— Нет, он ко мне даже не пристаёт. — Поджав губы, я принялась писать урок, всем видом показывая, что остальные подробности не хочу извлекать из своей личной жизни. — Да уж. Точно, специфичный, — согласилась подруга.
Пытаясь менять своё расписание и подстраивать его под свидания без последствий, я шла к Луханю сразу после школы, ненадолго, сочиняя для родителей увеличенное количество уроков. Я старалась выходить из дома, когда их там не было, чтобы не объясняться на выходе, а когда приходила — старалась делать это не слишком поздно, — вроде бы проще получалось оправдываться задним числом. Подруга не подводила и дважды выручила меня, предупредив, что родители звонили ей. Я тут же неслась обратно, домой, делая вид, что как раз пришла от неё, потому меня у неё и не было, что я уже вышла. Конспирация удавалась и всё, казалось бы, шло гладко. За исключением того, что мы с Луханем никак не приблизились к решению нашей проблемы, или хотя бы её разгадке. Опершись спинами о стену, которая не выпускала Луханя, мы смотрели фильм "Призрак" с Патриком Суэйзи и Деми Мур. Планшетник лежал на моих коленях. Каждый раз, когда я досматривала это кино, я плакала, но теперь у меня была двойная причина. Я попала в такую же ситуацию, что и героиня. И когда она в конце отпускала душу своего парня, видя, как она исчезает в луче райского света, я не понимала, как она остаётся жить дальше… неужели она видит смысл в себе без него или надеется найти кого-то, кого полюбит так же? Как возможно пережить бесповоротное расставание? Нет, это не любовь… раньше я верила этому финалу, а теперь нет. — Эй, перестань! — улыбаясь, пихнул плечом сквозь меня Лухань, глядя, как слезы катятся по щекам под титры. Я нажала "стоп" и, выпрямив затекшие ноги, вытерла лицо поверх ладоней молодого человека, напрасно пытавшегося сделать это за меня. — Я же здесь. У нас так не будет. — Всё равно это невыносимо, думать об этом… чувствовать-то трудно, а если ещё думать о том, что чувствуешь! — Я повернулась к нему. Свет и электричество в заброшенном особняке не работали, давно отключенные за неуплату отсутствующими владельцами. В темноте сумерек Лухань опять светлел и проявлялся ярче. — У меня аж поджилки трясутся и под ребрами болит! У тебя бывает, чтоб где-нибудь болело? — Мне кажется, что да. — Лухань оглядел себя сидя. — Где-то болит, а где — не пойму. Я же вижу, что сердца нет… но когда переживаю, то что-то тянет, даже покалывает. Удивительно, когда не могу определить, какая же часть тела чувствует? Начинаю понимать, что нечем ведь… и постепенно укладывается. — Он с сарказмом хмыкнул: — Вот оно что такое "фантомные боли". Чувствительность того, что уже не существует.
— Перестань! Ты есть. И я тому свидетель. — Мы положили руки на одно место, олицетворяя союз, связь, пожатие. — Очень красивая песня звучала в фильме, — помолчав, заметил Лухань.
— Тебе тоже понравилась? Я сейчас найду её и включу. — Забравшись в папку музыки в телефоне, я быстро набрала название и исполнителя, так как давно знала их, в своё время пофанатев от этой кинокартины. Строка поиска помогла оперативнее вывести нужное на экран. Я нажала "плэй", с замиранием слушая первые звуки. Посмотрела на Луханя. Наслаждаясь, он прикрыл веки. Так хотелось положить голову ему на плечо, чтобы его рука приобняла меня, слышать стук сердца в его груди, трогать шероховатую ткань рубашки и вдыхать его туалетную воду. Почему это так важно для людей? Почему без телесного контакта мы ощущаем незаконченность? Ведь вот же он, со мной, говорит, слушает, любит меня, и я его люблю. Чего ещё требуется? Зачем физический контакт? Потому что природа наградила нас двумя атрибутами — духовным и плотским? Поэтому мы пытаемся удовлетворить оба? Удовлетворить… если организму предел есть, то есть ли предел душе? Вот уже несколько столетий две души не могут дойти до грани. — Потанцуем? — предложил Лухань, выведя меня из задумчивости. — Как эта пара в фильме. — С удовольствием! — Я поднялась, встав перед ним, он тоже поднялся и, положив руки мне на талию, улыбнулся нашей очередной выдумке и глупости. — Это вряд ли получится, да? — Главное поймать ритм, и покачиваться в одинаковые стороны, — посмеялся он. Я создала видимость того, что мои ладони лежат на его плечах и постаралась воспроизвести движения современного медленного танца. Оказалось, что это сложнее, чем изобразить тот танец, старинный. Тогда я явно танцевала чаще, чем в этой жизни. Если быть откровенной, то медляки я в этой не танцевала ещё ни с одним парнем. — У нас выходит, не находишь? — Что-то в этом есть, — согласившись, я залюбовалась его глазами. Они почти не пропускали темноту за собой, и можно было разглядеть их отчетливо. Добрые, красивые, вымученные. — Ты знаешь, я люблю тебя. — И я люблю тебя. — Мы остановились. — Я счастлив, что я могу сказать тебе это. Иногда мне кажется, что большего и не нужно. — А разве что-то ещё нужно, в самом деле? — хихикнула я, смутившись того, как высокопарно мы говорили. Опыт перерождений изрекал многое за меня, но эта семнадцатилетняя девчонка ко многому была менее готова. Я посмотрела на окно. За ним было почти совершенно темно. — Ох, черт! Я напрочь забыла о времени! Дома меня убьют. Я должна идти, Лухань, прости! — Конечно, разумеется. — Он отступил так, будто мог помешать мне пройти, и даже убрал руки, будто мог удержать ими. Я наспех махнула ему, замерев на мгновение на пороге. Бледный силуэт без перемен, отдыха и перерывов продолжил ждать, обреченный свою нареченную.
Я открыла дверь домой и, по какой-то неловкой тишине и затаённости, почувствовала что-то неладное. Свет горел в конце слева, в моей комнате. Скинув кеды и стянув рюкзак с плеча, я понесла его с собой в спальню. С порога я обнаружила сидящую на моей кровати маму и стоявшего возле моего компьютера отца. Лица их были тревожными, а мамин взгляд, нащупавший мой, крайне обеспокоенным. — Вы чего здесь? — застыла я, силясь улыбнуться. Мать посмотрела на отца, передавая инициативу речи. — Мама прибиралась в твоей комнате, — начал он. Я тут же обежала глазами каждый уголок и нашла на компьютерном столе и за мамой, на постели, все те книги, которые я нахватала в библиотеке и пока что не вернула. — И нашла кое-что. Вернее, обнаружила странное… — Папа подтвердил мои догадки, указав на книги. — Я включил твой компьютер, чтобы убедиться, что это мимолетный интерес… — Ты залез в мою личную информацию?! — оскорбилась я, как и каждый человек, наверное, попытавшийся бы на моем месте отвоевать частное пространство и свои права на свободу. — Я не лазил нигде по файлам, просто посмотрел, на каких сайтах ты бываешь… — Но это отвратительно! — кинула упрек я. Наконец, вступилась за их поступок мама: — Мы увидели, что все книги, которые ты так увлеченно читала, не имеют отношения к учебе! Что мы должны были думать? — Она нервно сплела пальцы. Ей не нравились ссоры и скандалы, как и мне. Но если папа начинал, то его было трудно остановить. — Что у меня есть хобби и интересы? — логично предположила за них я.
— Но какие! — всплеснул руками отец. — Что это за дребедень? Мистика, призраки, привидения, переселение душ, реинкарнация… что это такое, я спрашиваю?! — Любопытство! — чуть не оскалилась я, защищая святое и неприкосновенное, связанное с Луханем.
— Ты учишься в старших классах! И забиваешь себе голову этой мутью? — Отец ткнул на экран. — Тут тоже самое! Ты не была на школьных сайтах уже пару месяцев! Одни сказки, мифы и байки о полтергейстах! И это тогда, когда надо усиленно учиться? Я доверял тебе, — он поправился: — мы с мамой считали тебя рассудительной и умеющей отвечать за себя, но ты пропадала в библиотеке вот с такими целями?! А что же ты делала всё остальное время, когда обманывала нас, что у подруг? Вызывала духов или чертила пентаграммы на заднем дворе? — Как он был близок к разгадке! — С вашей стороны было некрасиво копаться в моих вещах! — огрызнулась я.
— Я спросил тебя о том, где ты проводила время, и где была сейчас? Ты можешь ответить? — Я встретилась с ним глазами. Что, прямо вот так сказать ему в лицо, что встречаюсь с призраком? Он вызовет скорую. Он ничего не поймет, даже не попытается. — Я не собираюсь говорить с тем, кому плевать на то, что мне приятно, а что нет! — Я стала опускать рюкзак на пол. — Тогда ты больше никуда из дома не выйдешь, а до школы и из неё провожать тебя буду сам. — Рука остановилась и сжала лямки крепче. — Ты шутишь? — Никаких шуток! Если ты не отчитываешься за своё поведение и так нагло ведешь себя с родителями, то нечего тебе таскаться, где попало! Хватит! Посидишь дома, обдумаешь своё поведение. — Начиналось то, чего я боялась больше всего на свете. Я сделала шаг назад. Отец его не заметил: — Не понимаешь слов — буду принимать меры! Тебе же всё равно, что о тебе волнуются? Тебе же трудно сказать, где ты пропадаешь? Или стыдно? — Он уже накручивал себя. — Ну, ладно тебе, — попросила мама.
— Что "ладно"? Что "ладно"? Если она что-то скрывает в семнадцать лет, то это уже тревожный знак! Тут уже из-под контроля лучше не выпускать. С кем ты связалась, а? — Я вышла в коридор, направляясь обратно, в прихожую. — Я с кем говорю? Куда ты пошла? — прокричал он следом. Я напялила рюкзак обратно и села, чтобы обуться. Похоже папа догадался, что я делаю, и быстро вышел из спальни. — Это что такое? Куда ты собралась? — Никуда, — проворчала я под нос. — Тогда нечего тут характер показывать, шнуруя свои ботинки! Ты время видела?
— Видела, — так же резко пробубнила я, радуясь, что не выпустила связки ключей из руки. Быстро развернувшись, я воткнула нужный в скважину и, повернув, открыла дверь. — Ты что творишь? Ты совсем оборзела? Стой сейчас же! Куда ты пошла?! — заорал отец. — Дочка! — подхватила мать, но я, боясь, что они меня поймают, рванула на скорости и побежала, побежала, куда глаза глядели, как я обычно делала, когда ссорилась с кем-то из них или с ними обоими. Но так поздно, фактически ночью, я это совершила впервые. В ушах ещё отдавались их грозные призывы и угрозы, что не пустят меня домой, если я так себя буду вести, но меня ничего не остановило. Я знала, куда идти. Ноги сами вели меня. Ночные улицы не пугали, безлюдность не настораживала, я не огибала темные углы без просветов. Я спешно шла к старому особняку, месту, куда могли бы забраться бездомные, воры или какие-нибудь беспризорники, нюхающие клей, но я верила, что буду там под охраной Луханя, который и муху не мог бы сдуть. Плевать. Я достигла знакомой изгороди. Во мраке не очень-то удобно было хвататься и лезть — плохо видно, куда ступать, не напороться бы на штыри наверху, не вывихнуть бы ногу на камнях, отколовшихся от фундамента ограды. Преодолев всё успешно, я подошла к парадным дверям. Ночью это выглядело страшнее и немного пугало. Нет-нет, ничего не случится. Внутри Лухань, главное до него дойти. Неприятный скрип, и я пересекла порог. — Лухань? — позвала я, ничего толком не видя в темноте. — Лухань! Со второго этажа показалась белёсая тень. Она сплыла до верха лестницы. Это был он. — Лухань! — успокоено выдохнула я, и принялась подниматься. — Что ты здесь делаешь? — изумленно ждал он, когда я поднимусь. Неустойчиво плавая над полом, он моргал, выглядя совсем юным мальчишкой. — Поругалась с родителями. Кажется, ушла из дома. — Приподняв и опустив плечи, я отмахнулась, продолжив подниматься после пролета уже вдвоем с призраком. — Всё равно! Они не имели права лезть в моё личное… — Они что-то узнали? — волновался Лухань. — Что я увлекаюсь жизнью после смерти, а не учусь. — Мы посмотрели друг на друга. — Они всё равно не поймут. Они никогда не интересовались, что меня беспокоит, и чем я занимаюсь. Пока я была дома и слушалась, им большего и не надо! А душа и мысли своего ребенка для них глухой лес, в который незачем соваться. Будто там их мысли и то, что они хотят там видеть. И так удивительно, когда там оказывается что-то иное! — Я не знаю, чем помочь тебе, — отозвался Лухань.