Три веселые англичанки, сидевшие рядом с нами, получили письменный «выговор» — им на стол поставили табличку «BITTE UNTERHALTEN SIE SICH LEISE», что означает «ПОЖАЛУЙСТА, ГОВОРИТЕ ТИШЕ». Клиентура здесь собралась не для хихонек-хахонек. Люди едят репу, кабачки, сельдерей, горох и мечтают о пирах былых времен.
Лебеди с оранжевыми клювами напоминали заблудившихся в лете снеговиков; на берегу, под ивой, сушились две лодки. Я прочел статью в «Тайм» о сне: если спишь плохо или мало, рискуешь получить инфаркт, как Ришар Декуэн[248]. По данным американских исследователей, работавших с мышами, лишение сна приводит к смертельному исходу быстрее голода. Маленьких грызунов помещали на освещенную шаткую площадку, чтобы не давать спать (напоминает методы тюрьмы Гуантанамо), и сердечные приступы опустошили ряды мышиных. Да, у ученых много проблем с грызунами.
Тем, кто недосыпает, говоря: «Отдохну после смерти», следует отвечать: «Ну тогда радуйся, бедолага, долго ждать не придется!»
Я продолжал лазеризовать кровь, каждое утро мне вливали разные витаминные коктейли, а Роми загорала на террасе, используя Пеппера как ходячий телевизор, чтобы смотреть любимые сериалы.
Австрийское Монте-Карло вдохновило меня на английский стишок:
The quiet beauty of lake Wörth
Is, in any case, the trip, worth.
The rest of the world seems worse
Than the quiet beauty of lake Wörth[249].
В холле приемного отделения стояло произведение абстрактного искусства, призванное утишать души и внушать покой клиентам. Скульптор водрузил на большой вертикальный камень гидравлический насос, из которого день и ночь текла вода. Плеск вызывал немедленное желание помочиться. Скрыться от этого мочегонного дизайна было нелегко, камень был не единственным, в салоне красоты, столовой и некоторых других помещениях стояли его булыжные собратья — «вечные капальщики». Декоратор уверовал, что обновленная человеческая особь будет нуждаться в созерцании каскадов, ибо в них заложена философская идея: нам не следовало удаляться от пещер. Пусть человечество возвращается к приматам: конец дарвиновской эволюции станет — в прямом и переносном смысле — возвращением к корням.
Роми до чертиков надоело сидеть взаперти в клинике. Я повез ее на катере на другой берег озера поужинать на террасе. Мы не говорили о происходивших во мне изменениях, о крови, которая закипала, удваивая силы. Дочка заказала венский шницель, а я решился взять рыбу на гриле без соуса. Мы послали селфи нежной Леоноре Женевской, подписав: «Тоскуем без вас! В Австрии есть милюсенькие малюсенькие меренги!» — а в ответ получили видео Лу, которое смотрели, сцепив зубы, чтобы не расплакаться от умиления на глазах у австрияков.
«Клаудия Шиффер» не укорила нас за отклонение от диетического заточения. Возможно, она опасалась, что я, с моей лазерной кровью, сотру ее в порошок, или уже отказалась от идеи спасения французского отца семейства и его легкомысленной дочки? Пеппер подвел политический итог дня:
— Когда я вас слушаю, мои глаза становятся голубыми.
Идея ток-шоу: LOVE LIVE. Участники отвечают на вопросы, занимаясь любовью с: ведущим / друг с другом / порнографами обоих полов. Воображаю «виброинтервью»: гостя снимают крупным планом в момент, когда его генитальный аппарат (клитор или пенис) стимулируют под столом сверхскоростным вибратором фирмы Hitachi (для женщин) и искусственной вагиной (для мужчин). Ответы клиентов будут прерываться вздохами, стонами и оргазмами. Гарантированы как минимум три сезона, в четвертом и пятом добавим перчика — наказания СГСМ[250]: интервью с применением хлыста, пирсинга, зажимов для сосков, брендинг-интервью, тату-интервью и так далее и тому подобное. На заработанные деньги я выкупаю виллу в Малибу, где доживаю свои дни с женой и двумя дочерьми и мирно угасаю в 2247 году.
Обрывистые контуры гор взрезали воздух, снег сверкал на солнце, как взбитые сливки, припудренные кокаином. Такие пейзажи обожают на Zen TV, а в американском научно-фантастическом фильме Ричарда Флейшера «Зеленое солнце» (1973) их показывают эвтаназируемым людям, прежде чем превратить их в разноцветные крекеры. Сидевшая рядом с нами турецкая семья — губы у всех «пережили» пластику — они жевали вареную картошку, и глаза у них были пустые, как у стаи надувных уток в инсталляции Джефа Кунса[251]. Два саудовских бизнесмена, лишенные мобильных телефонов, выглядели тем не менее очень делово. Я ужасно страдал в разлуке с Леонорой и Лу. Злобный циник из 1990-х превратился в нежную старую развалину 2010-х. Полсотни клиентов поедали первый завтрак и как будто задавались одним и тем же вопросом: «Какого черта я тут делаю?» Глаза у толстяков были такие же печальные, как у бывших манекенщиц, а теперь — составительниц «путеводителей по диетам». Женатая пара молча размышляла о разводе, созерцая тихую гладь озера. Цапля, планировавшая на фоне гор и воды, легла на крыло и с изумительной грацией приземлилась на понтон. Птица коснулась тикового дерева лапой и сделала пируэт, достойный Фреда Астера в «Цилиндре»[252]. Может ли быть так, что среди цапель есть более и менее талантливые? Никогда раньше эта мысль не приходила мне в голову. В «моей» цапле был шик, она заслуживала снимка на обложке Vogue для цапель. Вот бы сделать селфи с этой единственной клиенткой Viva Mayr, которая ни гроша не платит клинике! Роми сняла цаплю и разместила фотографию в Instagram, начав ее карьеру звезды шоу-бизнеса. Героиня снимка заслуживает лазерного переливания — хорошо бы продлить ей жизнь.
Есть хотелось ужасно, но я мог гордиться собой, потому что оставил половину варева из козьего сыра-васаби-зелени на тарелке. В некоторых частях света люди отдали бы всё за кусок пресной лепешки, а в других местах другие земляне тратят состояния, чтобы поголодать.
Черные белоклювые утки снялись с места при нашем приближении. Мы дошли до края понтона, сели, держа ноги над волной, потом Роми улеглась на спину, свесив к воде голову, чтобы смотреть на озеро «вверх дном».
— А вот скажи, папа, почему в вазочке с фисташками одна обязательно не открывается?
— Умеешь ты задать трудный вопрос, детка… Не знаю. Просто, когда орехи жарят, не все раскрываются. Как мидии.
— Но закрытую фисташку все равно можно съесть?
— Думаю, да, если откроешь ее, не сломав ни ноготь, ни зуб, но обычно такие орешки выбрасывают.
— Папа…
— Да?
— Мне иногда кажется, что я похожа на закрытую фисташку.
— Почему?
— Я живу в своей скорлупке.
— Нет, дорогая, закрытый орех — я, а не ты.
— Нет, я.
— Нет, я!
— В одном пакетике может оказаться несколько нераскрывшихся фисташек.
— Считаешь, я несъедобная?
— Кто тебе сказал такую глупость?
— …
— Не волнуйся, ты — моя любимая фисташка, я никогда не выброшу тебя в помойку.
— Ты не думал, что мир «наоборот» был бы красивее?
— Как это?
— Если держать голову вот так, озеро станет небом, а небо — озером.
Я лег на настил рядом с Роми и повернул голову к Южному полюсу.
— Небо превратится в стоячую воду, а внизу возникнет пустота.
— Ты права, так красивее.
Мир вокруг нас затих, озеро поднялось в воздух, небо «приземлилось».
— Папа…
— Да?
— Знаешь, в Иерусалиме, в церкви… (Протяжный вздох.) Я видела Иисуса Христа.
— Не понял…
— Ты будешь надо мной смеяться…
— Конечно не буду, рассказывай.
— Внизу — там, где похоронили Иисуса, — я увидела Его, и Он со мной поговорил.
— Уверена, что это была не Дева Мария?
— Ну вот, ты насмехаешься, а ведь обещал…
— Да нет же, нет, я тебе верю. Иерусалим — особое место, тени на стенах способны вызывать видения. Что тебе сказал Иисус?
— Он говорил не словами. Стоял, очень спокойный, спиной к стене и вдруг вылил на меня всю свою любовь. А потом ушел. Все продлилось пять секунд, но я до сих пор Его вижу.
Мы долго молчали, после чего вернули головы в «стандартное» положение, подумав, что сверхъестественное посвящение в тайну вызвано приливом крови к мозгу. Я не сказал Роми, что призраков не существует, потому что больше ни в чем не был уверен. В храме Гроба Господня на меня тоже снизошло нечто. Просветление, затишье, избыток кислорода. Необъяснимый мир.
— Знаешь, — продолжила Роми, — я прикончила все наши запасы, а брокколи есть не смогу.
— Я поговорил с шеф-поваром: он приготовит тебе все, что захочешь. Стейк, рыбу, цыпленка. Только будь осторожна, иначе мы рискуем получить «бунт банных халатов».
— Правда? Смертельная битва нам ни к чему. Не понимаю, почему они не поднимают мятеж. Таких мест, как это, много?
— Становится все больше.
— Как странно, что люди платят за то, чтобы ничего не есть.
— Платят, потому что безвольные. Могущество рекламы и потребления сильнее сопротивляемости отдельного индивида. Для моего поколения такую роль играла сигарета: в детстве реклама давала нам команду «Курите!», позже государство объявило национальную кампанию по борьбе с курением. Твоему поколению никотин заменили сахар и соль: тебя заставляли мечтать о конфетах, газировке, чипсах и другой подобной дряни, а сегодня призывают есть меньше соленого и сладкого! Запад — фабрика шизофреников.
— Кто такой шизофреник?
— Человек, разделенный надвое: его подталкивают к потреблению, потом к самобичеванию. Это так же нелепо, как если бы плотоядный съел антрекот, а потом сел смотреть документальный фильм о скотобойнях. Скажи честно, ты готова пить вместо кока-колы минералку без газа и есть не