегда готов к дороге рюкзачок.
Длинные стихи в ритме сердца, написанные в бессонную ночь, по случаю моей номинации на Бунинскую премию
Как птица взлетела чудесная шторка…
Я снова на сцене. Актерка! Актерка!
Трепещут под сенью дерзких ресниц
Светлые тени от великих страниц.
Зеленоглаза и зеленоволоса, юна и толста…
Компьютер! Не мучьтесь вопросом!
Поверьте зеленым, как травы лесные, косам!
Картина ясна: бушевала Весна!
Мне только шестнадцать. И я гимназистка.
Конечно же, вру: ведь артистка, артистка!
Я в школе советской училась, влюблялась в Поэтов.
О, роскошь их рыцарски страстных ответов!
К платформе в цветах и поклонниках прибывает вагон.
Мне Дорога дарила Бон Шанс Возвращенья на московский перрон.
Приосанив красивые ноги в балетном прыжке,
Я всегда уезжаю в последнем вагоне и в лихом кураже.
…Я люблю в новгородском небесном краю Заовражье,
То, где пращуры скрыты до Света – Крутяковы и Ражевы.
А мой почерк похож иногда на изящно-ветвистый.
Таким бабка писала, что, и правда, была гимназисткой.
Только я – не она.
Я артистка, артистка!
Я богаче бывала, чем Эвита Перрон.
И за мной увивался современный Пьеро,
А на шляпе перо трепетало
Страусиное, и плавились розы,
А на кончик пера опускались
Стрекозы и эльфы, и звезды.
И еще я люблю фимиам,
Потому что не феминистка.
Получила компьютерной ночью
Привет из Парижа артистка.
Там чужие березы, как ангелы,
Льнут к православным крестам.
И под небом чужим, как шампанское,
Льется колкий голос Мадам.
Маленькие разговоры с Нижинским,
Буниным и Нуриевым: