— Мог и комендант выбросить, — шепнула Сан Санычу, — он все читает и не все письма отдает.
Сан Саныч с душевным трепетом рассматривал Герту и ее малыша, Николь уже должна была родить. Взял на руки маленького Ваню, мальчишка как будто почувствовал, что его специально путают с кем-то другим, заревел и потянул руки к матери.
Вечером Сан Саныч, сменившись с вахты, курил на носу, опершись на фальшборт. Енисейская вода негромко шелестела мимо, закат переливался холодными красками. Наступала осень. Небольшой клин гусей, обгоняя буксир, уверенно тянул в теплые края. Первый в этом году, думал Сан Саныч, провожая взглядом красивых сильных птиц. Жизнь богата! Идет своим чередом, летит своим клином! По-прежнему много всего было на этой северной земле — рыбы, птицы, несвободных людей и синего неба.
Словно подтверждая его слова, в воде показалась голова медведя. Старпом, стоявший за штурвалом, тоже заметил и убавил ход. Зверь был немаленький, морда и бока круглые. Сан Саныч глянул на дальний берег, откуда приплыл косолапый, километров семь было, не меньше, зверь еле греб после такого заплыва. Он добавил гребли, недобро озираясь на судно, но сил у него было немного. Его закачало волной и понесло вдоль борта. До берега осталось меньше километра... Доплывет, прищурился про себя Сан Саныч, этот обязательно доплывет.
Он сам себе казался таким выдохшимся зверем. Без Николь сила жизни продолжала уходить из него, он это чувствовал.
В Карауле Сан Саныч купил трехлитровую банку спирта и засел в своей каюте. Даже курить не выходил. На судне сделалось тихо. Такого не бывало, чтобы капитан Белов пил один. До самого Ермаково это продолжалось. Главный механик Померанцев со старшим помощником Егором Болдыревым стояли на вахте.
Сан Саныч вливал в себя спирт, почти не закусывал и почти не пьянел. Сна не было, лежал, глядя в потолок, или курил, безразлично изучая пол под ногами. В душе, как в паровом котле, подымалось много вопросов. К себе в основном... один другого горше и страшнее. Временами совершенно ясно было, что он больше никогда не увидит Николь... Далее следовала серая пустота. Он снова разводил спирт и пил его теплым, не закусывая совсем... Так и заснул за столом и спал до Ермаково.
На подходе к столице Строительства-503 в каюту зашел Померанцев. Растряс, поговорил о чем-то, забрал банку с остатками спирта. Сан Саныч сходил в душ, вернулся в каюту и глянул в зеркало. Какой-то незнакомый, небритый человек с ввалившимися глазами смотрел, не мигая. Он отвернулся и стал одеваться, ему все равно было. Нет уже никакого капитана Белова! Осужденный за воровство дешевый фраерок должен был доделать кое-какие дела на этой земле. Он сунул папиросу в рот и загремел посудой — не осталось ли где выпивки... Со стены упал портрет Сталина. Стекло треснуло. Сан Саныч взял его в руки и сел на кровать. Николь не любила Сталина — «рябой, хитрый и такой неумный, зачем он у нас в каюте?». Сан Саныч смотрел не на Сталина, но на девочку в его руках... он не помнил, как выглядит его Катя. Он завернул портрет в газету и сунул в ящик под кровать.
В дверь каюты постучали:
— Товарищ капитан! — раздался незнакомый женский голос. — Можно?
— Сейчас! — Сан Саныч нахмурился недовольно, надел брюки. — Кто там?
— Это я, Сан Саныч, вы меня не помните? Я Аля Сухова, мы с Николь вместе в больнице работали. Здравствуйте, можно мне?
— Заходите! — Сан Саныч застегивал рубашку, не узнавая своего голоса. В похмельной башке застучало, она ничего не соображала, срочно нужны были сто грамм.
Аля встала в дверях каюты. Достала из сумочки конверт.
— Вам письмо от Николь... — шепнула.
Сан Саныча будто током прожгло, в голове застучало еще сильнее. Он взял конверт и, забыв о девушке, сел на кровать. Весь организм ходил ходуном, надо было вскрыть, но он не знал чем, почерк на обратном адресе был незнакомый. Он недовольно и растерянно посмотрел на Алю.
— От нее, от нее, — кивнула Аля. — Оно у меня уже две недели лежит, вас не было... Хотите ей ответ написать, я подожду, если недолго.
Сан Саныч смотрел на нее, как баран.
— От вас ей нельзя получать письма, поэтому я от себя отправлю, — объясняла Аля. — Она мне написала, что за ней следят...
Девушка была свеженькая с утреннего сентябрьского морозца, в каюте зверски пахло перегаром. Сан Саныч открыл иллюминатор.
— Извините, — кивнул согласно и вскрыл конверт ножом.
Это был ее почерк. Не очень ровный и без наклона. У Сан Саныча в горле что-то застряло.
— Я подожду наверху. Можно по палубе погулять?
Сан Саныч только кивнул, он уже читал.
«Дорогой мой Саша, как же мне хочется, чтобы это письмо попало к тебе! Это будет так много значить! Я уже девять месяцев не знаю, что с тобой. Пишу в Ермаково, но ты можешь быть где угодно. В тюрьме, в лагере... это не важно, главное, чтобы ты был жив, чтобы взял в руки этот листок и ответил мне!
У нас все неплохо. Нашего сына зовут Сан Саныч. Не оригинально, конечно, но мне не с кем было это обсудить. Он родился восьмого августа. Четыре с половиной килограмма. Ест отлично, то есть пьет. Катя тоже в порядке. Веселая “болтушка”. Пытается говорить, но кроме меня ее никто не понимает. У меня появились хорошие знакомые. Живем на квартире, село большое и богатое. Много очень дешевых овощей, а для детей хороший климат. Все это на берегу Енисея, по которому ходят пароходы! И недалеко от Минусинска.
Все. Когда ты ответишь, напишу огромное письмо на сто страниц!
Буду молиться и молиться (я и так все время молюсь), чтобы ты получил это письмо. Или хотя бы был жив! Твоя Николь».
Ком в горле Сан Саныча превратился в сук. Он еле держался, боясь, что вернется Аля. Мотал мутной головой, стиснув зубы. Он не понимал, почему так коротко, перечитал еще раз.
— Сан Саныч, у меня буквально пять минут, я на работу шла и увидела, что подходит «Полярный»! Если хотите, я вечером зайду, а завтра отправлю?! — Аля осторожно спускалась по тесным ступенькам.
— Нет-нет, я сейчас. Надо срочно, отправьте самым срочным. Авиа! Я только напишу, что я здесь... — он выдрал лист из какой-то тетради и стал быстро писать.
«Здравствуй Николь!
Меня нашла твоя подруга Аля, и я узнал твой адрес. Не верю в это...»
Когда Аля ушла, он вышел покурить. Разгружали баржи, которые привел «Полярный», веселые зэки катали по трапам тяжелые бочки с омулем и селедкой. Померанцев с бумагами в руках негромко и твердо препирался с крепким мужиком в серой телогрейке. Погода поблескивала морозным сентябрьским солнцем. Енисей, чистый и сильный, шумно наваливался на нос баржи. Сан Саныч курил и трясся, и таял внутренне, потрогал небритую щеку, надо было побриться. У него теперь и сын. Он пытался понять, что это значит, и не понимал, только видел прекрасные глаза Николь. И обнимал ее. Теперь у него их было трое.
Он побрился, как мог привел себя в порядок и сел писать письмо. Ничего не выходило. В его жизни без Николь случилось так много, что он не знал, с чего начать, о чем надо, а о чем не стоит писать. Сидел думал, выходил курить... Вечером, чтобы успокоиться, пошел в Ермаково, завернул по привычке в продуктовый и понял, что идти ему не к кому и покупать нечего. На спиртное он смотреть не мог. Он вышел, и ноги сами понесли его привычным маршрутом в их палаточный городок. Он помнил, что городка уже нет, и все равно шел туда, где они были вместе.
Склад ГСМ на месте их палатки разросся, зэки сидели в тенечке под высоким штабелем из бочек с бензином и курили. Колючка в нескольких местах лежала на земле, через нее тянулись тропинки, но и часовой зачем-то стоял у ворот. Впрочем, и он не стоял, а сидел на лавочке и тоже курил.
Сан Саныч пошел обратно. И здесь, и в поселке, а еще больше на грузовом причале чувствовалась усталость. Как будто притомилась гигантская Стройка. Раньше на причале выгружали и выгружали, особенно осенью, торопились, валили на землю — кучи стройматериалов высились тут же у причальной стенки, в расчете на зимнюю разборку. Теперь куч не было, никто никого не подгонял, а ограждение разгрузочного отдельного лагерного пункта стало в два раза меньше.
Сан Саныч все так же бесцельно побрел к избушке, где Николь жила с Померанцевым. Дымок тянул из трубы. Сан Саныч замялся, неудобно было перед чужими людьми, но взглянуть очень хотелось, и он открыл знакомую калитку. Потом, все еще сомневаясь, постучал и вошел в сенцы. Дверь из комнаты распахнулась. Симпатичная женщина глядела приветливо и с вопросом в глазах.
— Здравствуйте, — Сан Саныч замялся, потом улыбнулся виновато. — У меня тут знакомая жила. Извините, наверное, переехала... Извините...
— Вы — Сан Саныч?!
— Я? Да... — ответил Белов, всматриваясь в милое незнакомое лицо.
— Я — Ася, жена Георгия Николаевича Горчакова. Заходите, пожалуйста!
— Здравствуйте, — пораженный Белов шагнул в комнату. — Вы приехали к нему?
— Да, мы приехали, только никому не говорите, пожалуйста! Снимайте шинель!
— Да, спасибо, а где Георгий Николаевич?
— В командировке, две недели его не видела.
— Вы на свидание к нему приехали?
— Нет, насовсем! Что вы на меня так смотрите? Вы не голодный? Чаю хотите?
— Вы давно здесь? — Белов смотрел на Асю, не отрываясь.
— С июля, в школе работаю... — Ася достала печенье, налила чай и села за стол.
Белов наблюдал за Асей, вспоминал Горчакова, отказавшегося от ее писем:
— Я другой вас себе представлял...
— Да? Ну вот, я такая...
— Думал, вы старше.
— А я и не молодая, сыну пятнадцать лет... Вы извините, мне Георгий рассказывал о вас, вы нашли жену? Ее Николь зовут, правильно?
Они просидели допоздна. Пришел Коля, поужинал и лег спать, а они все разговаривали. У Аси были такие понимающие глаза, что Сан Саныч говорил и говорил. Накопилось. После лагеря он двух слов не сказал ни с одной женщиной. Было уже поздно, он спрятал письмо: