- Если не будет таскать тяжести - скоро поправится, - Шон заметил её страх и постарался успокоить.
Ульяна разрывалась. С одной стороны, рядом с ней находились убийцы. С другой... Стоило закрыть глаза, тут же всплывал скрючившийся на земле Джастин, его лицо, лишившееся кожи и мяса... Эта картинка словно отпечаталась на внутренней стороне век, чтобы не давать покоя. После такого не выживают, в этом Шон прав, и, возможно, тот выстрел действительно оказался coup de grâce, ударом милосердия, ведь доставить раненного в больницу было невозможно, а пустынная буря заметет следы преступления... Но в глубине души Уля понимала, что всего лишь ищет оправдание человеку, который стал небезразличен.
Когда она впервые поняла, что её тянет к Шону, испугалась. Богатый, знаменитый, интересный... Это началось еще на раскопках? Уля старательно вспоминала и не могла вспомнить. Шон был не в её вкусе: худощавый, даже немного женственный. Но здесь, в пустыне, недостатки вдруг обернулись достоинствами: самоуверенность превратилась в надежность, жеманность - в осторожность, худощавая гибкость делала Шона прекрасным бойцом. Чего стоили те прыжки вокруг Костяного демона! Каждое движение - продумано, отточено, как лезвие чуть изогнутого клинка.
За ними он следил строго. Вот и теперь прежде чем забраться на верблюда, проверил, легко ли мечи выходят из ножен. И, поймав взгляд Ули, улыбнулся ободряюще.
Она отвернулась. Но, несмотря на страх, она была уверена в одном: ей Шон вреда не причинит. Почему - сама не знала.
Чтобы смыть яд олхой-хорхоя, ушло много воды, и Шон урезал дневные порции. Всем, кроме Ульяны. Она сначала возмутилась, но через несколько дней с благодарностью принимала дополнительные глотки теплой, начинающей попахивать затхлостью влаги.
- Потерпи. Скоро доберемся до колодца, отдохнем... А там и до гробницы рукой подать, - успокаивал Шон.
Уля верила, хотя и не понимала, как умудрились найти захоронение в подобных условиях. Это кого в такую даль понесло? Но мужчины только плечами пожимали, ссылаясь на судьбу.
В неё верили все. В судьбу и удачу. И радовались, что Ульяна согласилась ехать, хотя она сама была уже не уверена в правильности решения. То, как началась экспедиция, больше походило на фильм ужасов. И в один из дней Уля поймала себя на том, что молится. Раскачивается в такт шагов неторопливого верблюда и шепчет «Отче наш», - может быть, неправильно, забывая половину слов, но от всей души.
16
Как ни растягивали воду, настал день, когда последние капли были разлиты по фляжкам, а опустошенный бурдюк отправился в кожаный мешок, к своим собратьям.
- Потерпите, сегодня к вечеру должны добраться до воды, - успокоил товарищей Шон, но Уле показалось, что он больше к ней обращается, чем к мужчинам.
И, стиснув зубы, поклялась себе терпеть - быть единственной оберегаемой женщиной в коллективе, несомненно, приятно. А вот слабым звеном - не очень.
Солнце словно с ума сошло: палило, как ни в один день до этого. Даже небо казалось каким-то белесым, словно выгоревшим. Пустыня понемногу теряла цвета, окружающий песок с торчащими из посеченными ветром камнями не стали мертвенно-белыми, как вываренные кости. Их тоже хватало: тут и там ветер раскидывал песок, открывая взору то кусок позвоночника, то ребра, то череп, пялящийся в пустоту темными провалами глазниц. Кому они принадлежали, Уля не могла понять, но явно не людям.
Это радовало, но знойный ветер вызывал головную боль, а воды, чтобы перебить вкус горячего песка, не осталось.
- Потерпи еще немного!
Лица Шона не было видно за длинным шарфом, которым он укутывал не только голову, но и лицо, однако глаза улыбались. Это не могли скрыть даже темные стекла солнцезащитных очков.
И Уля терпела, потеряв интерес ко всему, кроме колодца, который, по словам спутников, находился поблизости.
Не удивила её и смена окружающего. Песок почти исчез, уступив место таким же белым камням. Мелкие, с горошину, и большие, с голову верблюда, они образовывали лунный ландшафт, а склоны вырастающих впереди скал только усиливали сходство.
- Где-то здесь...
Шон, остановив верблюда, оглядывался по сторонам. Подъехавший Басан вытянул руку, указывая на тонкую расселину правее тропы. И караван направился прямо туда.
Животные беспокоились. Ревели, упирались, взбрыкивали. И даже Улин спокойный верблюд тревожно вытягивал шею, с шумом вдыхая раскалённый воздух. Она заволновалась:
- Там точно... никого нет?
- Только ветер! - Шон на мгновение снял очки и зажмурился от яркого солнца. Но между ресниц льдисто сверкнули синие глаза, даря мнимую прохладу. - Верблюды воду чувствуют!
Расселина оказалась шире, чем казалось. Она закручивалась внутри скалы, так что сверху, наверное, это все напоминало гигантскую морскую ракушку. Изнутри тоже - ветер запутывался в паутине расселин и оставался у входа, так что стены казались гладкими, словно отполированными.
- Кто это сделал? - Уля наклонилась с седла, чтобы коснуться рукой поверхности. Показалось, погладила жесткую теплую шкуру какого-то животного. Скала словно дышала, а изнутри доносилось странное биение.
Снова вспомнился демон. Тот тоже стучал костями. Но мужчины не тревожились, заявив, что это ветер бьется о скалы снаружи.
Уля подняла голову. Просвет между стен сужался все больше, но еще виднелась крохотная щель, в которую глядело белесое небо. Вскоре исчезла и она, и все же зажигать фонари не понадобилось: потолок то тут, то там зиял круглыми дырами с кулак размером. Они, как червоточины, пронзали камень, и солнечные лучи умудрялись осветить пещеру. Особенно много их было в круглом зале, которым закончился ход.
Пол усеивали камни различных размеров. В стенах виднелись железные кольца для факелов и ниши для вещей. У некоторых валунов кто-то стесал верхушку, превратив в подобие столов. А в глубине пещеры виднелся загон для животных.
Провал в полу обрамляли плоские камни. Деревянное квадратное ведро рассыпалось, и веревка, к которой оно крепилось, почти сгнила.
- Давно сюда никто не заходил.
Шон глубоко вздохнул, принюхиваясь. И нахмурился:
- Водой не пахнет!
Мужчины разом бросились к колодцу. Кожаное ведро, привязанное к новой веревке, полетело в провал. Все напряженно прислушивались. Всплеска не последовало.
В пещере повисла гнетущая тишина. Никто не хотел озвучить выводы, но все знали: впереди - мучительная смерть от жажды.
А потом Шон хлопнул в ладоши, привлекая внимание. Звук гулко прокатился по коридору и затих вдали, а ему вослед уже неслись четкие приказы.
Басан разводил костер. Оюн и Юн повели верблюдов в загон, предварительно сняв с них поклажу. А Шон пояснил испуганной Уле:
- Несколько дней продержимся за счет верблюдов - кровь тоже можно пить. Не морщись, жить захочешь, не только сырое мясо жрать будешь. За это время что-нибудь придумаем. А для начала я хочу проверить колодец.
Шон обвязался веревкой и нырнул в темноту. Свет фонарика заметался по стенам, а потом пропал. Но почти тут же прозвучал голос, услышав который Оюн кинулся к кожаному ведру. Оно полетело вниз, и вскоре веревка натянулась. Все замерли у края, боясь даже дышать. А через минуту тишину пронзили ликующие выкрики: вода!
Следом показался Шон и первым делом махнул рукой Басану, который уже доставал сухое горючее, чтобы вскипятить чай:
- Повремени!
Сказав что-то товарищам, повернулся к Уле, чтобы пояснить:
- Колодец вел к подземной реке. Она ушла, остался только небольшой ручеек. Нам проще спуститься и разбить лагерь на его берегу. Заодно и от жары отдохнем.
Лезть в темноту не хотелось, и Уля ухватилась за единственную пришедшую в голову мысль:
- А верблюды?
- Тут побудут. Один из нас за ними присмотрит. Вон, Басан, например. Да не бойся ты! - он понял её сомнения и улыбнулся так светло, что все тревоги рассеялись. - Я буду внизу, ты ни на минуту не останешься в одиночестве! К тому же там неглубоко.
Шон не обманул. Переступив камни на краю колодца и повиснув на веревке, Уля зажмурилась. Она покачивалась, но открыть глаза не осмелилась, пока не услышала тихий смех:
- Да все уже! Все! Приехала!
Ноги уперлись в землю, и только тогда Уля решилась открыть глаза.
Темноту слегка рассеивал маленький костерок. Его языки отражались в поверхности спокойно текущего ручейка, от которого тянуло сыростью.
А еще здесь было холодно. Даже не верилось, что наверху - пышущая жаром пустыня и беспощадное, выжигающее все солнце. Вспомнились катакомбы, в которых как-то пришлось вести раскопки. Тогда, несмотря на жару, почти все простудились, и лагерь наполнялся чиханием и кашлем.
- Давай к огню! - велел Шон и натянул веревку, помогая спуститься Оюну.
Вместо того чтобы послушаться, Уля окунула руки в воду. И тут же почувствовала, как горло сжал спазм от жажды. Оценив высоту потолка и слой почвы над головой, Уля поинтересовалась:
- Как думаешь, её можно пить сырой?
Шон ответил удивленным взглядом:
- Сырой? А, ты так некипяченую воду называешь. Я бы не рискнул. Возьми фильтр!
Трубка размером с велосипедный насос лежала в кармане рюкзака. Холодная вода была восхитительна! И даже небольшой химический привкус не испортил удовольствия.
Мужчины тем временем спустили все необходимое и тоже кинулись к ручью. Басану вода отправилась в ведре, его фильтр остался наверху.
Ужин готовили на сухом топливе - кизяка и привезенных с собой дров было мало, их экономили для костра, чтобы хоть немного осветить пещеру. Густой суп из сублимированных овощей и вяленого мяса, кофе, которого было немного и заваривался он в особых случаях, галеты... Уля сидела на спальнике, и от сытости её клонило в сон. Тени плясали по ближней стене, возле которой выстроили стоянку, а дальняя терялась во мраке. Туда и убегал, чуть перекатываясь по плоским камешкам, ручей.