я где угодно… только бы ты была цела… тебе нужно уйти отсюда! Здесь небезопасно. Все давно в убежище… — Теперь можно, теперь можно, — повторяла я, оглушенная счастьем его присутствия, не слышащая уже рокота войны совсем рядом. Я не хотела думать больше ни о чем, только бы Лухань оставался рядом. Я едва выжила этот год без него, после того, как его призвали на фронт. Я прожила десятилетие ада за его отсутствие, и смерть уже была милее разлуки. — Идём. — Взяв меня за руку, он осторожно вывел нас из квартиры. Подъезд превращался в труху, ступеньки кое-где провалились, все краски стали коричнево-серыми от постоянно поднимавшейся при сотрясании бомбами земли, клоками выгнутые перила, словно оплавленные, выбоины цемента и куски кирпича. Всё хрустело и шуршало под ногами. Я смотрела вокруг, как слепая, впервые увидевшая свет. Я три дня не выходила наружу, доедая последние крохи еды и воды, потому что трубы давно пробили при обстреле, и воду добыть было очень сложно среди ставших руинами построек.
— Почему ты не переоделся в гражданку? — Посмотрела я на плечо, затянутое в зеленоватую униформу военного. — Если ты наткнешься на японцев, тебе будет конец, а так… гражданских могут взять в плен… почему ты не переоденешься? — Я китайский солдат! — Обернулся он ко мне, ступив на порог подъезда. — Я никогда не стану прятаться и скрываться! Это честь и гордость, что я защищаю свою страну! — Лухань, посмотри вокруг… какая гордость?! Мир горит в огне… тысячи погибли!
— И половина моего взвода! — Дернул он меня за руку, так что я налетела на него. Он обнял меня, прижав к груди. — Я видел столько смерти… уверен, что ты тоже… разве теперь что-то имеет значение? Ты рядом. Мне ничего уже не страшно. Ничего. — Я люблю тебя, Лухань, — дребезжащим голосом прохрипела я. Мы с минуту простояли под дверным косяком. При любых обвалах и крушениях — это самое безопасное место. Но во время войны таких мест нет. — Скорее, нужно уйти в убежище… ведь больше идти некуда? — Нет, надо дождаться подкрепления, дня два или три, и, возможно, наши оттеснят японцев. — Мы осторожно побежали, пригибаясь и прячась за столбами с оборванными линиями, за перевернутыми машинами и раскуроченными тумбами, на которых когда-то висели афиши. На тротуарах валялись убитые люди. Большинство не были военными, это были просто те, кто попадал под пули, под осколки, под ненависть врага. Я боялась вглядываться, чтобы не увидеть знакомых. А ещё хуже — родных. Лучше я буду верить в то, что они добрались до укрытия, спаслись.
Наше перемещение сопровождалось грохотом, отдаленными криками надрывных голосов, то ли идущих в атаку, то ли предсмертных — я даже языка не понимала, наш он или чужой? Где-то в соседнем переулке разносился скрип танковых гусениц. Меня бросало от него в холодный пот, потому что он обычно сопровождался выстрелом и огромный разряд разносил в щепки стены, раня десятки жителей. — Нам нужно на ту сторону, — указал Лухань на параллельно идущие здания. — Бомбоубежище же там? — Кажется… — согласилась я. Он дернулся туда, но я поймала его за руку. — Постой. Может, не пойдём туда? Можно укрыться где-нибудь ещё… — Ну, ты чего? — Улыбнулся он мне, проведя ладонью по щеке и скуле. — Это самое надежное место из оставшихся. Осталось немного пройти. Идём. — Лухань… — Нехотя пошла я за ним. Покореженная дорога зияла ямами. Да, теперь тут могла бы пройти только специальная техника. Не то, что раньше, когда я с подружками спешила на танцы в атласных туфельках, когда вон там на углу продавали сладости, когда вместо тусклой дыры, подобной пасти окаменелого чудовища, красовалась витрина цветочного магазина. Когда в городе царила жизнь, а не смерть. Вдруг совсем рядом с Луханем проскочила со свистом пуля и ударила в фонарный столб. — Снайпер! — закричала я и потянула возлюбленного назад. Он развернулся, чтобы бежать, но в этот момент вторая пуля ударила ему точно в грудь. Туда, где застегивалась пуговица на кармашке, туда, где билось сердце. Наблюдая с разрывающимися от ужаса глазами, как он выгибается в спине и падает назад, я всё ещё держала его за руку и тянула к себе, но вес его тяжелеющего тела не поддавался и я, заорав его имя, повалилась сверху, прикрывая собой Луханя от каких-либо ещё бед. Но было поздно. Я не хотела понимать, но чувствовала, что поздно. — Беги… пожалуйста, беги! — попросил он меня, упав на спину, прямо посередине дороги, открытой всем ветрам. — Нет! — Замотала я головой. — Нет, я без тебя никуда… я сейчас подниму тебя, и мы пойдём вместе… — Беги… — повторил он, бледнея и закатывая глаза. Я затрясла его, приводя в чувства. Нет, это всё не на самом деле! Такого не может быть! Я ждала его, так ждала целый год… я… я всего дважды целовала его до этого, я не могу вот так потерять его!
— Лухань, прошу, давай, найди в себе силы, пойдём… я умоляю тебя… помнишь, помнишь, ты писал мне, что женишься на мне, когда вернешься? А про детей? Ну как же… — Я снова плакала, но уже беззвучно. Ресницы мокли и мешали мне четко видеть его лицо, и я терла глаза, чтобы они не застилались этой завесой. Слыша меня, Лухань слабо улыбнулся и его взгляд остановился. — Лухань! Лухань! Нет, прошу… пожалуйста!
Около нас, где-то возле бывшей булочной, раздался сильнейший удар, после того, как над головами пронесся очередной самолет. Выброшенная из него бомба, наверное, должна была обезвредить остатки солдат, находящихся где-то неподалеку, но не попала в цель и разорвалась за моей спиной. Сотни острых осколков вонзились в меня и один из них, разрезая плоть, прожег мне сердце, спасая меня от более ужасной боли смертью. Все картины происходящего оборвались вместе с этим метким попаданием.
Я открыла глаза, осознав, что не свалилась с ног. Рука отпустила прут, за который взялась. Ошарашенная, я отстранилась от ограждения. Жар и холод волнами обдавали меня. Я прижала ладони к щекам. Они были мокрыми. Когда я успела заплакать? Я… я же была той девушкой, которая бежала вместе с солдатом! И я так остро ощущала боль! Я осмотрела себя, убеждаясь, что в порядке. Почему мне казалось, что я не просто знаю их, а что они — это часть меня? И Лухань… голова заболела при попытке воссоздать его лицо. Но я ведь только что его видела! Воспоминания терялись так стремительно, что стало жутко. Я посмотрела на дом, с которого всё началось. Я ведь хотела рассмотреть его получше… был ли он одним из тех разбомбленных во время войны? Тогда его отстраивали заново, хотя и не меняли изначальной задумки. Кто же был в окне? Не знаю, сколько я простояла здесь, но никто так и не вышел, а нутро по-прежнему выглядело нежилым. Не в силах противостоять бессознательному порыву, я закинула ногу на каменный фундамент ограждения и, оглядевшись, чтобы никто меня не засек за вторжением в частную собственность, принялась перебираться на территорию вокруг молчаливого особняка, манящую полуденной дремой и бликом лучей в наблюдательных окнах.
Двойные кованые двери оказались открытыми. Вернее, одна из них. Вторая не поддалась, а первая легко пошла вперед, стоило мне немного толкнуть её. Никогда прежде не входя ни в какие дома без спроса, я несмело заглянула внутрь. Там мог оказаться кто угодно, от риелторов и агентов купли-продажи, до бродяг, ищущих себе временные приюты в заброшенных зданиях. Окрикнуть кого-нибудь или лучше не привлекать внимания? Просторный зал прихожей, с недостижимыми потолками, тянущимися вниз хрустальными люстрами, был тенист, пропуская свет сквозь зарешеченные большие окна, но перед ними разрослись самшитово-тисовые нестриженные гиганты, и они не только не пропускали солнце на первый этаж в достаточной мере, но и оттеняли свет холодным зеленым цветом. Он падал на паркетную плитку, придавая ей малахитовые переливы. Вокруг властвовала старина. Широкая лестница вверх с завинченными перилами и серо-мраморными ступенями веяла прохладой. Неужели ступени, в самом деле, каменные? Я видела такое только в музеях. Наверное, тут жил когда-то кто-то богатый. А сейчас? На втором этаже виднелось больше света, и это поманило меня к себе. Я любила яркое солнце. Возможно, остались портреты или следы от прежних владельцев, фотографии или личные вещи. Я ничего не собиралась брать, лишь посмотреть. Шаги звучали до потолка цокотом подкованных копыт. Какое запустение в сонных просторах… Но в нем здорово чувствуется уединение, ради которого я убежала из дома. Побыть в тишине, никто не пристаёт и не трогает. Я поднялась наверх. Анфилада комнат налево и направо. Полуколонны с позолоченными пилястрами обрамляли стены с дорогими обоями, хотя они не везде сохранились. Похоже, что это вообще ткань. Ничего себе! Гладя отделку царской обстановки, я двинулась вдоль окон, выходящих туда, на дорогу с которой я пришла. Моё видение могло быть ошибочным. Блики, лучи или тень от листвы каштанов падали на стекла и выткали рисунок лица. Даже пыль на подоконниках была нетронутой. Единственные, кто могли пробегать — мыши. Я огляделась вокруг себя. Старинный рояль, выглядящий темным пятном, кляксой, среди мебели, накрытой белыми простынями, пустые стены и большое овальное зеркало, как восточная девушка, пытающаяся спрятать лицо, натянувшее на себя материю до середины. Только вертикально, а не горизонтально. Словно кто-то пытался стянуть её, но передумал, или отвлекся, или не сумел. Я подошла к нему нерешительно. Возник кратковременный страх, что не увижу себя в нём, но это разыгралось моё воображение и, когда я встала перед зеркальной поверхностью, то увидела своё отражение во весь рост. Разводы пыли амальгамой мутили изображение, и я подошла ближе. Сколько лет ему? Рама выглядит чуть ли не старше самого дома. Барельефные узоры с патиной. Рука сама протянулась потрогать её, когда за ней, в отражении, я вдруг увидела кого-то. Вскрикнув, я резко обернулась, надеясь, что мне показалось. Но неясное видение никуда не делось. В прозрачном воздухе, невесомо и неощутимо, словно из мельчайших частиц времени и осыпающейся штукатурки, стоял молодой человек и я, уже почти забывшая мираж на улице, поняла, что вижу перед собой того самого Луханя. Луханя, который погиб, спасаясь на войне. Оторопев и ужаснувшись, я отступила, стукнулась спиной о зеркало, испугалась и этого, забыв, что позади меня что-то есть. Я не верила глазам и принимала увиденное за голограмму. Как и она, он был трехмерным, движущимся и просматриваемым насквозь. Что за обман зрения? — Черт… — прижалась я к стене, к которой отступила. Он, парень, водил головой за моими перемещениями, и не будь он сам красивым и выглядящим дружелюбно, это всё напоминало бы кошмар. — Что здесь происходит? — Я задрала голову и осмотрела все углы в поисках проектора. Чего-то, что создавало бы данную иллюзию.