12. Сдвиг религиозной парадигмы
Финальная строфа
Бог в душе и Бог вовне —
Разве до сомнений мне?
Всюду, где ни окажусь,
Рядом с Богом нахожусь.
Слышит он меня и зрит,
И покуда век мой длит,
Сеятель и горсть семян,
Божий раб и Бог – всё я[54].
Позволить людям изменить свои представления о Боге, чтобы воспользоваться новыми возможностями, – задача сродни попытке маневрировать кораблем величиной с «Титаник» в маленьком пруду. В принципе это возможно, но кажется, что нет. Найдется немало тех, кто станет утверждать, что из этой затеи ничего не выйдет. И, пожалуй, еще больше тех, кто не захочет, чтобы из нее что-нибудь вышло. Но повернуть нам все-таки придется.
В ходе своего личного путешествия я двигался в сфере религии до момента, который считаю ее крахом. Путешествие человечества в сферу Бога завершилось тем же самым. О Боге по-прежнему говорят во всем мире, но в него уже не верят так, как прежде. Секуляризация на подъеме повсюду – пожалуй, более явно в странах Запада, нежели в остальном мире, но не потому, что Запад разлагается, как утверждают наши критики из стран третьего мира, а потому, что он вовлечен в интеллектуальную революцию гораздо глубже, чем все остальные. Не будем возвращаться к открытиям Галилея, Ньютона и Дарвина, коротко упомянутым на предыдущих страницах. Давние истины просто не могут остаться в силе и не останутся, как бы сильно нам этого ни хотелось. Сегодня никто уже не считает, что религии чудес, магии и сверхъестественных сущностей, манипулирующих миром причинно-следственных связей ради некой высшей цели, способны пользоваться доверием представителей нынешнего и грядущих поколений. Веры в такие божества практически не осталось. Мы по-прежнему говорим о Боге, но в том, как мы живем, нет убежденности в существовании внешнего сверхъестественного божества, готового вмешаться, обеспечить цель или гарантировать вечность. Человеческая жизнь находится в процессе адаптации к смерти этого Бога.
Причем времени для такой адаптации нам было отпущено достаточно. О кончине этого Бога впервые объявил в XIX веке Фридрих Ницше в книге «Так говорил Заратустра»[55]. Его весть встретили отнюдь не с одобрением. Реакция преимущественно религиозного населения западного мира была предсказуемой. Сначала Ницше подвергали нападкам как душевнобольного и считали безумцем, а когда потерпели неудачу, начали высмеивать его взгляды и пренебрежительно отмахиваться от них, называя «очаровательными». Известная острота, которую повторяли так часто, что имя ее настоящего автора затерялось в тени времени, гласит:
«Бог умер!» Подпись: Ницше.
«Ницше умер!» Подпись: Бог.
Такой тактики придерживались те, кто усматривал здесь угрозу для религии. Кроме того, в XIX веке религия в том виде, в каком она существовала на протяжении столетий, была признана почившей не где-нибудь, а в самом сердце религиозных академических кругов. Впервые ученые-библеисты публично признали, что притязания общепринятой религии уже нежизнеспособны в свете их современных исследований. Постепенно устаревшие и все более абсурдные буквальные внешние оболочки, в которые мы облекали наши притязания на авторитет писаний и теологии, запестрели дырами и неувязками, и спрятать их от глаз общественности уже не удавалось. Двадцатисемилетний немецкий специалист по Новому Завету Давид Фридрих Штраус первым привлек внимание широкой публики к этим фактам. В 1834 году он опубликовал книгу «Критическое изучение жизни Иисуса»[56]. Реакция на нее в религиозных кругах и в обществе в целом была стремительной, безотлагательной и предсказуемо враждебной. Штрауса освободили от должности в Тюбингенском университете и прокатили на выборах на другие преподавательские посты в университетах по всей Европе. Больше он никогда не преподавал Новый Завет, его блестящий потенциал вытеснила нарастающая ожесточенность. В 50-х гг. XIX в. его труд перевела на английский язык Джордж Элиот – этим псевдонимом пользовалась Мэри Энн Эванс, противница религии и автор романа «Сайлес Марнер». Будучи женщиной и остро ощущая гнет религии в викторианскую эпоху, Эванс симпатизировала борьбе Штрауса против церковных и политических репрессий. Неслучайно и неспроста именно благодаря ей труды Штрауса стали известны в англоязычном мире. Эта книга представляет собой впервые доведенную до сведения общественности мысль, что давние религиозные доктрины – в том числе образ сверхъестественного внешнего божества, к которому нам следует обращаться в поисках смысла, и утверждение, что истина об этом божестве запечатлена в богодухновенной книге, а о надежде на вечную жизнь сказано в остальных непогрешимых писаниях, – уже сходят со сцены. Религиозных лидеров пробрал озноб, и замалчивание этой книги и всех содержащихся в ней идей стало избранной реакцией на нее почти всех духовных институтов. Когда труд Штрауса был оттеснен в тень, религиозный мир попытался сделать вид, будто бы его автор никогда не жил на свете и тем более не писал. Поразительно, но о его книге даже сегодня не упоминают в духовных семинариях большинства конфессий.
Прошло более ста лет, прежде чем эти неукротимые мысли, продолжающие бурлить незаметно для глав религиозных институтов, снова вырвались на общественно-политическую арену. На этот раз им способствовали скорее христианские богословы и ученые, нежели священнослужители: первые больше не видели смысла в традиционных религиозных символах. Этих ученых стали называть «богословами смерти Бога». К их движению примкнули многие, но, на мой взгляд, наибольшее влияние на него оказали четверо: Томас Дж. Дж. Альтицер из Университета Эмори, Уильям Гамильтон из семинарии Колгейт Рочестер, Габриэль Ваханян из Сиракузского университета и Пол Ван Бурен из университета Темпл. 6 апреля 1966 года журнал Time упомянул об этом движении на обложке, озаглавив статью «Умер ли Бог?» Этот дебют радикальной теологии в массовой культуре вызвал дебаты, к которым оказались не готовы и публика, и христианская Церковь. Результаты получились незначительными, движение зачахло под действием стереотипов, избегающих острых вопросов, которые поднимали эти теологи. Реакция на них вылилась в популярную наклейку на бампер:
«Мой Бог жив!
Насчет вашего соболезную».
В том же десятилетии два англиканских епископа, призывавших оставить позади уже развенчанное традиционное религиозное мышление, пророчески возвысили голоса в христианской Церкви – один в Англии, другой в Америке. В 1963 г. Джон Артур Томас Робинсон, англиканский епископ Вулиджа в епископате Саутуорк (Лондон южнее Темзы), издал книгу «Быть честным перед Богом» (Honest to God), которая вызвала волну возмущения, прокатившуюся по всему христианскому миру. Ее автор взял труды трех предшествующих христианских ученых, известных и уважаемых в стенах ведущих богословских учебных заведений мира, и сделал их размышления доступными широкому кругу читателей, таким образом выйдя за рамки конфессиональных семинарий. Этими тремя учеными были Рудольф Бультман, вероятно, самый выдающийся специалист по Новому Завету того поколения; Пауль Тиллих, пожалуй, самый известный теолог XX в. с наиболее читаемыми и популярными трудами; и Дитрих Бонхёффер, немецкий лютеранский пастор, участник антинацистского подпольного движения сопротивления, повешенный в концлагере Флоссенбюрг по приговору гитлеровского правительства в апреле 1945 года, перед самым завершением войны в Европе. Бультман называл Священное Писание «мифологией», которую пора «демифологизировать», поскольку его посыл сложился в условиях Древнего мира и таким образом отразил его предпосылки, которых больше не существует. Тиллих считал, что Бога уже нельзя воспринимать посредством аналогии с человеком, и разработал трансперсональную теологию, в которой Бог выступает как «основа всего сущего». Бонхёффер призывал к развитию «нерелигиозного христианства». В одном письме из тюрьмы, адресованном другу Эберхарду Бетге, Бонхёффер утверждал, что как христианство в I веке не могло содержаться в рамках иудаизма, так и современному христианству тесно в рамках религии. Книга «Быть честным перед Богом» была распродана в большем количестве экземпляров, чем любое другое религиозное издание со времен «Путешествия пилигрима» Джона Баньяна, и вызвала бурные споры, которые английская пресса раздувала усердно, но без особого понимания сути. Широкие массы распознали в словах Робинсона выражение того, что они давно чувствовали, но не знали, как высказать. Однако религиозный истеблишмент перешел в режим «ликвидации последствий». Архиепископ Кентерберийский Майкл Рэмси осудил Робинсона[57], и для последнего закончились обе карьеры – как епископа, так и ученого. Сперва англиканская церковь вынудила Робинсона стать помощником епископа, но больше так и не дала ему собственного епископата, поэтому он наконец вышел в отставку и вернулся к преподавательской деятельности, которой занимался в Кембридже до назначения на пост епископа. Затем выяснилось, что в Кембридже все еще действует длинная рука культурного страха и негативизма. На прежнем посту преподавателя университета Робинсона так и не восстановили; свою карьеру он закончил в должности декана Тринити-колледжа – этот сравнительно невысокий пост обычно занимают перспективные, но недавно рукоположенные молодые священники. Разочарованный Робинсон умер в 1983 году. Однако фактом остается то, что он открыл двери в будущее, причем именно по тем вопросам, которые я стараюсь осветить в этой книге. Это не случайное совпадение: Робинсон – мой наставник, друг и образец для подражания.