— Это еще что? — осведомился Подри, джентльмен с твердым, как скала, лицом. — Что вы имеете в виду под «осмотреть их»?
— Их нужно защищать от повреждений? Что же еще? Это наша связь с родными планетами. Мехи-ремонтники, вероятно, не бросили ангары, поскольку, если они предполагают ликвидировать нас, то прежде захотят лишить космических кораблей.
— Наверное, вы хотите отправиться в поход с ополчением Крестьян и взять ангары под свой контроль? — несколько высокомерным тоном заметил О. Ц. Гарр. Между ним и Ксантеном существовала давнишняя вражда.
— Это, может быть наша единственная надежда, — ответил Ксантен. — И пока вы здесь будете заниматься набором и обучением ополчения, я разведаю, что творится в ангарах.
— Относительно этого, — заявил О. Ц. Гарр. — Я подожду исхода вашего обсуждения, если вы найдете оптимальный выход, я, естественно, в полной мере применю свою компетентность. Если ваши способности лучше всего используются в слежке за деятельностью Мехов, я надеюсь, вы будете великодушны сделать то же самое.
Два джентльмена обожгли друг друга взглядами.
Годом раньше их вражда чуть не кончилась дуэлью. Ксантен, высокий, стройный, нервно-деятельный джентльмен, был одарен большим природным чутьем, но равным образом выказывал характер, слишком легкий для абсолютно элегантного джентльмена.
Ответ Ксантена О. Ц. Гарру был мягко вежливым:
— Я буду рад взять эту задачу на себя. Поскольку спешка существовала, то я рискну подвергнуться обвинению в нелепости, и отбываю сейчас же. Надеюсь, что завтра вернусь с докладом.
Он поднялся, отдал церемониальный поклон Хейдждорпу, другой полупоклон совету, и вышел...
3
О. Ц. Гарр подошел к дому Элздюн, где имел квартиру на тринадцатом уровне: четыре комнаты, меблированные в стиле Пятой Династии, в честь исторической эпохи Родных Планет Альтаира, с которых человечество вернулось на Землю.
Его последняя супруга, Араманта, леди из семейства Оннейн, отсутствовала, что вполне устраивало Ксантена, иначе не поверив его объяснениям и доняв бесполезными вопросами, все равно обвинила бы в том, что он провел время с кем-то в загородном доме. По правде говоря, Араманта ему порядком наскучила и он имел причины считать, что она испытывает сходные чувства. Они не произвели на свет детей. Дочь Араманты от предыдущей связи была отнесена на ее счет. Ее второго ребенка пришлось бы тогда отнести на счет Ксантена, не давая ему зачать еще одного.[2]
Ксантен снял свое желтое парадное одеяние. С помощью юного Крестьянина он одел темно-желтые охотничьи бриджи с черной строчкой, черную куртку, черные сапоги, нахлобучил на голову шапку из мягкой черной кожи, перекинул через плечо сумку, в которую положил оружие: спираленож и энергопистолет.
Выйдя из квартиры, он вызвал лифт и опустился на первый уровень, в оружейную, где в режимные времена его немедленно обслужил бы дежурный Мех.
Теперь Ксантен, к своему огромному отвращению, был вынужден сам пройти за стойку и порыться тут и там. Мехи забрали большую часть спортивных винтовок, все шарометы и тяжелые энергорудия.
— Зловещее обстоятельство... — подумал Ксантен.
Наконец он нашел стальной бичекнут, запасные энергозаряды для своего пистолета, связку зажигательных гранат, медную стереотрубу.
Ксантен вернулся в лифт, поднялся на верхний уровень, уныло думая о том, что будет, когда в конечном итоге механизм поломается и не будет под рукой Мехов, чтобы произвести ремонт.
Ксантен прошел к парапетам и направился дальше в радиорубку. Обычно три Меха-специалиста, соединенные аппаратом, прикрепленным к их колечкам проводами, сидели, печатая прибывающие послания. Теперь перед механизмом стоял Б. Ф. Роберт, неуверенно крутя ручки, скривившись от недовольства и отвращения к этой работе.
— Есть какие-нибудь новости? — спросил Ксантен.
Б. Ф. Роберт кисло улыбнулся ему:
— Народ на другом конце этих запутанных проводов, знает не больше, чем я. Я слышу случайные голоса. По-моему Мехи атакуют замок Делора.
В радиорубке появился Клахгорн:
— Я не ослышался, замок Делора пал?
— Еще не пал, Клахгорн. Но можно сказать, что он пропал. Стены Делора немногим лучше живописных развалин.
— Тошнотворная ситуация! — пробурчал Ксантен. — Как можно разумным существам совершать такое зло? После столь длительного общения, мы так мало знаем о них!
Говоря это, он вдруг понял всю бестактность своего замечания: ведь Глахгорн посвятил много времени изучению Мехов.
— Сам по себе этот факт не поразителен, — кратко ответил Клахгорн. — Он тысячу раз происходил в человеческой истории.
Слегка удивленный тем, что Клахгорн ссылается на человеческую историю в случае, связанно с субординированием.
Ксантен спросил:
— Неужели злобный аспект никогда не проявлялся в природе Мехов?
— Да, никогда. В самом деле, никогда!
«Клахгорн, кажется расчувствовался», — подумал Ксантен.
В общем-то, вполне понятно. Предвыборная программа Клахгорна, не была простой, и Ксантен не понимал ее, не одобрял полностью того, что по его представлению было ее целью. Но было ясно, что бунт Мехов выбил почву из-под ног Клахгорна. Вероятно, к несколько горькой радости О. Ц. Гарра, который, должно быть, чувствовал себя реабилитированным в своих традиционалистических доктринах.
— Жизнь, которую мы вели, не могла длиться вечно, — заключил Клахгорн. — Удивительно, что она длилась так долго.
— Наверное, так, — примирительно произнес Ксантен. — Ну, не важно, все меняется. Кто знает, может быть, Крестьяне планируют отравить нашу пищу... Я должен идти, — он поклонился Клахгорну, который ответил ему кивком, и Б. Ф. Роберту, а затем оставил комнату.
Ксантен взобрался по винтовой лестнице, почти отвесно уходящей вверх, в загон, где в невообразимом беспорядке жили Птицы, занимаясь игрой в ссоры и в свою версию шахмат, с правилами, непонятными для джентльменов.
Замок Хейдждорн имел сотню Птиц, которых обслуживала горстка измучившихся Крестьян и к которым Птицы относились с крайним неуважением. Это были крикливые создания, красно-желто-синего цвета, с длинными шеями, дергающимися любопытными головами, и наследственной непочтительностью, которую не смогли преодолеть никакие воспитатели. Наблюдая за Ксантеном, Птицы отпускали в его адрес грубые насмешки:
— Кто-то хочет прокатиться! Тяжелая штука!
— Почему бы этим самопомазанникам двуногим самим не отрастить себе крылья?
— Друг мой, никогда не доверяй Птице! Мы поднимем тебя в небо, а потом швырнем вниз на фундамент!
— Тихо! — крикнул Ксантен. — Мне нужно шесть быстрых и молчаливых Птиц, для важного дела. Способен ли кто-нибудь из вас для такого дела?
— Он спрашивает, есть ли кто-нибудь способный! Когда никто из нас уже неделю не летал!
— Мы обещаем тебе молчание... Гробовое!
— Тогда ступайте. Ты. Ты. Ты, с мудрыми глазами. Ты, с вздернутой головой и плечами. Вот ты. Ты, с зеленым хохолком. К корзине.
Отобранные Птицы, ворча, глумясь и ругая Крестьян, позволили заполнить их сиропные мешочки, а затем зашлепали к плетенной корзине, где их ждал Ксантен.
— К космопорту в Ринсене, — велел он им. — Летите высоко и молча. Враг рядом. Мы должны узнать, какой вред был причинен космическим кораблям, если он вообще был причинен.
— Тогда к порту!
Каждая из Птиц схватила длинную веревку, привязанную к раме наверху. Кресло дернулось рывком, с расчетом на то, что Ксантен клацнул зубами, и они полетели, смеясь и ругая друг друга за то, кто из них несет больший вес, но, в конечном итоге, приспособились, скоординировав взмахи тридцати шести крыльев. К облегчению Ксантена, их болтливость уменьшилась и они молча летели на юг со скоростью 50 — 60 миль в час.
Полдень уже кончался. Древняя сельская местность, сцена стольких приходов и уходов, стольких побед и поражений, пересекалась длинными черными тенями. Глядя вниз, Ксантен размышлял, что, хотя и человеческая порода происходила с этой почвы, и что его непосредственные предки семьсот лет назад имели свои владения, Земля все еще казалась чужой планетой.
Причина, конечно, ни в коем случае не была таинственной, и не коренилась в парадоксе. После Шестизвездной войны, Земля пребывала под паром три тысячи лет, не населенная, за исключением кучки настрадавшихся бродяг, которые как-то пережили этот катаклизм и стали полуварварскими кочевниками.
Затем, семьсот лет назад богатые лорды Альтаира, которые отговаривались политическими недовольствами, но больше своими прихотями, решили вернуться на Землю. Таково было происхождение Девяти великих твердынь, местожительства благородных людей и штата специализированных человекообразных.
Ксантен пролетел над районами, где один антиквар руководил раскопками. Он отрыл вымощенную белым камнем площадь, сломанный обелиск и сваленную статую.
Это зрелище столь простое и все же столь величественное, поразило Ксантена. Он, наблюдая за проплывающими внизу мягкими контурами старой земли, размышлял о бунте Мехов, внезапно изменившим его жизнь.
Клахгорн давно говорил, что никакие условия человеческого существования не длятся вечно, и, чем сложнее эти условия, тем сильнее их чувствительность к изменениям.
В данном случае, семисотлетняя непрерывность в замке Хейдждорн — столь искусственная, экстравагантная и запутанная, какой только могла быть жизнь — стала сама по себе поразительным обстоятельством. Клахгорн толковал свой тезис и дальше. Поскольку перемена была неизбежна, он утверждал, что благородным людям следовало бы предвидеть и контролировать изменения.
Традиционалисты называли все идеи Клахгорна очевидными заблуждениями и ссылались на самую стабильность замка, как на доказательство ее жизнеспособности. Ксантен не принадлежащий ни к одной из партий, склонялся к доводам то одной, то другой стороны.
Теперь, казалось, события, произошедшие в замке, словно реабилитировали предсказания Клахгорна.