— Что за ерунда? — растерялся Альберт.
— Я хочу танцевать. И буду. Не нравится — я уйду.
— Ксюша! Подожди! Не горячись!
— Знаешь, я почти никогда не поступала так, как мне хотелось. Единственный мой геройский поступок — развод с Гошкой. А теперь я хочу стать танцовщицей. Меня тянет на сцену.
— А как же я?
— Ну, тебя же я не бросаю!
— Хотелось бы надеяться….
В эту ночь они любили друг друга особенно нежно, особенно ласково, но обоим было понятно: что-то между ними сломалось. Под утро Ксения поцеловала его ладонь и прошептала:
— Прости меня.
Альберт не ответил и сделал вид, что спит.
Ночь большой еды
Ксения несколько дней колебалась, прежде чем окончательно принять столь радикальное решение, как уход из юриспруденции на сцену. Поддержала ее, как всегда, Милка, и случилось это в «ночь большой еды». Подруга страшно разругалась с очередным любовником и заявила, что для снятия стресса ей до зарезу необходимо отведать, а еще лучше «сожрать», как она изысканно выразилась, что-нибудь вкусненькое.
Ксения, вот уже неделю мужественно употреблявшая исключительно обезжиренные йогурты, творожок и огурцы, поняла, что, если она еще хоть один день «понаслаждается» столь изысканными яствами, кончится это плохо.
— Некоторые сотрудники в нашем офисе выглядят такими упитанными и нежными на вкус! — мечтательно проворковала она по телефону.
— Ты, мать, однако, держи себя в руках! Не расслабляйся! — сурово вернула ее к действительности Милка. — Давай лучше думай, чем меня кормить будешь.
— Да уж не обижу, — пообещала Ксения. Ее мысленному взору явилась огромная тарелка восхитительно пахнущих люля-кебабов с жареным картофелем, луком, яблоком и острым томатным соусом. Видение было столь реалистичным, что раззадоренная Ксюша, воровато оглянувшись по сторонам, подошла к сейфу, из самого дальнего его угла достала плитку шоколада с орешками и сладострастно впилась в нее крепкими молодыми зубами.
— Господи, хорошо-то как! — простонала она.
С трудом дождавшись конца рабочего дня, Ксения бодрой рысью кинулась на рынок и закупила все необходимое.
Дома она выгрузила покупки на кухонный стол и принялась за дело — провернула через мясорубку кусок постной говядины и несколько кусочков молодой баранины, найти которую в Москве нелегко. От смачного поскрипывания круглых ножей, словно острые зубы, перемалывающих сочное мясо, по спине пробегали приятные мурашки. К мясу она добавила белый хлеб, вымоченный в молоке, тертую картофелину, мелко порезанный лук, кинзу с петрушкой и сырое яйцо. Формировать тонкие мягкие колбаски оказалось на редкость забавным занятием. Ассоциации приходили в голову довольно однообразные, и Ксюша даже пару раз прыснула в кулачок. Ну совершенно не похоже на то, о чем она подумала… скажем, если речь об Альберте… Если речь об Альберте в те моменты, когда она раздевалась перед ним… Когда она раздевалась, то, о чем она подумала, у Альберта больше походило на… горячую шпикачку? Краковскую колбасу? Н-да, жалко, они с Милкой не уважают полуфабрикаты…
Ксения хихикнула и стала аккуратно выкладывать люля-кебабы на сковороду с шипящим разогретым маслом.
Наступило время лука. Знатная кулинарка нарезала лук полукольцами, смешала его с мелко нарубленными зелеными яблоками и, чуть посолив, положила на сковороду, где ему предстояло томиться на медленном огне, утробно шкварча и стыдливо румянясь до золотистого цвета.
— Неплохо! — похвалила себя Ксения, отведав колбаску. — Даже совсем неплохо! Дамы и господа, позвольте вам представить соус томатный «а-ля Ксения Великолепная». Итак, мы с извращенной жестокостью обдаем помидоры кипятком, садистски снимаем с них кожицу, мелко рубим мякоть, присовокупляем — о, это сладкое слово! — измельченный чеснок, мяту, перец, чайную ложку сахара и соль… — Раскрасневшаяся от жара, что исходил от плиты, Ксюша слегка повела бедрами, ощутив, как плотно охватывает талию пояс фартука. — Добавляем немного резаного болгарского перца, две столовые ложки красного вина и пол-ложки уксуса… — Она глубоко вздохнула, отметив, как колыхнулась грудь под домашней футболкой — ибо зачем заковывать себя в бюстгальтер на собственной кухне? — Топим все в сотейнике и… Ура! Вкусно!
Выложив еду на блюдо, Ксения чуть отодвинулась от стола и прищурилась, чтобы, как истинный ценитель прекрасного, насладиться созерцанием сотворенного шедевра. Она удовлетворенно щелкнула пальцами и с выражением, размахивая в такт столовой ложкой, продекламировала — сказались-таки последствия общения с Альбертом! — на ходу сочиненное стихотворение:
На кухне я словно фельдмаршал
Суворов!
Стоит на плите лучший мой батальон:
Казанчик, сотейник, кипящий бульон.
Обед приготовлен из нескольких
блюд!
Сметанки добавить?
И так все сожрут!
Раздался звонок в дверь. С порога Милка жадно втянула воздух. Кончик носа от вожделения зашевелился, как у кролика, учуявшего молодую капусту.
— Однако! — многозначительно изрекла она и ринулась на кухню.
Через пару минут подруги уже сидели перед полными тарелками и сосредоточенно поглощали приготовленную снедь.
— Первая сытость — как первая любовь! — изрекла Милка, когда, чувствуя приятную тяжесть в желудке, они переместились на диван со стаканами сока в руках. — Нужно наслаждаться каждым мгновением! Я бы не побоялась этого слова, смаковать его! А потом…
— А потом? — вопросила заинтересованная Ксения.
— А потом тут же переходить ко второй! — Милка бодро потрусила за добавкой.
Как всегда, очень кстати зазвонил телефон. Хозяйка взяла трубку и пропела в нее томным голосом восточной красавицы:
— Аллоуу!
— Ксюш, как ты? — послышался голос Фариды.
— Предаюсь радости чревоугодия на пару с Милкой.
— Звучит заманчиво. Я тоже хочу.
— Ну, приезжай. Глядишь, тебе тоже малость перепадет.
— Через пятнадцать минут буду, — откликнулась Фарида, как известно, тоже большая любительница покушать.
Через четырнадцать с половиной минут раздался звонок в дверь.
— Что едите? — поинтересовалась, разоблачаясь, Фарида.
— Люля-кебабы с соусом, картофелем и луком.
— Тогда чего стоим? Пошли на кухню.
Фарида оказалась достойной сотрапезницей. Наевшись, она хлопнула себя по лбу и воскликнула:
— Вот я раззява! Мне же папахен гостинцы для вас дал!
Дары Востока оказались упакованы в большую картонную коробку. Чаепитие удалось на славу. Утомленные «ночью большой еды», дамы вновь перебрались на диван и, как и положено, мило заворковали о своем, о женско-девичьем. Самые потрясающие новости сообщила Фарида.
— Мы с Гошкой женимся!
Милка с Ксенией переглянулись и захохотали.
— Вы чего? — обиделась Фарида. — Сами мне его подсунули!
— О, Боже! — простонала Ксения. — Прости, подруга… Поздравляем! Только…
— Что «только»? — нахмурилась невеста с приданым.
— Гошка — не подарок. Я ведь была за ним замужем девять лет!
— Да знаю я! — отмахнулась Фарида. — Со мной шелковым станет! Вы моего папахена не знаете! Он дочь в обиду не даст.
— Звучит обнадеживающе… — пробормотала Милка.
— И как же все сладилось? — придвинулась к Фариде Ксения.
— Как в анекдоте. Папахен мой — человек старорежимный. Мне мужик давно нужен, а он сказал, что если любовника заведу — убьет. А замуж никто не брал! И что прикажете делать? — задала Фарида риторический вопрос.
— Без мужика — плохо! — согласилась Милка, рассматривавшая половое воздержание как смертный грех против человеческой природы.
— Значит, подсунули вы мне Гошку. Мужчина он немного подержанный, но еще вполне кондиционный. Главное — деньги любит. А папахен у меня богатенький буратинка, для единственной дочки ничего не жалеет. Он Гошке шикарный «Ролекс» подарил, тот от восторга и поплыл. Решил для закрепления успеха меня в постель затащить. Так сказать, для постановки таможенного клейма.
— А ты?
— Я как покорная восточная женщина сопротивляться не стала, — захихикала жертва высокоморального папахенова воспитания. — Лежим в постели, Гошка в поте лица старается доставить мне неземное блаженство. И тут…
— Что?! — ахнули слушательницы. — Ты можешь не тянуть?!
— Могу, — обиделась Фарида. — Не фиг на меня орать, а то вообще ничего не узнаете. В общем, мы с Гошкой в постели, и тут распахивается дверь, в комнату влетает папахен в халате и тюбетейке, да еще с саблей в руках, а с ним два жутких басмача с ножами! Гошка от ужаса аж взвизгнул! А папахен орет: «Шайтан! О, горе мне! Опозорил меня и мои седины! Пустите, люди, я убью свою распутную дочь и кастрирую этого шакала!» Басмачи вопят, глазищами сверкают и размахивают кинжалами! Гошка от ужаса, как был голый, бухается на ковер, встает на колени и вопит: «Отец! Прости меня! Неземную любовь испытываю к твоей дочери! Желаю жениться на ней!» Тут папахен делает удивленные глаза: «Правду говоришь? Или лжешь от страха?» Гошка его за ноги обнимает и лепечет: «Правду! Правду! Не губи, отец!» Папахен саблю на ковер кладет и говорит басмачам: «Люди! Радость пришла в мой дом! Дочку замуж отдаю за хорошего человека! Внуков мне подарят! Вот оно, счастье!» Басмачи ножи спрятали и тут же благодарственную молитву читать начали. Гошку подняли, напялили на него халат с тюбетейкой и уволокли пировать в честь праздника. Ну, и напоили до бесчувствия!
— А с тобой что?
— А! — Фарида беспечно махнула рукой. — Папахен меня обожает. Это он специально устроил, для гарантии. Чтоб женишок не сорвался!
— У меня от смеха живот болит! — простонала Милка. — Ну, дела! Слушай, а как же ты с ним жить-то будешь после этого?
— Нормально буду! Деньги у папахена есть, а у меня мужик в кровати будет и дети.
— Веселая история, — резюмировала Ксения.
— Папахен сказал: пусть Ксюша с Милой просят, чего хотят. Отблагодарю. Так что соображайте быстрее. Отец слово держит.