— Товарищ прилетал в командировку. Из Армении. Вот, прямо с завода коньячок, лимоны тоже армянские! — он привычно обстукивал сургуч с горлышка, не глядя на Белова.
Сан Саныч сидел замерев, выпить ему хотелось больше, чем Квасову. Он волновался так, словно все уже произошло и Николь куда-то отправили... Не чокнулись. Квасов, не торопясь, тянул из своего стакана, смаковал. Сан Саныч, давясь, сделал три больших глотка.
— Все хотят жить чистенько и красиво, а кому нашу работу делать?! Вон Самсонов... Я точно знаю, что он ворует десятками тысяч, простых людей обкрадывает, зэков несчастных! — Квасов неторопливо разливал коньяк. — А пойди его возьми! Тертый! Был бы у меня такой помощник, — Квасов одобрительно чокнулся о стакан Сан Саныча, — мы бы с вами посидели, подумали бы... план операции... и вывели бы подлеца на чистую воду. — Он выпил и, как на равного, посмотрел на Сан Саныча.
— Вы сейчас думаете, почему я вам предлагаю?! Потому что мне честные люди нужны! Наше дело нельзя делать грязными руками! — Квасов смотрел строго, говорил доверительно, даже с горечью. — Самсонов мало кому верит. А вам, честному, поверит!
Старлей открыл пачку «Казбека», достал папиросу, Белову подвинул. Подкурили от одной спички. Сан Саныч порадовался, что так прикурили, он уже захмелел. Вздохнул глуповато:
— А Николь? Я хочу на ней жениться! Она ссыльная, на ссыльных не запрещено...
— Это решим! — Квасов смотрел совсем дружелюбно.
— Я без нее не смогу! — пробурчал Сан Саныч благодарно и опустил голову.
Квасов подумал о чем-то, неторопливо, но уверенно открыл беловское «Дело», достал несколько листочков, пробежал глазами и, еще поразмыслив, порвал на мелкие клочки. В урну бросил. — Все, нет на вашу Николь ничего, считайте, что тут у вас все в порядке! — Он многозначительно помолчал и продолжил, перейдя на ты: — А теперь скажи, капитан Белов, только честно! Ты Сталина уважаешь?
— Уважаю! — ответил Сан Саныч быстро и твердо. Ему не нравилось, когда так прямо задавали этот вопрос, но теперь, в этом месте и с таким человеком, он казался уместным.
— Значит, и дело его уважаешь?
— Я орден имею от партии и правительства!
Они еще долго сидели. Разговаривали. Квасов рассказывал о службе, об опасности, приводил яркие примеры, когда удавалось обезвредить целые шайки государственных преступников благодаря действиям таких «смелых парней» в их рядах. Выпили еще. Сан Саныч только и думал, как напишет Николь об их внезапно обретенной свободе и возможности жить вместе, к концу второй бутылки он был страшно благодарен за все старшему лейтенанту госбезопасности.
Квасов достал чистый лист бумаги. Положил перед Сан Санычем.
— Пиши: «Я, гр-н Белов Александр Александрович...»
— Что это? — испуганно замер Сан Саныч, он все-таки боялся Квасова.
— Документ. Теперь ты наш сотрудник...
— Да не надо, я же вам слово дал! Только позовите! Я всегда... — он ткнул папиросой мимо пепельницы.
Но Квасов настаивал, и Сан Саныч написал под диктовку:
«Я, гр-н Белов Александр Александрович, даю настоящую подписку Игарскому райотделу МГБ в том, что все даваемые мне поручения органов МГБ обязуюсь сохранять в абсолютной тайне, не разглашая о своем сотрудничестве с органами МГБ ни своей жене, ни близким родственникам и знакомым. За разглашение буду привлечен к ответственности по всей строгости закона, в чем и расписываюсь».
Еще надо было выбрать агентурный псевдоним, сам Сан Саныч уже не мог, и Квасов предложил «Чернов». Это было остроумно, Сан Саныч почти весело согласился и поставил дату и подпись. Квасов сказал, что вызовет, когда будет нужно. Просто так заходить не велел. Распрощались. Белов долго и крепко жал руку и ушел.
Квасов очень довольный откинулся на спинку стула. Он не собирался и никак не рассчитывал завербовать Белова. Даже не думал об этом. И вдруг само собой вышло! Получить в агентуру действующего енисейского капитана, орденоносца, кандидата в члены партии, да еще и любимца начальника пароходства было большой удачей, это был жирный плюс товарищу старшему лейтенанту Квасову!
Он сходил к самсоновской коробке и принес третью бутылку. От хмеля, а больше от собственной фартовости улыбался расслабленно. Налил себе еще и с удовольствием затянулся папиросой. Капитан Сан Саныч Белов, муж Зины Беловой... Он хочет Николь! Она не хочет Николь! Аж зеленеет от злобы! А я вас обоих имею, как хочу и когда хочу! Он выпил коньяк. Прищурился все с тем же хмельным внутренним кайфом. Ни деньги, ни бабы не вызывали в нем такого восторга, как такие случаи. Только что свято верящий в справедливость и честь, капитан Белов подписался под тем, что вступает в орден подлецов и негодяев! Это было не совращением малолетки — это было круче! Ну и говно же ты человек, товарищ Квасов! Лейтенант прищурился зло и весело и ощерился, а потом и вслух засмеялся, и зарычал восторженно, стуча кулаком по столу! И каблуком по полу! Душа его пела!
Сан Саныч был так пьян, что еле добрался до караванки. Заснул мгновенно, спокойный и почти радостный, была бы сейчас Николь, он бы все-все ей рассказал. «Полная свобода, — бормотал он слова Квасова, — если на кого-то не хочу давать материал — не даю! Мое право! И если считаю, что кто-то хороший человек, тоже, как сотрудник органов, имею право высказать свое мнение в защиту. Мог бы и Степановну спасти...»
На другой день у него страшно болела голова, он лежал, болезненно вспоминая случившееся. Голова не могла хорошо думать, но остатки вчерашней радости говорили, что он сделал все правильно. Надо будет спокойно сходить к старшему лейтенанту и поговорить, как ему привезти Николь в Игарку. Квасов разрешил, и это дело теперь казалось решенным. Он встал и похмелился.
Так он и жил в этой мутноватой радости, уговаривал себя, что поступил правильно, и временами очень верил в это. Временами же, особенно по ночам, очень сомневался, вспоминался Грач, написавший на него... Грач тоже был секретным сотрудником? И тоже придумывал себе кличку?
Дня через три-четыре Сан Саныч уже ясно понимал, что ему неудобно смотреть в глаза своим товарищам в караванке. Он пытался успокоить себя, что ему не надо будет писать на Климова или Повеласа. Речь шла о врагах, о Самсонове... что-то тут было не то, но выбор был страшный — если он «Чернов», то у него есть Николь, если Белов... все снова зависало в страшной неизвестности. Николь он ничего не написал.
Через неделю тяжелой бессонницы Сан Саныч только и думал, как забрать то свое согласие... Это было невозможно, он с ужасом вспоминал, как, пьяный, подробно рассказывал Квасову о Николь. Возможно, сказал даже, что она француженка.
Он решил никуда не ходить, а дождаться первого задания. Если оно ему не понравится — не соглашаться. Это он мог, Квасов так и говорил. Возможность отказаться успокаивала, с Николь тоже ничего пока не происходило, и Сан Саныч замер, боясь спугнуть наступившее равновесие. Он снова начал писать Николь, ничего ей не рассказывая.
В конце января Белов улетел в Красноярск. Получил от Николь сразу несколько писем, читал их в самолете. Она писала, что работы много, что была у врача, он сказал, все в порядке. С Горчаковым видится редко, но вообще ей не скучно, она давно не жила в таком окружении новых людей. Никто ее не обижает, на днях в очередной раз отметилась в комендатуре — все нормально.
В Красноярске было большое совещание, а потом общее застолье в честь юбилея пароходства. Белов очень любил такие собрания, это было флотское братство, а в этот раз его еще и выделили. Макаров так и сказал перед всем залом: теперь твое имя, капитан Белов, навсегда вписано в историю Енисея. Ты пошел на серьезный риск и сделал большую работу. Такое во флоте не забывается. Река Турухан теперь судоходна! Весь зал встал, все хлопали и весело оглядывались на красного как рак капитана Белова.
Посидел за рюмкой со своими. Были Фролыч, Егор и Грач. Сан Саныч рассчитывал, что Грача не позовут по возрасту, но тот приехал, обнимался, когда встретились, слезу старческую пустил: не знаю, Сан Саныч, осилю еще одну навигацию с вами, нет ли? Сан Саныч не мог ему в глаза смотреть. Если бы он сам не был «Черновым», он мог бы просто поговорить со стариком, спросить: что же ты, Иван Семеныч? Я к тебе, как к бате, а ты такое на меня? А теперь не мог. И с другими было то же. Ему нервно казалось, что все знают, что он теперь сексот — секретный сотрудник. На общем собрании его знакомили с кем-то, он уже хорошо выпил, протянул руку и брякнул: «Сан Саныч. Чернов». Все рассмеялись его шутке, а Сан Саныча с ног до головы пробил ужас. Он не понял, как это сказал.
Потом были обычные заботы по ремонту, запчастям, вечерами ходил на курсы повышения квалификации, но лучше не становилось. Иногда просыпался среди ночи с ясной мыслью, что он подлец для всех. Пытался себя успокоить, что он еще ничего не сделал и никогда не сделает, не помогало — он подавал людям руку, отводя глаза. Единственным его желанием было вернуться в Игарку и отказаться от той черной бумажки. Чего бы это ни стоило. Фролыч как-то на перекуре, они стояли вдвоем, спросил:
— Что с тобой, Саня?
— А что? — резко вскинулся Белов.
— Какой-то ты... как будто больной... Не триппер?
— Да нет... какой триппер, ты чего?! — нахмурился недовольно.
— Я так, для примеру. За ребенка, может, переживаешь?
— За ребенка? Нет. Его еще нет...
— Да я понимаю. Со своей-то развелся?
Сан Саныч нахмурился и покачал головой. У него был такой «триппер», от которого проще было залезть в петлю, чем в нем признаться.
В конце января его отправили на курсы в Новосибирск. И там, вдали от знакомых, загруженный учебой, Сан Саныч не забывал своего страшного поступка. Даже Николь почувствовала, что с ним что-то происходит. Спрашивала в письмах. Прислала свою фотокарточку с большим животом. Лицо тоже было изменившееся, Сан Саныч долго на нее смотрел, потом потрогал губами липкий глянец фотографии. Не надо было никакой учебы, никакого буксира, надо было от всего отказаться и лететь к ней. Чтобы просто быть рядом.