— Крупная. Моей два с половиной, — он поскреб редкие усики быстрым привычным движением. Как будто вычесывал из них блох.
Лейтенант был лопоухий, круглолицый, с редкими льняными волосами. Вид у него был не злой, но слегка глуповатый, такой же и почерк, мелкий и не очень разборчивый. Шаблон документа был отпечатан в типографии, он только заполнял пробелы. Николь молча следила за поскрипывающим и цепляющимся за бумагу пером.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ (о приеме под надзор и направлении к месту поселения)
Я, оперуполномоченный, — вписал лейтенант, — 3 Отделения 9 Отдела Управления МГБ по Красноярскому краю л-т Носов, рассмотрев материалы на ссыльно-поселенку Николь Вернье, 1925 года рождения.
НАШЕЛ: Вернье Н. на основании наряда отдела «А» МГБ СССР этапирована из пос. Ермаково Игарского р-на Красноярского края.
Руководствуясь Директивой МГБ СССР № 27 от 25 апреля 1951 года,
ПОСТАНОВИЛ: Николь Вернье направить на поселение в Минусинский р-н Красноярского края, под надзор местного органа МГБ.
Оперуполномоченный 3 Отделения 9 Отдела УМГБ по Красноярскому краю Л-т Носов
СОГЛАСНЫ: Начальник 3 Отделения 9 Отдела УМГБ по Красноярскому краю П-к Филимонов
Замначальника 9 Отдела УМГБ по Красноярскому краю К-н Шишин
В верхнем углу документ был утвержден росписью Начальника Управления МГБ по Красноярскому краю. Полковником. Подписи везде уже стояли. Получалось, четыре офицера госбезопасности занимались ее судьбой. Лейтенант расписался и с интересом посмотрел на Николь. У человека явно было хорошее настроение:
— Не пойму, что за фамилия — латышка?
— Латышка.
— Ну-ну, Николь, как Николай, получается.
Николь кивнула, подумав, что вот такой же грамотей-писарь сделал когда-то ее латышкой. Сейчас, правда, ей это было на руку.
— Каких фамилий только нет. Кабыздохова вчера оформлял, знаете, собак так зовут: эй, Кабыздох! А тут человек! А перед Новым годом у меня целая итальянка была... — лейтенант опять поскреб усы, — забыл фамилию. — Он глянул на дверь и, склонившись ближе к Николь, зашептал: — У нее место рождения — Рим! Вот бы посмотреть! Я в Берлине был и в Варшаве... да там одни камни остались.
— Вы воевали? — спросила Николь, уважительно улыбаясь. Лейтенант выглядел молодо.
— Два года. — Он покосился на наградные планки на гимнастерке, потом на Николь, добавил совсем благодушно: — Могу «обязательство» и «расписку» с вас взять.
— Я давала и то и другое...
— Надо новые, расписка у вас устаревшая, теперь за побег с места поселения двадцать лет дают. Давайте, чтоб вам с ребенком в комендатурах не мучиться. У нас все отпечатано, только вписывай!
Он положил бланк и обмакнул ручку в чернильницу. Кажется, лейтенант любил писать.
РАСПИСКА № 26730
Мне, Николь Вернье, 1925 года рождения, объявлено, что я выслана в ссылку в Красноярский край и место поселения мне определено с. Лугавское Минусинского района
Откуда выезжать без разрешения органов МГБ не имею права.
Я предупреждена, что за побег с места постоянного поселения буду привлечена к уголовной ответственности по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года. Мера наказания за это преступление предусмотрена 20 лет каторжных работ.
25 июня 1952 года. Расписку отобрал мл. л-т Носов.
Николь расписалась.
— А можно прочитать весь указ?
— Можно. Многие просят. — Лейтенант порылся в бумагах и достал замызганный листок.
УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР № 123/12...
«Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны»
В целях укрепления режима поселения для выселенных Верховным органом СССР в период Отечественной войны чеченцев, карачаевцев, ингушей, балкарцев, калмыков, немцев, крымских татар и др., а также в связи с тем, что во время их переселения не были определены сроки их высылки, установить, что переселение в отдаленные районы Советского Союза указанных выше лиц проведено навечно, без права возврата их к прежним местам жительства.
За самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения этих выселенцев виновные подлежат привлечению к уголовной ответственности. Определить меру наказания за это преступление в 20 лет каторжных работ.
Дела в отношении побегов выселенцев рассматриваются в Особом совещании при Министерстве внутренних дел СССР.
Лиц, виновных в укрывательстве выселенцев, бежавших из мест обязательного поселения или способствовавших их побегу, лиц, виновных в выдаче разрешения выселенцам на возврат их в места их прежнего жительства, и лиц, оказывающих им помощь в устройстве их в местах прежнего жительства, привлекать к уголовной ответственности. Определить меру наказания за эти преступления — лишение свободы на срок в 5 лет».
— А Катя? На нее нет никаких бумаг? — Николь отдала Указ.
— На нее нет. Отец-то у нее вольный? — лейтенант аккуратно промокнул бланки пресс-папье.
— Я не знаю...
— Что, отца не знаешь?
— Я не знаю, где он сейчас.
— Бросил вас?
— Может, и бросил, — пожала плечами Николь.
— Я бы таких, кто бросает, сажал бы! — лейтенант недовольно, со значением потеребил усы. Он, кажется, и вправду был добрый. — А этот, — строго кивнул на живот, — тоже его работа?
Николь чуть не рассмеялась, опустила голову и кивнула.
— Если хочешь добираться сама, я выпишу направление и маршрутный лист, но лучше по этапу. Туда почти пятьсот верст, билетов на пароход не достать... да и денег стоит.
— А где нам ждать этого этапа?
— В тюрьме, — лейтенант развел руки. — Где еще?
— Не хочу на этап, — решительно нахмурилась Николь. — У меня девочка, зачем ей это? Мне сказали, что я на особом учете. Что это значит, товарищ лейтенант?
— Гражданин! — по привычке поправил ее лейтенант, складывая бумаги в личное дело. — Для вас ничего не значит, это наши внутренние инструкции. Отмечаться в комендатуре будете раз в неделю, вот и все! Точно сами поедете? А билеты?
— А вы нам не поможете? Сделайте доброе дело, гражданин лейтенант!
— Билеты за свой счет! — удивился он ее просьбе.
— У меня есть деньги. — Николь жалостно смотрела на младшего лейтенанта. Она видела свое лицо в зеркало. Распухшее после почти двухнедельного этапа, некрасивое лицо бабы на сносях...
Лейтенант задумался, дверь в кабинет приоткрылась, в нее заглянул военный:
— Носов, мы в столовую! Догоняй! — и дверь закрылась.
— Попробую купить, тут рядом. Вам какой класс? Четвертый?
— Четвертый, но можно и на палубу... вам деньги дать? — Николь с ужасом думала, как у него на глазах будет распарывать Катину куклу.
— Потом отдашь, у нас зарплаты — вам не чета! — он подошел к спящей Кате. — Разбудить придется, в кабинете нельзя. В коридоре ждите.
Они просидели в коридоре до отхода парохода. Лейтенант выписал нужные бумаги и сам повел их на речной вокзал. Когда свернули в улицу и здание МГБ скрылось из виду, взял у Николь чемодан. Рассказывал, улыбаясь:
— Я два года на фронте, в артиллерии. После победы год дослуживал в Германии, а когда демобилизовался, по комсомольской линии предложили в погранучилище. Тут такие зарплаты... комнату сразу дали, ясли — пожалуйста. Чего бы я на заводе слесарем получал?! А здесь я в отделе спецпоселений, работа непыльная. Утром пришел, вечером ушел. В выходной — на рыбалку! Завтра едем с ребятами, сейчас тебя отведу, пойду червяков копать.
Николь с удивлением слушала, поддакивала. Через руки этого рыбака прошли сотни ссыльных судеб. Они с Катей еле успевали за неторопливо шагающим лейтенантом.
— Мама, мама! — Катя тянула вверх ручки.
— Потерпи, милая, скоро придем.
— Давайте, я возьму... иди-иди, — лейтенант ловко подцепил Катю на локоть, и та, улыбаясь, обхватила его за шею. — У меня такая же, Анечка зовут. А тебя как зовут?
— Катя! — бойко ответила Катя.
Николь, растерянная и благодарная, тащилась сзади с животом и узлом на плече.
У причала речного вокзала, боком один к другому, стояли несколько красавцев-кораблей.
— Вам скоро рожать? — спросил вдруг лейтенант.
— Через месяц, должно быть...
— Я и вижу, вам декретный отпуск положен! Как приедете, сразу коменданту заявите. Да идите в больницу, пусть справку дадут, наши бюрократы без бумажек ничего делать не будут.
Лейтенант показал удостоверение, зашел с ними на корабль и посадил их на место. Строго осмотрев попутчиков, откланялся. Николь пошла его проводить, еще раз предложила деньги, она успела их достать, но он великодушно отказался.
— Скажите, вы с нами так возитесь, потому что я на особом учете? — она удержала его за локоть, когда они оказались на палубе.
— Да нет, — засмущался лейтенант, — чего же не помочь женщине с ребенком?! С ребенками... — поправился он шутливо и еще больше засмущался. — Обращайтесь, если что.
— А вы не могли бы узнать, что с моим мужем? Он капитан парохода «Полярный»...
— А что с ним? — с простецкой важностью спросил лейтенант.
— Его арестовали органы в Ермаково в ноябре прошлого года, и с тех пор ничего...
Важность быстро сошла с лица лейтенанта, он уставился на Николь, потом нахмурился:
— Тут — не могу. Это совсем другой отдел! — он говорил очень тихо, еще раз глянул на людей, таскающих сумки, и, не кивнув, пошел на берег.
Николь смотрела ему вслед. Лейтенант был хороший человек, не надо было его спрашивать. Даже поблагодарить не успела.
Так она оказалась на самом юге Красноярского края в селе Лугавском. Зарегистрировалась в комендатуре, сняла угол на улице Красных партизан. Село было большое, с садами, на задах дома, сразу за огородом протекала по мелким пескам речка Лугавка, за ней были видны острова и протоки Енисея. Они с Катей ходили купаться каждый день. Фрукты и овощи стоили копейки в сравнении с Ермаково, деньги пока были, и Николь, очень уставшая за дорогу, отдыхала. В больницу не сходила, справку не взяла, живот уже был такой огромный, что ни в каких справках не нуждался.