сферой чудес и волшебства, утверждениями о сверхъестественном вмешательстве, силой молитвы, призывающей Бога к нам на помощь, и способностями защитить нас, которые мы некогда приписывали божеству, было покончено. Нет никакой нужды льстить или повиноваться бессильному Богу, неспособному совершать то, что, как мы некогда считали, в его власти. После Ньютона мы уже не понимали, кто такой Бог и как он действует. Результатом этого непонимания, дающего обильную пищу для размышлений, вновь стало усиление и без того острого чувства экзистенциальной тоски и одиночества, присущего человеку. Кроме того, человеческая жизнь лишилась ощущения цели и смысла, которыми когда-то наделяли внешнее божество, и вместе с этой утратой люди потеряли какую бы то ни было надежду когда-нибудь обрести вечность. Реакцией на этот интеллектуальный прорыв стал расцвет так называемого деизма, в том числе идеи, согласно которой Бог в процессе сотворения Вселенной сыграл всего лишь роль часовщика, завел ее с помощью Большого взрыва, а затем предоставил ей возможность работать без дальнейшего божественного вмешательства. Так была предпринята еще одна несостоятельная попытка религии приспособиться к новым знаниям. Объяснение никого не удовлетворило.
В своих личных записях Исаак Ньютон давал понять, что ему доподлинно известно, как подействовали на христианство его новые мысли, когда вступил в давний спор о христологии, начатый Никейским Собором в 325 г. нашей эры. Ньютон выступил на стороне проигравших. Кем бы ни был Иисус, заявлял Ньютон, он не являлся воплощением сверхъестественного божества, живущего на небесах. По его словам, утверждать такое уже недопустимо. После работ Ньютона ни одна религия, как примитивная, так и современная, не вправе требовать веры в то, что Бог воздействовал на наш физический мир сверхъестественным способом, как внешняя сила. В ньютоновском мире нет места беспричинным событиям или событиям, вызванным вмешательством божества, находящегося вне границ природы.
Следовательно, в ньютоновском мире невозможно, как полагает Библия, броситься с башни храма и ожидать спасения. Ни в коем случае нельзя пренебречь законами Вселенной и увеличить пять хлебов настолько, чтобы накормить ими пять тысяч мужчин и вдобавок женщин и детей, или же позволить кому-то передвигаться по воде, как по суше, или вызвать зачатие у девственницы. Все это попросту невозможно в мире, где мы живем, в том числе и для вмешивающегося в естественный ход событий сверхъестественного существа, заявлял Ньютон. Если же некто настаивает в качестве постулата на существовании Бога, способного совершить все перечисленное, тогда вместо упорядоченного мира нам остается хаос, в котором законы природы могут быть отвергнуты и отвергаются ради чудес. Подобные идеи могли служить утешением в жизни древних людей, но современного человека они едва ли утешат.
Если Бог обладает властью и возможностью вмешаться в ход человеческой истории, значит, справедливо будет обвинить Бога в том, что он не предотвратил такие события, как холокост, смерчи, ураганы и цунами, сметающие все на своем пути. Сверхъестественный Бог, управляющий Вселенной, наверняка в силах предотвратить эти природные и человеческие бедствия, но он этого не делает, а потому логично предположить, что Бог предпочитает отказываться от подобных действий. В таком случае, по всем известным меркам Бога следует считать безнравственным. Мало того, при этом все мы вынуждены жить, подвергаясь постоянному риску по прихоти этого божества. Однако во многом способности этого внешнего божества – в чистом виде допущения молитвы, религии и тех, кто в него верит. Таким образом, религия в том виде, в каком мы ее знаем, развенчана, ее принципы систематически отметаются по мере прогресса в сфере знаний.
Один из моих друзей, Майкл Доналд Гулдер, специалист по Новому Завету и бывший священник Церкви Англии, разочаровался в традиционных религиозных представлениях в последней четверти XX в. и публично отрекся от своих прежних религиозных взглядов. На вопрос о том, что подвигло его на это решение, он отвечал: «Для Бога больше нет работы!»[42]. Полагаю, именно к этому выводу подталкивали нас труды Исаака Ньютона, так как они ставили под сомнение возможность наличия внешней силы, являющейся источником нашего смысла, той самой, которую мы наделяем целью и считаем, что она способна спасти нас от ненадежности и незащищенности этого мира, а также от неминуемой для нас участи – смерти и исчезновения.
Религиозный истеблишмент, не сразу осознавший вызов, брошенный Исааком Ньютоном, поначалу просто растерянно моргал, а затем отступил за еще одну подразумеваемую линию обороны. Человеческая жизнь настолько сложна, уникальна и способна к самотрансцендентности, говорили мы, что нечто, которое мы некогда звали «божественным», наверняка находится внутри у человека. Так выразители религиозных идей заговорили о «божественной искре» у нас внутри, и основным методом работы религии стало культивировать это внутреннее «я» таким образом, при котором, как считалось, возможно единение с Богом.
А затем появился Чарльз Роберт Дарвин и нанес по религии третий научный удар. До Дарвина мы, люди, считали самих себя существами, занимающими положение чуть ниже ангелов. Дарвин авторитетно оспорил эти представления, а когда пыль, поднятая бурными спорами, наконец улеглась, нам пришлось смириться с новым определением: по положению мы чуть выше обезьян. Это уже совсем другое дело!
Религиозные круги отреагировали на заявления Дарвина сразу после публикации в 1859 году его книги «Происхождение видов путем естественного отбора». Не успела типографская краска высохнуть на первом тираже этого издания, как англиканский епископ Оксфордский Сэмюэл Уилберфорс предпринял церковную контратаку в дебатах с Томасом Гексли в присутствии зрителей из Британской ассоциации содействия развитию науки в Оксфорде. В этих дебатах епископ Уилберфорс дошел до абсурда – явный признак того, что он понимал, как неубедительны его доводы и как он ошибается.
В первые годы XX века американские евангелические лидеры в кругах, близких к ультраконсервативной Принстонской духовной семинарии в Нью-Джерси, перешли в наступление, организовав во всем мире издание цикла трактатов, предназначенных для защиты основных принципов христианства от того, что они явно считали нападками Чарльза Дарвина, направленными на самое уязвимое место христианской религии. Эти трактаты, публикацию которых, что примечательно, финансировала калифорнийская нефтяная компания Unocal, носили название «Основы» (The Fundamentals) и породили такие термины, как «фундаментализм» и «фундаменталисты», которые сегодня относят к сторонникам буквального понимания Библии. Это был далеко не последний случай, когда крупный нефтяной капитал привлекался к защите религии правого толка.
К 1925 году усилия в ходе атаки религии на Дарвина сосредоточились на процессе Джона Скоупса в Дейтоне, Теннесси. Этому молодому учителю биологии предъявили обвинения в том, что он «преподавал в школе штата Теннесси нечто противоречащее слову Божию в Священном Писании». Этот процесс СМИ освещали, как ни одно другое событие ранее, к нему было приковано внимание не только национальной, но и мировой прессы, и зарождающегося радио, не говоря уже о знаменитых юристах – таких как Кларенс Дэрроу и Уильям Дженнингс Брайан. Журнал Time назвал этот процесс «потрясающей помесью цирка и священной войны»[43]. Джона Скоупса признали виновным, но штраф в размере 100 долларов, к которому его приговорили, так и остался невыплаченным, и все вскоре увидели, что победа была пиррова, как обычно случается с любыми попытками замалчивать истину.
Эта реакция религии на учение Дарвина в сфере образования – далеко не единичный случай. Многие учителя и школьные округи приняли сторону религии, сначала с креационизмом, позднее – с теорией разумного замысла. И то и другое в конце концов было признано тем, чем и являлось, и Верховный суд провозгласил их нарушением закрепленного в конституции Америки отделения Церкви от государства. (Упоминая об этом суде, важно отметить, что из девяти его членов семерых назначали президенты от консервативной республиканской партии.) Просто религия уже не ладила с реальностью. Однако этот краткий обзор дает понять, насколько серьезную угрозу представляли идеи Дарвина для традиционных догматов религии. Политическая сила религии по-прежнему оставалась заметной и даже, казалось, крепла на протяжении нескольких десятилетий, но ее связи с реальностью был нанесен непоправимый ущерб. В 2008 году республиканская партия Америки, стремясь снизить эффект от уменьшения религиозного базиса, выдвинула на пост вице-президента кандидата, который высказывался в пользу преподавания «креационизма» в наших бесплатных средних школах. Однако при любом конфликте между новыми знаниями и религиозными допущениями заметно, что религия проигрывает влиянию пополняющегося запаса знаний.
Более, чем что-либо до тех пор, идеи Чарльза Дарвина изменили представления религии о жизни после смерти и то, как она высказывала свои убеждения по этому поводу. Люди никогда не считали животных достойными вечной жизни. Мы никогда не наделяли их бессмертной душой и всегда считали человеческую жизнь уникальной и особенной, а людей – сотворенными, согласно библейскому преданию, по образу и подобию Бога. Мы настолько отличались от животных, что Бог в книге Бытия наделил человека владычеством над всеми остальными живыми существами. Мы верили, что животные существуют для нашего блага. Мысль о том, что и мы, люди, в сущности, животные, вызывала отвращение, первое же заявление Дарвина об этой связи вызвало бурную реакцию. Эллиот Энджел, преподаватель английского языка в Университете штата Северная Каролина в Роли, даже утверждал, что религиозной реакцией на слова Дарвина объясняются два процесса, между которыми обычно не видят связи: появление пуританского викторианского менталитета со свойственным ему подавлением полового влечения и сопутствующим ему развитием литературного жанра викторианского романа, а также создание английского застольного этикета. По мнению профессора Энджела, и то и другое имело целью увеличить расстояние между человеком и животными, которое сократилось стараниями Дарвина. Профессор Энджел считал, что для этого взяли два действия, общих для человека и животных: занятие сексом и прием пищи, – и одно из них стали подавлять, а другое – облагораживать. В викторианской Англии подавление секса дошло до того, что прилюдно никогда не произносились слова, имеющие хоть сколько-нибудь сексуальный оттенок. Именно в то время части куриной тушки начали именовать «белым мясом» и «темным мясом», «окорочками» и «филе», чтобы нам не приходилось произносить за обеденным столом «ножка», «бедрышко» или «грудка». Кроме того, продолжает профессор, по этой же причине возле каждого прибора в викторианских домах стали класть столовое серебро, подавать отдельную посуду для салата, хлеба и десертов, ставить особые бокалы для воды, красного и белого вина, в итоге сложился официальный стиль ужина при свечах. Как указывает профессор Энджел,