- Все верно, - кивнул Шон. - Не стоит их тревожить.
Уля удивилась: отрицающий мистику археолог просто не мог сказать такого! Но, с другой стороны, то, что она только что видела, никак не походило на реальность. Воспоминания были такими страшными, что даже думать об этом не хотелось, и очень кружилась голова. Покрепче вцепившись в сбрую, Уля шептала себе:
- Я выдержу. Я должна выдержать.
И изо всех сил надеялась, что это правда, даже когда в глазах потемнело.
Очнулась Уля от холода. Над ней трепыхался тканевой навес, по которому прыгали неровные отблески костра. Под головой лежал спальный мешок, второй служил одеялом. Он сбился, и холодный ветерок забирал тепло, которое отдавал остывающий песок.
- Проснулась?
Шон протянул флягу. Только теперь Уля почувствовала, как хочет пить, но первый же глоток заставил закашляться.
- Поешь?
Голод оказался не меньше жажды. Уля хотела перебраться к костру, но сил не было, и Шон принес ужин под навес.
- Кажется, я заболела... Извини.
- Ты просто устала. Вот, выпей, пока горячее, и к утру будешь в норме.
Горечь обожгла горло, и показалось, что рот онемел, но Уля выпила все до последней капли. А потом хватала губами воздух, стараясь отдышаться.
После еды потянуло в сон. Шон помог залезть в спальник и остался рядом.
- Можешь снять? - попросила Уля, указывая на навес.
Черно-фиолетовое небо походило на перевернутую чашу, усыпанную мелкими стразами звезд. Млечный путь пересекал его наискосок, сияя переливами от белого до багрового.
- Красиво, - выдохнула и повернула голову.
Вдали громадной тенью вставали скалы. Они казались изначальным мраком и словно поглощали те крупицы света, что посылал земле тонкий месяц. Но почему-то тревоги не было, как и страха. А все произошедшее утром казалось дурным сном.
Уля поискала взглядом Яна и проводника. И не нашла.
- Значит, правда, - прошептала, не смея поверить.
- Кто знает, что есть истина? - долетело тихое.
Шон смотрел в небо. Его тень тревожно металась по земле. Нормальная, человеческая тень. И Уле стало смешно:
- Представляешь, я с чего-то решила, что ты - не человек!
- Кто знает, что есть истина? - терпеливо повторил Шон и добавил уже нормальным голосом: - Нам всем пришлось нелегко.
Смех рассеял остатки тревоги. И возвратил уверенность в спутнике. От него Уля не ждала подвоха. Тигр мог и привидеться. Но вот костяной демон, да и тот зверь... Они мало походили на галлюцинацию.
- Шон? - решилась спросить. - А кто это был? Похожий на помесь дракона и лошади?
Он долго молчал прежде, чем заговорить снова. И ограничился всего одним словом:
- Враг.
15
Дни слились в сплошную линию. Уля привыкла и к песку, и к каменистой равнине, а главное - к верблюду! И даже подружилась со своим, оставляя ему кусочек галеты от ужина. Единственное, что портило настроение - невыносимая жара. Если от ночного холода можно было закутаться в одежду и спальник, то днем хотелось снять даже кожу.
Зато она научилась пить подсоленную воду и увидела такие красоты, каких и в кино не показывают.
Пустыня менялась каждую минуту. То спокойная, ясная, светлая. То - мрачная, готовая обрушить на путников плеть хлесткого ветра. Но в любом состоянии она была прекрасна!
Ужасы первого дня постепенно забылись. Уля подозревала, что этому помог отвар, которым Шон потчевал её каждый вечер, и пила с благодарностью. А еще очень полюбила ночные разговоры наедине. Обычно они отходили в сторону от костра и сидели прямо на каменистой земле, долго сохранявшей жар дневного солнца.
Шон рассказывал о чудесных местах, в которых успел побывать. Особенно тепло вспоминал озерный край:
- Такой красоты я не видел нигде. Представь себе равнину, со всех сторон окруженную горами. Они поросли непроходимым лесом, полным невероятных зверей, и между деревьями шумят чистые реки. Водопады звенят, приветствую рассвет, а озера так прозрачны, что можно пересчитать каждый камешек на дне и рассмотреть каждую рыбку. Дожди там теплы, а зима мягкая, и снежинки покрывают деревья невесомым одеялом, которое потом сбегает в реки звонкими ручьями. А пропитавшийся благоуханием дивных цветов воздух такой густой, что хочется его есть, как древние боги - амброзию и нектар.
- Ты любишь те места... Где это?
Улыбка Шона получилась грустной:
- Неважно. Я не думаю, что смогу туда вернуться.
Улю потрясла тоска в его голосе. И удивил ответ. Но лезть в душу не стала. Шон заговорил сам:
- Жизнь - это череда находок и утрат. Только обычно теряешь больше. И терять снова я не собираюсь!
В наступившей тишине Уля слышала, как ухало собственное сердце. Но почему её так взволновали простые слова? И почему так сладко и в то же время больно?
На миг показалось, что звезды Млечного Пути сдвинулись, и через небо вытянулся, плавно изгибаясь, сияющий дракон.
Ульяна моргнула, и все вернулось на свои места. Бездонное небо и пустыня. Уля поймала себя на мысли, что они невероятно подходят друг другу. С тем и заснула.
Разбудили её встревоженные голоса.
- Не двигайся! - прозвучало над самым ухом, и сверху кто-то навалился.
Первым порывом было высвободиться из захвата, но Шона что-то встревожило, и Уля сначала открыла глаза.
Неподалеку на земле извивался...
Она не могла понять, что это такое. Длинное, толстое и гибкое. Что-то, похожее на раздутого червяка, только кожа блестела на солнце, да оба конца приподнялись над землей и покачивались из стороны в сторону.
- Что за...
- Олхой-хорхой, - прошипел в ответ Шон. - Не двигайся! Куда, придурок...
И, сорвавшись с места, он ринулся наперерез возбужденному англичанину. Тот, беспрерывно щелкая затвором фотоаппарата, обходил существо по дуге, но в какой-то момент решил подойти поближе.
Оба конца дрогнули, выпустив две толстых струи. Одна попала Джастину в лицо. Тот завопил, уронив фотоаппарат, а олхой-хорхой выпрямился и, издав странный для своих размеров писк, начал вкручиваться в землю. Ему помешала длинная автоматная очередь.
Грязно-розовое тело побагровело, кожа покрылась синюшной сеткой сосудов и... все взорвалось. Ошметки крови, слизи и внутренностей разлетелись по сторонам. Большая часть упала на катающегося по земле Джастина, насквозь прожигая одежду.
Но он уже не заметил. Плоть оползала с рук и лица, плавилась в прорехах одежды.
- Говорил же - не двигаться, - в голосе Шона звучала горечь.
Он словно не слышал захлебывающегося воя, а остальные спокойно стояли рядом, глядя на мучения ученого.
- Да что же вы... - Улю как пружиной подбросило.
Но подойти ей не позволили. Шон перехватил и развернул, закрывая ладонью её глаза:
- Не трогай - погибнешь. Его не спасти. Разве что... - И, чуть повернув голову, скомандовал: - Оюн!
Раздался выстрел. Вой стих. Уля выскользнула из ослабевших объятий и на коленях поползла к Джастину.
Кости черепа скалились сквозь остатки кожи. Глаза вытекли, а под телом расплывалось темное пятно. Иссохшая каменистая пустыня впитывала кровь, как воду.
- Что... что вы наделали?
Истерика захлестнула, заставив забыть обо всем. Уля ползла к покойнику и одновременно пыталась отодвинуться от отдавшего приказ Шона. А тот надвигался, неотвратимый, как судьба.
- Не надо! Замри! Не трогай его! - крик взорвался паникой.
Отползая, Уля задела комочек начавшей подсыхать слизи, и руку тут же обожгло болью. От собственного вопля заложило уши. Все сделалось неважным, осталась только обжигающая, слепящая боль.
Уля не чувствовала, как Шон наваливается сверху. Как Оюн и Юн пытаются зафиксировать её руки и ноги. И только, когда сверхновая перед глазами погасла, смогла оглядеться.
Басан лил воду на обожженную руку. Не скупясь, не жалея неприкосновенный запас. Падая с высоты его роста, струя уносила с собой остатки слизи, но кожа уже покраснела и кое-где пошла пузырями.
- Отпустите, - прохрипела, не понимая, отчего болит горло.
- Не двигайся!
Шон скатился на землю и, подхватив Улю на руки, понес к погасшему костру. Там, усадив на расстеленное одеяло, поинтересовался:
- Поняла теперь?
Она помотала головой, сделав попытку отползти. Но с другой стороны уже подошел Оюн. Он принес аптечку. Шон покопался в ней и достал круглую коробочку с какой-то желтоватой мазью.
- Дай руку!
Когда Уля не послушалась, взял сам, стараясь не прикоснуться к ожогу. Мазь оказалась приятно-прохладной и почти сразу уняла боль.
- Ты только руку обожгла, а орала на всю пустыню. Представь, каково было Джастину! Кислотой в лицо!
- Но вы даже не попытались его спасти. И... убили!
Перед глазами встало обезображенное лицо, отчего по спине пробежали мурашки, заставив передернуть плечами.
- Это было милосердно, - Шон перевязывал руку и терпеливо объяснял. - Ты видела его лицо? Как думаешь, он выжил бы с такими ранами? И как долго? Предпочла бы смотреть, как Джастин мучается несколько часов, пока эта гадость прокладывает дорогу к мозгу? Уля, запомни: если в тебя плюнул олхой-хорхой - ты обречена. Куда бы он ни попал - ты труп, причем такой смерти и врагу не пожелаешь.
Закончив, Шон оглядел поредевший отряд:
- Все целы? В путь!
По мнению Ули, лучше было бы повернуть обратно, но в глазах спутников горел такой фанатичный огонь, что она не решилась возражать. А потом азарт захватил и её: судя по всему, находка стоила того, чтобы рискнуть.
И все-таки мысль, что Джастин Одли не напишет больше ни одной статьи, не сделает ни одной фотографии на радость фанатам археологии, убивала. И доверие к Шону пошатнулось очень сильно. Когда он попытался забрать повод её верблюда, воспротивилась, вцепилась в грязную веревку двумя руками:
- Я сама. Надо же привыкать.
Шон только кивнул и проехал вперед, оставив замыкать цепочку каравана Басану.
Тот почти оправился после нападения беркута. Не кривился при каждом шаге, да и движения стали свободнее. А в один из вечеров Оюн и швы снял. Уля старательно отводила взгляд, но он постоянно возвращался к багровым шрамам с красными точками там, где были нити.