— Нам не объясняли, отправили, и все. Снег уже глубокий был, целую неделю добирались. С нами бригадир был вольный, он эти места знал... Приходим на речку, а дом-то, значит, сгоревший! Хорошо, палатка была. Мы ее снегом засыпали, потом сверху водой, так и застыло...
Китаец поставил на стол чайник с кипятком и чистые кружки.
— Вы чаю наливайте, мы вот с травками пьем, если не побрезгаете, Ваня собирает. Да закусывайте, чем бог послал. Ваня, наливай!
— Ну-ну, и как же вы? — пытал Грач.
— А как? Тринадцать человек в палатке да печка в середине. Сидя спали. Ни сварить толком ничего... Мы бригадиру — Петрович, надо обратно идти! Не получится тут работы, собаки вон голодные орут! Мы же думали на рыбзавод ездить, рыбу сдавать, ну и продукты получать... еды немного взяли. Он ни в какую! Мол, если обратно придем, его за саботаж посадят. За срыв производственного задания! Ну, тут он прав, чего уж! Поди докажи, что ты не сам избушку спалил. Мы зэки, нам веры нет... с него весь спрос. — Самокрутка у рассказчика погасла. Он положил ее перед собой и бережно прикрыл рукой. — Уехал Петрович от нас. Мы сети ставили, а он всех собак собрал, весь инструмент, гвозди и уехал! Мы возвращаемся, а тут никого! У нас один топор да пешни. Даже ножовку не оставил.
— И как же управились? — Грач с недоверием осматривал их немалое хозяйство.
— А куда деваться? Стали сети вязать, землянки долбили в берегу...
— Зимой? — удивился Егор.
— Кострами грели да копали, — бригадир, перелопативший за свою лагерную жизнь не один кубометр мерзлой земли, посмотрел на Егора с еще большим удивлением. — В берегу-то несложно грунт брать.
— Зачем здесь копали? — Белов тоже смотрел с недоверием. — Избушек много по берегу...
— Мы и так кумекали... — сморщился виновато бригадир. — А как уйдешь? Приедут за нами, а нас нет. Совсем другое дело!
— Это точно! Ваш Петрович знаешь чего оперу наплел, когда вас бросил? — заговорил молчавший до того Климов. — Сказал, что вы от него в бега подались! И все, ничего не докажете, а объя́витесь — на Каларгон[36] отправят за побег!
— Ну-ну! Так! — бригадир согласно закивал головой и приложил большую ладонь к груди. — Мы поэтому отсюда никуда.
— Это прямо моя история, — Климов спокойно тянул свою махорку. — Нас в Ухте на деляне[37] бросили зимой, через две недели приезжают, а мы живые! Ну нам по пятерке и довесили сходу, будто мы в тайгу убежали, а потом сами вернулись!
— Так мы работаем, сетей навязали, рыбы тонн двадцать уже наморозили!
— От людей зависит... — улыбался Климов. — Если опер нормальный, может и замнет.
— Опер-то у нас зверь! А мы — тринадцатый лагпункт! Никуда не уходили, работали... Тринадцатый! Ну?! — волновался бригадир. — Как же еще? Мне полгода всего осталось...
— Чего-то вы придумываете, ребята! — Белов встал, надевая ружье на плечо. — Нас же к вам отправили! Значит, помнят о вас, просто так, что ли, лодки вам посылали?!
— Вот и я подумал... — обрадовался бригадир. — И рыбу заберете?
— Про рыбу разговора не было.
— Значит, рыбы-то тонн двадцать всего... Я бригадир, вишь ты, липовый, — суетился бригадир, — мужики сами назначили...
— Рыбу не повезу! — Белову не хотелось делать крюк в Сопочную Каргу. — Схо́дите сами, лодки парусные...
Капитан с боцманом шли по плотному песку вдоль залива, мутный серый прибой накатывался на ровный берег. Сапоги нет-нет да проваливались сквозь песок в вязкий черный ил.
— Сан Саныч, а что значит указ «четыре шестых»?
— Не знаю, Егор... воровство на предприятии, кажется, или опоздания на работу.
— У нас соседа, дядь Колю, у него с войны одного глаза нет и руки, посадили на восемь лет, — Егор покосился на капитана. — Он ночным сторожем в детском саду работал и унес оттуда кастрюлю с картошкой. Пьяный был. Они с мужиками выпивали...
— Ну и что?
— Жалко. Дядь Коля хороший мужик был...
— А чего жалко?! — Белов остановился. — Украл? Вот и пусть сидит! Столько ворья развелось!
— Дядь Коля не вор, он последнее отдаст, — не согласился боцман. — Он в суде на них матом орал, он фронтовик, у него нервы и руки нет, а детей трое маленьких...
Пошли молча. Большая стая уток, низко и совсем не обращая внимания на охотников, пронеслась мимо. Белов поглядывал на небо — птицы летало много, и он соображал, сколько тут можно простоять, — хотелось поохотиться на озерах.
Свернули от Енисея, продрались через прибрежный кустарник и перед ними открылась тундра. Во все стороны уходили за горизонт чуть всхолмленные просторы: высокое небо, большие и крошечные озера, болота с высохшим тростником. Зеленые, рыжие, седые мхи... И все это пространство было наполнено птицами. Егор снял с плеча мелкашку — он уже не раз охотился и в соревнованиях по стрельбе участвовал. Попасть хоть в гуся, хоть в утку ему ничего не стоило.
— На тот бугор пойдем...
Белов не договорил, присел, согнулся и Егор. Совсем рядом с ними, помогая себе большими крыльями, неловко, по кустикам карликовой березки побежал гусь. Охотники от неожиданности даже не подняли оружие, птица взлетела невысоко и тяжело. Белов снял с плеча ружье, Егор, волнуясь и спотыкаясь о кочки, двинулся следом, представлял себе, как надо быстро вскидываться и стрелять. Второго гуся они тоже проворонили, он взлетел сзади, они уже прошли его. На бугорке было большое гнездо, выстланное травой и серым пухом. Семь крупных желтовато-палевых яиц лежали. Белов взял одно, посмотрел на свет, потряс возле уха.
— Возьмем? — спросил Егор.
— Не знаю, насиженные уже... Давай разойдемся, надо влет стрелять!
Двинулись порознь. Белов шел осторожно, держал наготове ружье. Егор тоже глядел во все глаза, но двигался быстрее, нетерпеливыми зигзагами. Вскоре поднялись сразу два, Белов выстрелил и промазал, а Егор опять не успел. Стоял, озираясь в досаде. Со стороны капитана раздался выстрел. Белов стрелял в затаившуюся гусыню, она так и осталась на гнезде, по аккуратной серой шее стекала темная кровь.
— На обратном пути заберем, — Сан Саныч перевернул тяжелую птицу и расправил ей крылья, чтобы издалека было видно...
Гнездовья стали попадаться чаще, по нескольку гнезд рядом. Гуси подпускали хорошо. Егор убил одного, долго его рассматривал, пытаясь понять, гусь это или гусыня, и больше стрелять не стал. Обратно шли тяжело. Птицы оттягивали руки. Вспугивали других, они отлетали и садились на ближних буграх. Егор уже и пожалел, что не стал больше стрелять, гусей и правда было очень много. Он представлял, как будет рассказывать осенью в техникуме.
Белов, шедший впереди, неожиданно присел и обернулся на Егора. С десяток оленей шли в их сторону. Охотники распластались на мху, Сан Саныч пулями заряжал двустволку, а Егор наблюдал через кустики. Олени светлыми пятнами выделялись на фоне тундры, некоторые были с рогами.
— Из мелкашки нельзя? — зашептал Егор.
— Лучше из ружья... — Сан Саныч замер, глядя на своего боцмана. — Стрельнуть хочешь?
— Угу, — чувствуя, как бухает внутри, кивнул Егор.
— Держи! — Белов протянул свое ружье. — В сердце целься! Я к тому болотцу переползу, если что, толкну их на тебя.
Капитан «Полярного» уполз, смешно виляя задом. Олени шли, нагнув головы, паслись на ходу, но приближались быстро. Егор выставил вперед ружье, локти и колени, утонувшие во мху, давно уже промокли. Волновался, каждую секунду приподнимал голову и смотрел на оленей. И думал с радостью, какая богатая тундра. Сколько здесь всего. Воображал себя в этих краях, как будто живет тут один, добывает мясо и складывает его в мерзлотник на долгую зиму... Два гуся прилетели и сели на соседний бугор. Замерли. Не шевелился и Егор. Гусыня пошвырялась клювом в гнезде и стала устраиваться на яйцах. Егор перевел глаза на оленей — их не было! Он высунулся, заозирался — не было нигде! Увидел Белова, стоящего на коленях и машущего руками. Егор обернулся — олени были у него за спиной! Он вскочил на ноги, прицелился, но было очень далеко! Егор горел со стыда, не смея смотреть в сторону Сан Саныча. Это был позор, такой позор!
— Ты что?! — подбежал капитан. — Чего не стрелял?
— На гусей загляделся! — виновато отвернулся Егор.
— Хо! — Белов опять брякнулся на землю. — Бегут! Кто-то спугнул...
Егор уже лежал за кочкой, прижимаясь к земле. Олени быстро возвращались своим следом.
— Не торопись, подпусти ближе... — шептал Белов.
Егор крепко упер приклад в плечо и, выцелив переднего, нажал на курок. Олень продолжал бежать, Егор выстрелил еще раз. Животное остановилось и глядело на охотников, на светлом боку расплывалось кровавое пятно. Остальные смешались и кучей кинулись в сторону.
Сначала вынесли на берег битых гусей, потом, взявшись за рога, стали тащить оленя.
— Оленуха. Жирная! — пыхтя от натуги, возбужденно радовался Белов. — Ну что, ты рад?!
Остановились, передыхая. С берега поднимался Грач с целой командой босых мужиков. Дичь разобрали и двинулись к землянкам. Белов шел, сосредоточенно посматривая на небо. Север нехорошо темнел. Ветер дул так же ровно, как и утром. Пока они ходили, к берегу подогнало несколько больших льдин.
— Может, еще сходить, им стрельнуть? — показал Егор на мужиков, несущих дичь.
— Уходить надо, — Сан Саныч кивнул на темный горизонт.
— А точно, Сан Саныч, давай оставим им оленуху, — поддержал Егора Грач. — И муки бы дать... Как думаешь?
— Хотите, оставим... — Белов вдруг остановился недовольно. — Вы мне бросьте эту жалость, сирот нашли! Может, они убийцы, вы что про них знаете?! Этот бригадир темнит что-то...
— Ну ладно, Сан Саныч! Их тут бросили, а они работают! С собаками так обходиться негоже...
— Ты меня не агитируй, Иван Семеныч! Продуктов дадим, но и в Сопкаргу про них сообщим... Чего это ты зэков так полюбил? По мне, лучше бы их тут вообще не было!