— Но отчего твой отец вступает в союз с нашим врагом?
— Думаю, оттого, что ему всегда хотелось заполучить Неаполь, — доверительно сказала она. — Неаполь и Наварру. И так или иначе он их получит. Я его знаю. Он играет с дальним прицелом и, как правило, добивается своего. А откуда у тебя это известие?
— От отца. Похоже, он опасается, что они позовут его присоединиться. Он недолюбливает французов почти так же, как шотландцев. Мы очень разочарованы, что твой отец с ними столковался.
— Напротив, твой отец должен быть доволен, что мой держит французов на юге. Он оказывает вам услугу.
Он рассмеялся:
— Ах ты, стратег! Что бы мы без тебя делали!
— А твой отец не хочет к ним в долю?
— Нет, насколько я знаю, — покачал головой Артур. — Его главная задача — чтобы в Англии был мир. Война — это беда для страны. Ты сама дочь солдата и знаешь это лучше меня. Отец говорит, ничего нет хуже войны.
— Да он и участвовал-то всего в одной битве! Но бывает так, что ты не можешь не воевать. Когда перед тобой враг, ты должен его разбить.
— Из-за новых земель я воевать бы не стал, — признался он. — Только чтобы защитить наши границы. И наверно, придется воевать с шотландцами, если моя сестра их не усмирит.
— А готов ли твой отец к войне?
— Он поручил Говардам[10] сторожить север. И ему доверяют все северные лендлорды. Он укрепил замки и поддерживает Великую Северную дорогу в порядке, так что при нужде по ней могут пройти солдаты.
Каталина немного подумала и продолжила:
— Знаешь, если уж воевать, то лучше первым вторгнуться на территорию врага. Тогда король может сам выбрать время и место битвы и его труднее принудить к обороне.
— В самом деле?
— Мой отец так говорит, — кивнула она. — Самое главное, говорит он, чтобы армия уверенно двигалась вперед. Перед тобой мирная, неразоренная страна, в которой много припасов. Армия делает дневные переходы и крепка духом: солдаты видят, что дело идет вперед. И нет ничего хуже, чем неспособность решиться на битву.
— Да ты и стратег, и тактик! Жаль, что мне не выпало провести детство в военных лагерях, как тебе!
— Ты ничего не потерял, — ласково сказала она. — Потому что все, что я знаю, и все, что у меня есть, твое. И если тебе и твоей стране потребуется, чтобы я воевала, я буду воевать!
Холода становились все сильнее, и бесконечные дожди перешли сначала в град, а потом в снег. Но даже сейчас это не звонкая морозная зима, а низко стелющийся туман под покрытым тучами небом с порывами мокрого снега, который комьями налипает на ветви деревьев и стены зданий, а еще мутит воду в реке, делая ее похожей на шербет.
Когда Артур идет в мои комнаты, он скользит вдоль укреплений, как на коньках, и сегодня, когда он пошел назад к себе, мы испугались, что нас раскроют: он поскользнулся на свежем льду, упал и выругался так громко, что часовой на ближней башне высунул голову и прокричал: «Кто идет?» — и мне пришлось крикнуть в ответ, что это я вышла покормить птиц. Тут Артур засвистал, шепнув мне, что он малиновка, и мы расхохотались так, что едва унялись. Думаю, часовой догадался, в чем тут дело, да и выходить на мороз ему совсем не хотелось.
А сегодня Артур поехал верхом взглянуть на место для новой мельницы — там река разлилась, запруженная снегом и льдом. Мы с леди Маргарет остались дома и играем в карты.
Здесь зябко и серо, воздух пропитан влагой, даже стены плачут от сырости, но я счастлива. Я люблю его, я бы жила с ним где угодно, а потом придет весна, а за ней — лето, и я знаю, что мы будем счастливы всегда.
Поздно ночью в дверь постучали. Каталина открыла:
— Ах, любовь моя! Что ж так долго?
Войдя в комнату, он сразу ее поцеловал. От него пахло вином.
— Никак не мог отделаться, три часа кряду пытался от них уйти и не мог. — Подхватил ее на руки, отнес на кровать. — Расскажи мне историю.
— А спать?
— Нет. Лучше спой мне о том, как мавры потерпели поражение под Малагой.
— Под Альгамой![11] — рассмеялась она. — Ладно, спою тебе несколько куплетов, а всего их там сотня, наверно.
— Спой все сто.
— Ночи не хватит!
— Этой не хватит — допоешь в другой раз, — легко вздохнул он. — Слава богу, нам предстоит еще много, много ночей.
— Это запретная песня, — сказала она. — Ее запретила сама моя матушка.
— Как же ты ее выучила? — удивился он.
— От служанки. У меня была нянька, мориска, временами она забывала, кто она и кто я, и пела.
— Что такое мориска? И почему песня запрещена?
— Мориска — это мавританка. Мы зовем так арабов, которые остались в Испании. Они не такие, как те, что живут в Африке. А когда я уехала, они стали называть себя «мидаххан» — то есть «тот, кому дозволили остаться».
— Дозволили?! На их собственной земле? — возмутился он.
— Это не их земля! Она наша. Испанская земля.
— Да они жили там семьсот лет! Вы, испанцы, еще пасли скот в ваших горах, а они уже строили дороги, замки и университеты. Ты сама мне так говорила!
— Ну и что? Теперь она наша.
Он хлопнул в ладоши, как султан:
— Спой мне, Шахерезада. И по-французски, дикарка, чтобы было понятно для меня!
Каталина в знак покорности сложила руки, как для молитвы, и низко ему поклонилась.
— Вот это мне нравится! Что, научили в гареме?
Она улыбнулась, откинула голову и запела, переводя на ходу:
Старик спрашивает калифа: «Что за странный крик?» Увы, Альгама!
Увы, друзья мои, христиане взяли Альгаму!
Белобородый имам отвечает: «Это твоих рук дело, о калиф!
В недобрый час казнил ты благородных Абенсеррахов»[12]. Увы, Альгама!
Недолго осталось Гранаде, халифату, даже самой твоей жизни! Увы, Альгама!
Каталина умолкла.
— Так оно и случилось. Халифат пал. Кончилось тем, что бедный Боабдил вышел из Альгамбры, из Красной крепости, про которую говорили, что она никогда не падет, с ключами на шелковой подушке, склонился в поклоне перед испанскими королями, отдал им ключи и уехал прочь. Говорят, на горном перевале он обернулся, чтобы бросить последний взгляд на свое прекрасное королевство, и заплакал, и его мать сказала ему: «Плачь, сын мой, как женщины плачут, над тем, что не смог удержать, как мужчина».
Артур по-мальчишески расхохотался:
— В самом деле? Так и сказала?
— И ничего смешного! — мрачно произнесла Каталина.
— Я о том, что именно так отозвалась бы и моя бабушка! — с восторгом сказал он. — Благодарение Господу, мой отец получил свою корону! Если бы не так, бабушка отбрила бы его не хуже, чем мать Боабдила. «Плачь, как женщина, о том, что не смог удержать, как мужчина!»
Каталина прыснула тоже.
— Представь, ехать в изгнание с матерью, когда она на тебя злится!
— Представь, навсегда утратить Альгамбру!
Он притянул ее к себе, поцеловал и скомандовал:
— Никаких сожалений!
— В таком случае развлеки меня! Расскажи о своих родителях.
Недолго подумав, он начал:
— Мой отец родился наследником Тюдоров, но перед ним в очереди были еще десятки охотников заполучить трон. Его отец хотел назвать его Оуэном, Оуэном Тюдором. Хорошее валлийское имя. Однако он умер еще до его рождения, пал в битве. Его матушке было всего четырнадцать, когда она его родила. Она имела на этот счет свое мнение и нарекла его Генрихом, потому что это королевское имя. Понятно, о чем она тогда думала, сама еще девочка и уже вдова… Шансы моего отца взлетали и падали с каждой битвой. То он был сыном правящего дома, то надо было бежать, спасаться… Его дядя Джаспер Тюдор[13] — ты его помнишь — остался ему верен, а потом разразилась последняя битва, и мы проиграли, и нашего короля казнили. На трон вступил Эдуард VI, а мой отец оказался последним в роду. Ему грозила такая опасность, что дядя Джаспер тайком вывез их с бабушкой из замка, где их держали, и они бежали в Бретань.
— Там было безопасно?
— Более-менее. Рассказываю, что каждое утро, проснувшись, он ждал, что его выдадут Эдуарду. И как-то король Эдуард прислал гонца, что отец должен вернуться в Лондон, что его ждет теплый прием, что ему подыщут невесту. Отец сделал вид, что согласен вернуться, однако уже в дороге он сказался больным, и ему снова удалось бежать. Потому что в Лондоне его ждала неминуемая смерть.
— Да, он ведь тоже был претендент…
Артур ухмыльнулся:
— Я же тебе говорил! Вот почему он так не любит эту братию, претендентов. Претендент опасен, если удача на его стороне. Если б его поймали тогда, он оказался бы в Тауэре и наверняка бы погиб. Как потом бедный Уорик. Но он притворился хворым, бежал и оказался во Франции.
— Французы его не выдали?
— Вот еще! — рассмеялся Артур. — Они ему помогали! Тогда он представлял собой опасность для Англии, так что, понятное дело, они его поддерживали. В те времена французам было выгодно ему помогать, ведь он был не король, а претендент…
Каталина, дочь короля, заслужившего похвалу самого Макиавелли, согласно кивнула.
— А потом?
— Эдуард умер молодым, в расцвете лет, оставив наследником сына. Его брат Ричард сначала действовал как опекун, а потом потребовал трон для себя и заточил своих маленьких племянников, сыновей Эдуарда, в лондонский Тауэр.
Каталина кивнула, эту историю она слышала еще в Испании.
— Они вошли в Тауэр и больше из него не вышли, — мрачно сказал Артур. — Спаси их Господь, бедняжек, никто не знает, что с ними сталось. Злое деяние отвратило народ от Ричарда. Тогда призвали из Франции моего отца. То было бабушкиных рук дело, она договорилась с лордами, обрабатывая их поодиночке. Она это умеет. Они с герцогом Бэкингемом вместе подготовили почву для вторжения. Мой отец обязан им троном. Но сначала он отправил послание моей матери, в котором сообщил ей, что возьмет в жены, если завоюет престол.