Конечно, если бы Женя заранее предупредила, тогда другое дело. Но она заявила, что хочет к нему на всю ночь, только когда они сели в такси. Еще не хватало выполнять каждый ее каприз!
Он ей нужен, а не она ему. Он, звезда, снизошел, обратил свой звездный взор на нее, пигалицу. Сколько таких, как она, готовы ради одного лишь его автографа мерзнуть, мокнуть, давиться в толпе, драть глотку, выкрикивая его сценическое имя!
Вазелин никогда ни за кем не ухаживал, никогда не добивался женского внимания. Ему приходилось чаще отбиваться, чем добиваться. Чем небрежней и циничней вел он себя с юными гламурными барышнями, тем отчаянней они к нему льнули. В интервью и на ток-шоу, рассуждая на пикантные темы, он иногда цитировал Пушкина, в собственной интерпретации: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нам она дает». Всегда часть публики поддерживала его смехом, аплодисментами. Вазелин знал, что пока существует эта часть, у которой мозги расположены ниже пояса, он не пропадет.
Себя самого он видел современным Казановой, правда, подчеркивал, что времена изменились и свои победы он таковыми не считает, поскольку понятие «победа» предполагает некую борьбу. А ему, Вазелину, прекрасные дамы сдаются всегда добровольно, без боя, да еще встают в очередь и норовят накормить, носки постирать и шнурки погладить.
Когда его спрашивали, почему он до сих пор не женат, он отвечал, что не выносит однообразия, семейная жизнь – это скучно. Чтобы оставаться в творческом тонусе, он должен постоянно стремиться к чему-то новому, свежему. Вечный поиск совершенства – вот его стихия. Смена впечатлений бодрит. Стоячая вода тухнет.
Допустим, он женится, а потом встретит кого-то лучше, и что тогда? Прекрасных женщин много, а он один. Последний и единственный русский бард, поэт, красавец. Если он соединится с какой-нибудь дамой, другие дамы лишатся надежды и будут чувствовать себя обделенными. Разве это справедливо? Каждая должна иметь свой шанс.
Вазелин никогда не стеснялся говорить о себе возвышенно. Называл себя «солнцем русской поэзии». И никто не возражал. Все только улыбались. Это воспринималось как шутовство, самоирония. Ведь надо быть совсем уж идиотом, чтобы так говорить о самом себе. Разве кому-то могло прийти в голову, что Вазелин идиот? Даже заклятые враги считали его умным, оригинальным, интересным человеком.
Его любили приглашать на ток-шоу. Присутствие Вазелина гарантировало если не скандал, то провокацию. Это нужно для рейтинга.
Он никогда не отказывался. Он выработал для ток-шоу специальную улыбку кота, обожравшегося сметаной, и голос его становился совсем низким, медленно тягучим, с хрипотцой, и разыгрывал он всегда одно и то же: этакий утомленный половой гигант, Клеопатра мужского пола и Кама-сутра в одном флаконе.
На самом деле, кроме толстой хлопотуньи Наташи, никто носки ему не стирал и шнурки не гладил. Вообще, если и любили его люди, то лишь издалека, когда он пел на сцене или торчал в телевизоре. Стоило немного приблизиться к нему, и обдавало холодом, глобальным пофигизмом. Ему ни до кого, кроме самого себя, не было дела.
Гламурные барышни легко, из любопытства, прыгали к нему в койку и быстро ускользали разочарованные, в поисках новых приключений. Он был не ахти какой мужчина. В постели грубый, тупой, однообразный. В быту ленивый, неопрятный. Редко мыл голову, забывал чистить уши и менять носки. При всем том опасался, что найдется какая-нибудь бойкая хитрая особа, которая его на себе женит.
Откуда взялся в нем этот страх, он сам не знал. Едва познакомившись с барышней, оценив ее экстерьер, престижность появления с ней на разных тусовках, он почему-то сразу начинал видеть в ней потенциального врага. Вдруг как-нибудь исхитрится и окольцует его? Страх добавлял льда и скуки в каждую новую связь.
– Дурак, – говорил ему продюсер, – женитьбы и разводы – это тоже реклама. Сколько там у тебя романов, никого не беспокоит. Чтобы беспокоило, нужно трахать только звезд: спортсменок, телеведущих, балерин. Да еще дарить своим подстилкам «Мерседесы», квартиры, шубы, бриллианты. Тогда твоей любовью люди заинтересуются, станут обсуждать, писать. А так – хоть всех клубных девок поимей. Кому дело до голой низкой физиологии? Интересно про высокое, про бабки. Чем больше бабок, тем интересней. Официальный брак – это имущественная сделка, а потому хороший информационный повод.
Так рассуждал продюсер Бориска и был прав. Но следовать его правоте Вазелин не мог. Закрутить роман с какой-нибудь звездой спорта или балета у него не получалось. Он даже не пробовал, справедливо опасаясь получить унизительный отказ. Он не умел ухаживать, а сами звезды на шею ему не вешались. Он не имел средств на серьезные дорогие подарки вроде квартир и машин, и, вероятно, если бы даже посчастливилось ему стать очень богатым человеком, он все равно ничего никому не дарил бы, ибо самым ценным подарком считал себя самого, гения и красавца. А если уж совсем честно, то Вазелин был по природе своей жаден. В детстве, в пионерлагере, толстый мрачный мальчик Валик поедал сладости под одеялом и ни с кем никогда не делился, хотя не раз бывал бит за это жестокими сверстниками.
Однако необходимость информационного повода для очередной пиар-кампании назрела очень давно, и медлить с этим не стоило. Слава Вазелина возникла и держалась исключительно благодаря умной, правильной рекламе. Вазелин был брендом, то есть плодом профессиональной работы продюсеров, имиджмейкеров, проплаченных журналистов. Разумеется, это никоим образом не умаляло его собственных творческих заслуг. Он писал стихи и музыку, пел свои песни, имел голос богатого диапазона, яркую мужественную внешность. Но сколько таких, пишущих, голосистых, фактурных, готовых на все, толпилось у главного подъезда «Останкино», рекламировало себя в паутине, лезло во все дыры, вставало на уши, дышало в затылок?
«Их много, а я один! – утешался Вазелин. – Я единственный, уникальный, неповторимый. Я – солнце русской поэзии».
Как будто в подтверждение этих слов, ночью в клубе, после концерта, на котором не было Жени, к нему подошел невысокий тощий парень с короткими рыжеватыми волосами, в круглых стильных очках, тот самый, что крутился в фойе, когда они с Наташкой орали друг на друга. Парень оказался корреспондентом тонкого еженедельного журнала, из тех, что печатают подробную телепрограмму и светские сплетни. Он хотел получить интервью, большое, на разворот, с фотографиями.
Обычно такого рода интервью организовывал продюсер Бориска. Иногда проплачивал, иногда умудрялся устроить все бесплатно, через свои разнообразные связи. Разворот в журнале с миллионным тиражом – это круто, это один из самых действенных видов косвенной рекламы.
– Вам удобно прямо завтра с утра? – спросил корреспондент, робко и восторженно глядя на великого поэта.
– Что, так срочно надо? – снисходительно улыбнулся Вазелин.
– Вас хотят дать прямо в следующий номер.
– Ну ладно. Только утром я сниматься не буду. Я с утра не в форме.
– Хорошо. Фотограф может прийти вечером, когда скажете. А интервью желательно поскорей. Мне ведь надо будет расшифровать текст, написать, потом отправить вам на подпись.
– Ладно, давай часам к двенадцати.
– Ой, а пораньше нельзя? – спросил парень, слегка помявшись. – Мне к половине первого позарез надо быть в «Останкино», там ток-шоу, тема «желтая пресса», меня пригласили, первый раз в жизни.
Вазелин проявил великодушие, назначил ему встречу на одиннадцать, в кафе возле своего дома.
Остаток ночи старший лейтенант УВД Антон Горбунов провел в Интернете, узнал о Вазелине много интересного и отлично подготовился к интервью.
Оказалось, что Вазелин и Валерий Качалов – давние лютые враги. Однажды они чуть не подрались. На концертах очень важно, кто, когда и после кого выходит на сцену. Качалов отказался выходить после Вазелина, заявил, что зал опустеет, все нормальные люди слиняют, останутся одни психи, потому, что только психи могут воспринимать кровавый понос, который он, Вазелин, именует песнями.
Вазелин в долгу не остался, обозвал Качалова трэшем, совковой попсой и отстоем. Перебранку подробно, с удовольствием, распечатало несколько таблоидов.
Потом оба певца давали интервью, в которых поливали друг друга грязью. Вазелин утверждал, что Качалов связан с бандитами, в молодые годы был штатным осведомителем КГБ, лизал задницу ЦК ВЛКСМ. Никогда не поет вживую, потому что нет у него ни голоса, ни слуха. И вообще, давно никому не нужен, поскольку устарел, смертельно скучен и является образцом советской пошлятины.
Качалов не отставал, говорил, что Вазелина и тех, кто его слушает, надо лечить. Все, что он сочиняет, – издевательство и плагиат. От его, с позволения сказать, песен можно повеситься, спиться или подсесть на иглу. Он – жалкий пародист. Он – бездарность, которая вопит о своей гениальности на каждом углу, он – фурункул на теле нашей эстрады, образец попсы в самом мерзком смысле этого слова.
На личном сайте Вазелина, в чате, где певец иногда беседовал со своими фанатами, вдруг промелькнуло имя Жени Качаловой.
– Правда ли, что у тебя роман с Женей Качаловой? – спрашивал некто под условным именем Пуся.
– Ха-ха! – отвечал Вазелин. – Это моя великая тайна.
– Так все-таки правда или нет? – не унималась Пуся. – Мне надо знать, потому что я тебя обожаю.
– Пуся, у тебя на меня есть виды? – кокетничал Вазелин.
– А ты как думал? Конечно!
Тут в беседу вступал некто Хмырь.
– Эй, Vaz, смотри, будь осторожен, девочка Женечка малолетка, хотя, если честно, я тебя понимаю. Видел ее в клипе придурка папаши, «Котенок, не грусти». Она прелесть, настоящая нимфеточка.
– Хмырь, ты козел! – влезала обиженная Пуся.
Хмырь отвечал матом. Потом они помирились, стали болтать сами по себе, а Вазелин из диалога вышел.
Напоследок Антон заглянул в криминальные новости, но там ни слова об убийстве Жени Качаловой не было.