Ризайлус был готов к такому разговору, ибо через это обязательно проходил всякий маг, любой, кто только осознал, что он отличен от большинства смертных. Никто не избежал искушения властью, тщеславия, но всем, или почти всем, удавалось побороть его.
Те чародеи, действительно величайшие, тоже однажды задумались, почему власть принадлежит не им, а простым смертным, - продолжил Ризайлус. - Они были сильны, очень сильны, и сочли себя достойными править миром или, хотя бы, только той его частью, что принадлежала людям, к тому времени, в прочем, завоевавшим почти все изведанные земли. Им наскучило чистое искусство, захотелось обрести благодаря ему нечто осязаемое, материальное.
- Вы говорите о Восстании Четырех, учитель? - понимающе уточнил Кратус. Под руководством своего наставника он изучал не только основы магии, но и историю мира, так что сейчас уже был способен заткнуть за пояс любого книгочей из тех, что подвизались при короле. Правда, юноша не выказывал свои знания, принимая их, как нечто само собой разумеющееся.
- Да, именно об этом мятеже, - согласно кивнул чародей. - Тогда сильнейшие чародеи великой державы разделились, и вспыхнула война. Империя устояла в тот раз, пусть и ценой немалых потерь, но вот Искусство, то, чему ты, я, еще многие посвятили всю свою жизнь, оно утратило очень многое. В кровавой бойне, прокатившейся едва ли не по всему континенту, уцелело не так уж много чародеев, и те, кто выжил, были не самым искушенными, не самыми умелыми. Конечно, с той поры удалось восстановить многое, но еще больше знаний отныне утрачены навсегда. Но именно после этой войны, не знавшей равных, оставшиеся в живых маги приняли добровольный обет никогда более не посягать на власть. Наш путь - это путь познания, мой мальчик. Мы открываем тайны мироздания, и не должны отвлекаться на всякую суету. Всякий, кто желает стать магом, должен принять это, иначе ему не следует даже пытаться постигнуть Искусство.
Кратус молча, со всем возможным почтением, внимал своему наставник, и во взгляде его Ризайлусу вдруг привиделось понимание и согласие. Он ошибся.
- Если все маги прошлого были трусами, не смевшими заявить о себе, явив всему миру истинные возможности высокого волшебства, то это их беда и их позор, - упрямо помотал головой юноша. - И их робость ни к чему не обязывает нас. Нужно отбросить глупые предрассудки древности, заняв место, которое предназначено именно нам, чародеям. Мы, те, кому ведомы самые сокровенные тайны вселенной, должны править миром, мудро и справедливо, указывая путь миллионам простых смертных. И я не собираюсь отказываться от власти, такой доступной, только из-за того, что какие-то замшелые старцы решили, что это не подобает чародею.
Кто-то нашел бы забавным мечты худосочного бледного юноши, настоящего книжного червя, о мировом господстве. Да, это казалось смешным, но только не Ризайлусу. Маг знал, какая сила сокрыта в этом щуплом теле. Лишь начав постигать азы чародейства, Кратус уже опередил очень многих, достигнув тех же высот, какие покорил некогда и сам Ризайлус на несколько лет позже. Он мог стать величайшим целителем, способным избавить мир от всех болезней, или боевым магом, могущим в одиночку сокрушать армии и повергать в прах державы. И то, что он не мог принять как данность отречение от власти, не мог оставить эти мысли, уже совсем не детские, пусть и несколько наивные, не могло не настораживать.
А Ризайлус просто ощущал безотчетный страх, ибо юноша, глаза которого полыхали упрямыми огоньками, легко мог стать тем, кто сместит равновесие, установившееся несколько веков назад. И едва ли кому было ведомо, сколько крови прольется прежде, чем незримые чаши весов, на которых покоился целый мир, вновь заняли прежнее положение.
- Ты не прав, Кратус, - строго произнес чародей. Почти никогда Ризайлус не приказывал, не принуждал своего ученика к чему бы то ни было, но сейчас он не мог поступить иначе. - И ты должен изгнать такие мысли. Власть, который ты жаждешь, никто не отдаст безропотно. Тебе придется биться за нее, проливая реки крови.
- Чужой крови, - легкомысленно усмехнулся юноша. - Чужой, наставник, не своей, а это не так больно.
- Именно презрение к чуждой жизни, которую великие маги прошлого считали лишь разменной монетой, и стало одной из причин ужасной катастрофы, потрясшей наш мир, Ева не погубившей его, - жестко возразил Ризайлус. - И меня пугают подобные мысли, что рождает твой разум, мой ученик. Пойми же, наша стезя - путь познания и созидания, а не хаоса, - со всем возможным убеждением произнес чародей. - Ты прав, наши возможности велики, но их можно и должно обращать не только на разрушение. Не поддавайся искушению власти, ибо, залив кровью половину мира, ты лишь напрасно погибнешь, и только. Я не стану больше учить тебя, узнав сейчас, о чем ты мечтаешь, мальчик мой, ибо иначе я стану тем, кто своей волей вверг мир в новый кошмар.
Жажда власти, неведомо как прокравшаяся в юноше сердце, и могущая с годами стать поистине нестерпимой, жажда, утолить которую могла только кровь, пугала Ризайлуса. Он знал, к чему приводило во времена, кажущиеся ныне седой древностью, желание возвыситься над миром, порой рождавшееся в душах магов, действительно сильных и искушенных, а, значит, имевших основания для гордости. Но, зная прошлое, возможно было предсказать и будущее, и придворный маг, верный советник короля Альберико, содрогнулся, представив, что может сотворить такой одаренный чародей, каковым обещал стать его воспитанник, обратив свое искусство на то, чтобы утолить собственное тщеславие.
Но еще больший страх в сердце Ризайлуса вызвало предвидение грядущих перемен. Да, он был сильным чародеем, пусть и не самым могущественным в мире, но, несомненно, одним из таковых. И он научился определять меру всех желаний, а потому сейчас был вполне доволен собственным существованием. Обладая силами, перед которыми многие готовы были преклоняться, легко можно было стать одним из приближенных сильных мира сего, мудрым помощником, всегда готовым дать правильный совет, при этом позволив иным присвоить себе всю славу. Такое существование, спокойное, в меру сытое, вполне устраивало чародея, имевшего немалую власть, пользовавшегося достаточным почтением и при этом могущего посвятить немало времени корпению над книгами, которое было на деле не стремлением к познанию, а попыткой убежать от реальности.
И, представив, что Кратус, юнец, которого ждало большое будущее, или кто-то еще, столь же смелый и быстрый в решениях, однажды воплотят свои потаенные мечты в жизнь, чародей Ризайлус содрогнулся. Он воочию представил, как волна перемен смахивает его, точно песчинку, освобождая место для других, возможно, не столь мудрых и прозорливых, но зато не боящихся действовать, решительно и быстро, там, где он и иные его собратья по чародейскому ремеслу, предпочитали ожидание и долгие размышления.
- Каждый из нас проходит через искушение властью, это неизбежно, как неизбежен заход солнца каждый вечер, и новый восход. Такова человеческая душа, - произнес Ризайлус, пытаясь быть как можно более убедительным, ибо еще был шанс обойтись одними лишь словами. - Но те, кто действительно мудр, неважно, шестьдесят ли им лет, или только шестнадцать, отвергают эти непристойные мысли, целиком отдаваясь познанию. И только они могут называться настоящими магами, только им, отрекшимся от всего мирского, открываются тайны вселенной, намного более ценные, чему власть, золото, весь этот налет, плесень каждодневной суеты. Я вложил в тебя самого себя, я учил тебя всему, что знал, и готов дать еще больше, только поклянись мне, что забудешь о своих желаниях, о стремлении к власти. Ты молод, Кратус, и твоя слабость простительна, но впредь ты должен быть силен. Не заставляй меня отречься от тебя, мой ученик.
Сейчас маг искренне желал, чтобы его слова коснулись сердца юного ученика, вернув покой мятущейся душе самого Ризайлуса. Он прежде не раз убеждал венценосных особ и здесь, в Келоте, и в иных краях, где чародею случалось побывать прежде, делать то, что было выгодно ему, и короли, кичащиеся своей властью, исполняли волю неприметного человека, искренне веря, что это их решение, единственно правильное и возможное. Потому и сейчас Ризайлус был вполне уверен, что легко сломает волю юнца, переубедив его раз и навсегда. Но мудрый маг, искушенный чародей, с годами начавший воспринимать окружающих людей, как марионетки, и ловко научившийся отыскивать те нити, которые приводили их в движение, ошибся, потерпев крах.
- Как же глупо это звучит, - рассмеялся вдруг Кратус. - Вы верите, что вашими устами говорит сейчас здравый смысл, не так ли? Но я слышу лишь страх в ваших словах, учитель, только страх и ничего более! Нам предначертано возвыситься над всеми людьми, неужели вы так и не могли понять это за долгие годы, учитель? Мы способны изменить весь мир, изведав самые сокровенные его тайны, и не нужно добровольно уходить в заточение, становясь вечными затворниками. Ваша робость вызывает лишь омерзение, ибо только слабый ищет тысячи отговорок, чтобы не менять ничего. Вы упрекаете меня в слабости? - Юноша презрительно усмехнулся: - Но это ведь вы слабы, наставник, не телом, вовсе нет, и не своим магическим мастерством, но духом. Простые смертные являют порой истинную силу, в гуще сражения кидаясь на вражеские пики, чтобы погибнуть, будучи пронзенными десятками стальных жал, но ценой собственной жизни пробить ту брешь, в которую их товарищи ворвутся неудержимым потоком, добыв желанную победу. Вот исполины духа, в вас же я разочаровался.
Кратус, пройдя мимо своего учителя чеканным шагом, вышел прочь из библиотеки, оставив охваченного невеселыми мыслями Ризайлуса в одиночестве.
- Зачем ты так поступаешь, мой мальчик, - тихо произнес чародей, когда единственными его слушателями стали лишь книги. - Почему ты не оставляешь мне выбора? Ведь еще не поздно все изменить. Время есть, так воспользуйся им, - умоляюще прошептал Ризайлус, немигающим взглядом уставившись на дверь, ту, что захлопнулась за вышедшим учеником. - Прошу, не заставляй меня делать то, чего я не желаю делать, но что обязан буду совершить, дабы сейчас, в зародыше устранить ту опасность для равновесия, что воплотилась в тебе по прихоти неведомых сил.