— Семеныч, живо готовьте машину! — у Белова и злость была на что-то, и все пело внутри.
Старик кивнул капитану, решительно двинулся вдоль борта, но тут палуба ушла у него из-под ног, и дед боком полетел на кнехт. Белов кинулся к нему.
— В порядке, Сан Саныч, — корчился от боли старик, — все в строю! — Встать он не мог.
Буксир подкидывало ударами волн, палуба была обледеневшая, Белов пытался взять его под мышки, но старик встал на карачки и покачал головой, чтобы Белов не трогал. Сан Саныч отпустил старика, высунулся за борт. Шлюпка была уже под шлюпталями, развернутыми над водой. Ее поднимало, подбрасывало выше «Полярного», оттаскивало от борта, мужики снова наваливались на весла. С буксира полетели концы. Белов поднял старого механика на ноги и повел в каюту. Дед кряхтел, матерился от боли и тряс головой. Спустились.
— Что ты со мной, как с дитем, Сан Саныч?! Иди давай! Сам я, ох, ептыть! — скорчился дед.
Белов метнулся наверх. Авралом заправлял Померанцев. Люди уже были на борту, шлюпку подняли из воды и теперь заводили на пароход. Старпом с Климовым, мокрые насквозь, сидели на палубе и устало улыбались, Фролыч кому-то показывал «покурить», Нина Степановна, скалясь от напряжения и посверкивая металлическими фиксами, стаскивала с Егора спасательный круг, тот будто прирос к разбухшей одежде. Егор виновато, как нашкодивший щенок, посматривал вокруг и на Сан Саныча. Его колотило. Платок сполз с головы кокши, она решительно стянула с боцмана круг вместе с телогрейкой и, обняв за пояс, потянула в сторону тепла.
Шлюпка встала на место.
— Шабаш! — раздался спокойный голос Померанцева.
— Фролыч, ты как? — на голове старпома не было шапки, Белов надел на него свою.
— В порядке! — кивнул старпом, оберегая дымящуюся папиросу. — Слава богу!
Белов направился в рубку. Все были на борту. Все было в порядке. «Полярный» ждал, когда его снимут с якорей. Сан Саныч проехался пятерней по мокрым волосам, сбивая с них снег, двинул вперед ручку телеграфа и нагнулся к переговорному:
— Самый малый давай!
И вскоре почувствовал, как ожила машина. «Полярный» снова был полон сил.
— Ну, с богом! — скомандовал сам себе Белов и высунулся из рубки. — Выбирай!
Вскоре буксир встал на курс, принимая волну левой скулой. Качать стало меньше, лишь временами какая-то шальная волна врезалась, сотрясая весь корпус и окатывая судно до самой рубки и дальше. Белову было весело, он потянулся, включил радиоприемник. Передавали последние известия... «Ткачихи Ивановской фабрики...» Он снова выключил. Не хотелось никаких ткачих. У него на буксире... у них тут все было в порядке. Он слушал рваный злобный вой побежденного шторма и чувствовал гордость за свою команду. В ботинках хлюпало, под ногами растекалась лужа. В рубку сунулся Померанцев:
— Товарищ капитан, разрешите вас подменить? — он уже был в сухой одежде. Как будто стеснялся чего-то. — Меня Иван Семеныч послал.
Белов застыл на секунду, ткнул пальцем в курс и уступил штурвал.
В большой каюте под тремя одеялами сидел на кровати боцман. Его так трясло, что казалось, из-за него трясется весь «Полярный».
— Спирту примешь? — улыбался Белов.
Егор, один нос которого торчал из одеял, затряс головой — не понять было, надо ему спирта или, наоборот, не хочет.
— Выпьешь?
— Нет! — выдохнул Егор и спрятался совсем, одни глаза остались. Пробубнил что-то виноватое.
— Чего ты? — не понял Сан Саныч.
— Ду-думал, все уже. Потону! — во взгляде боцмана до сих пор жил страх.
Фролыч стягивал с себя мокрое, шлепал на пол. Зевал неудержимо, разморенный теплом.
— Кочегар этот, Йонас, ничего мужик... ну и Климов... Не видно же ни хрена, как Егора разглядели?
Капитан изучал малиновую рожу старпома и завидовал, сам бы сходил на шлюпке в такой шторм. Он ушел в свою каюту и стал раздеваться. На часах было половина двенадцатого ночи. В каюте тепло, сухо, если бы не качало, не било в борт да не выло зверем наверху... хоть спать ложись!
Матрос Климов неслышно возник в проеме двери, снял мокрую ушанку:
— Заплатка течет, Сан Саныч!
— Сильно?
— Двумя ручьями! По колено уже набежало!
— На то она и заплатка, чтобы течь, — улыбался старпом, выходя из своей каюты. — Сейчас качнем, Игнат Кирьяныч!
14
В полтретьего ночи добрались до Ошмаринской бухты. Высокая пологая волна, слабея, докатывалась сюда с Енисея. Встали в устье речки, в глубокой курье[44]. Здесь было тихо, птички щебетали на утреннем солнышке. «Полярный», как броненосец, был покрыт ледяным панцирем. Народ хоть и наломался, а не спал. Из кормового кубрика команды доносились взрывы смеха. Степановна жарила любимую всеми картошку с луком и на сале.
В командирском кубрике тоже было оживленно. Собрались в каюте пострадавшего Грача. Продубевшие на ледяном ветру лица раскраснелись в тепле. Руки у всех свекольные. Грач сидел в одних трусах у себя на койке, обложенный подушками; вокруг длинной кровянистой полосы на боку начинало помаленьку синеть.
— Опасаюсь, ребро бы не сломал, — сипел Иван Семенович, аккуратно нарезая почищенного уже, текущего жиром омуля и раскладывая закуску. — Егорка, сынок, сбегай на палубу, отщипни осетришку... О! — механик вытаращил испуганные глаза. — А где у нас рыба? Что-то я ее не видел!
— Степановна убрала... как вся эта канитель началась, снесла на камбуз, — улыбался старпом.
— Егорка, бежи сбегай, отрежь бочок!
Егор, одетый в ватные штаны и два свитера, с ножом в руках пошел на палубу, вместо него явился Белов, розовый, из горячего душа, с бутылкой разведенного спирта и большой банкой американской тушенки. Сел на койку к Семенычу:
— Ну что, старый, дал нам сегодня батюшка-Анисей просраться! Болит бок?
— Вон! — задрал руку Грач, поворачиваясь и показывая ушиб, — прямо на угол налетел, ты же видал! Как салага, ей-богу!
Егор принес бок осетра, сковородку жареной картохи и три утиных яйца. Все были голодные. Старпом почистил яйца, развалил пополам оранжевыми желтками.
Белов разливал.
— Слышь, Сан Саныч, давай мужикам бутылку отнесу, — предложил старпом.
— Не положено! — Белов не отвлекался, отмерял дозы по кружкам.
— Вкалывали все... Давай уважим! У меня есть заначка.
Белов поставил бутылку и посмотрел на Фролыча:
— Что мне, жалко? Или я не видел, как они работали? Там полкубрика новых людей!
— Надо бы налить ребятам! — поддержал Грач, как будто не слыша капитана, — этот Померанец мой, щербатый... толковый дядька! Хочешь, я сам снесу! Скажу, от меня!
— Вы что, дети малые? — Белов поднял свою кружку. — Меня в Дудинке с буксира снимут!
Все потянулись, разобрали посуду. Многообещающий запах спирта плыл по каюте.
— Хорошо сработали! За это и выпьем! — Белов опрокинул обжигающую жидкость в горло.
Выдыхали, морщились, потянулись к еде. Грач крякнул, занюхал кусочком хлеба и отер усы:
— Егорка сегодня второй раз народился... Ты как же свалился-то?
— Да я говорил уже, — недовольно посмотрел на Грача Егор. — Шторм-трап зацепился, я перегнулся, а тут волной как даст, я и сам не понял. Борт рядом вроде, а не дотянусь!
— Ну-ну, — как будто одобрил Грач. — Сала, что ли, отнести ребятам...
— Степановна отнесла им уже, я видел... — Егор наваливался на жареную картошку.
— От зараза кокша у нас! — одобрил Грач, со значением косясь на капитана.
— Ага! Не то что некоторые! — усмехнулся Белов. — Повариха-то молодец, а капитан — говно!
— Я это не говорил! — не согласился Грач.
— А если заложат? — Белов снова взялся за бутылку.
— Да кто заложит?! — сорвалось с языка у захмелевшего Егора.
Белов с удивлением и строго посмотрел на своего малолетнего боцмана, но сдержался.
— Хотите?! Отнесу!
— Не надо, — согласился старпом, с которого все и началось. — Может, и правда кого-то подсунули?
Налили еще по одной, ели неторопливо, Грач достал махорку.
— Вот говорят, водка вредная, мне один врач настрого ее запретил, а я думаю... — он ловко оторвал ровную полоску газеты, — не вредная она! Русским без нее никак! Иной раз жизнь так придавит, а выпьешь — и ничего, полегче делается!
Грач послюнявил, подклеил свою «кривую сигаретку», осмотрел ее:
— И правительство наше это дело хорошо понимает! — старый механик грозно-весело погрозил козьей ножкой в низкий потолок каюты.
Егор пьяно хмыкнул и радостно качнул головой. Он не любил водки, но с мужиками выпивать очень любил.
— Ты, Егорка, слушай, сынок! Сталин это понимает в тонкостях! Я в машинах так не шуруплю, как он в этом деле! Русской водки и английская королева иной раз спросит!
Выпили спирта за русскую водку.
Разговорились о частой непогоде в северных широтах, о штормах в открытом море.
— Мне и орден за плохую погоду дали, — улыбнулся капитан, вытирая руки от жирной рыбы.
— А как получилось-то, Сан Саныч? Я думал «Красную Звезду» только за боевые дают. Тебе сколько же лет было?
— В сорок шестом... сколько? Восемнадцать... — Сан Саныч замолчал, но все затихли с интересом. — Да известно же — суда гнали из Германии... я вторым помощником шел, а в Архангельске перед выходом старпом заболел, я сразу и стал первым.
— Ну-ну, рассказывай порядком! — настаивал Грач.
Сан Саныч взял у старпома папиросу, прикурил неторопливо, как будто вспоминал:
— Двенадцать судов вышли из Архангельска, мы на сухогрузе «Хабаровск», у немцев он «Бремен» назывался. Сначала в кильватер по Двине, потом по-походному «стайкой» — все друг друга видим, погода хорошая, Белое море прошли спокойно. В Баренце заштормило — я первый раз в море, такой волны не видывал, иногда думал, разломится сухогруз — длинный же! Но ничего, морское судно, а был и танкерок речной, так его полностью волной накрывало! Ну вот... Неделю шли до острова Вайгач. Там долго стояли, бункеровались, чинились... А у меня капитаном был Самойлов Иван Демьяныч, за