Глава 5
Эрик открыл дверцу, и я залезла в машину. Я безуспешно возилась с ремнем безопасности, пока парень усаживался на водительское место. Так паршиво на душе. Мне все еще очень больно от слов Бена. Они вонзились прямо в сердце, разбив его. Видимо, люди уже привыкли делать друг другу больно, поэтому они равнодушны к чувствам других. Мне хочется заорать во все горло, до хрипоты, от обиды. Боже, я чувствую то же, что и Бен пару минут назад. Он выплеснул все свои эмоции на меня. Не могу в это поверить… От этих угнетающих мыслей мне вновь захотелось заплакать, но я не могла этого допустить. Мне не хотелось показывать слабость перед Эриком.
Он завел автомобиль, и мы отъехали от стадиона «Уоксерс». Этот день мне запомнится навечно.
Сложно не ощущать взгляд парня на себе. Он прямо прожигал меня глазами, гадая о произошедшем. Не знаю, что хуже: то, что я сижу в его машине, или то, что я рада видеть его именно в этот момент.
Я нехотя протерла мокрые глаза и мысленно молилась побыстрее доехать до своего крыльца. К тому же голова разболелась и сопливый нос не давал покоя. Я настолько ужасна, что хочется вылезти из своей кожи и сжечь ее.
– Ты расскажешь, что произошло? – спросил Эрик, не отрываясь от дороги.
Я шмыгнула и отрицательно помотала головой. Парень цыкнул. Снова воцарилась гробовая тишина, и лишь шум двигателя отвлекал нас от гнетущих мыслей. Для изнуренного человека нет ничего страшнее тишины. Именно в тишине слышны самые безумные мысли. Я не буду скрывать, что, когда мне очень плохо, я думаю о смерти. Смерть в подобные моменты кажется лучшим средством от проблем, от стресса и людей. Я не хочу жить там, где есть люди, ведь там, где люди, всегда есть боль.
Решив отвлечься, я зацепилась взглядом за небольшую фотографию в уголке лобового стекла. На ней изображены Эрик и какой-то лысый щуплый мужчина, лежащий в кровати с капельницей. Глаза этого человека безжизненны. Смотришь в них и хочешь плакать.
– Кто это? – хрипло прозвучал вопрос.
Эрик проследил за моим взглядом, коротко глянул на фотографию, а затем снова сконцентрировался на дороге, оставив мой вопрос без ответа. Мы подъехали к какому-то кафе. Парень вынул ключи из замка зажигания и покинул «шевроле». Я ничего не понимала. Обойдя машину, он пропал из поля зрения.
Оставшись наедине с собой, я прикрыла лицо ладонями и собралась в клубок. С чего вдруг люди решили, что мне можно делать больно? Бен был одним из тех, кому я доверяла. И вот опять моя оплошность. Ладно уж, лучше не думать об этом… Я взяла в руки сотовый телефон, снова набирая номер Ро.
– Привет, это Роу… – Черт! Сбросила вызов и со всей силой сжала его в руке, издав подобие рыка.
Почему она не поднимает чертову трубку? После встречи с этим боксером Фишер будто перестала существовать. Точнее, моей старой подруги Роуз Фишер нет. Этот качок украл ее.
Боковым зрением я вовремя заметила Эрика, направляющегося к машине с коробкой в руках. Я привела себя в более приветливый вид и выпрямилась, терпеливо дожидаясь, пока парень займет свое прежнее место. Так вот оно что… Он держал коробку с пончиками и два стакана с горячим шоколадом. Неужели он купил это для меня?
– Будем есть в машине или поедем куда-нибудь? – буднично поинтересовался тот, включая печку.
Я вопросительно посмотрела на него и не сумела понять, что происходит. Человек, с которым мы почти не знакомы, купил мне еду? Что за бред? Мы друг другу никто. Он – парень, с которым, по сути, я не должна общаться. Я все еще помню наши гляделки в автобусе, дверь в кафе и встречу у заброшенного аэропорта.
В любом случае он таращился на меня своими изумрудными глазами, вгоняя в краску. Что же мне ответить? С одной стороны, я не должна сидеть в этой машине, а уж тем более куда-то ехать с ним, но с другой… я не хочу покидать этот теплый транспорт и горячий шоколад. Я в ловушке своих прихотей.
– Зачем это все? В чем подвох?
В горле запершило, и мой голос напомнил старый мотоцикл, который не заводился долгие месяцы. Парень улыбнулся.
– Подвох есть, ты права. – Я так и знала! – А в чем именно – ты сейчас узнаешь. Ты ешь мои пончики, а взамен отвечаешь на мои вопросы, договорились?
Я засмеялась. Что еще за детские игры? За кого этот человек меня принимает? Думает, если у него есть еда, то я соглашусь на его условия?
– А мне от этого какая выгода? – хитро блеснула я глазами.
Парень поднял брови и застыл в удивлении.
– Я же сказал: тебе еда.
Я недовольно хмыкнула.
– Так не пойдет. Взамен мне нужны ответы. Так сказать, «правда или фант», только без действий.
Эрик с коробкой пончиков в руках погрузился в раздумья. Долго думал, улыбаясь. Но в конечном счете сдался и опустил коробку со вкусностями на подлокотник между нашими сиденьями.
Я довольно хмыкнула – моя взяла! Эрик раскрыл упаковку, и перед нами появились пончики, посыпанные стружкой поверх разных кремовых начинок: шоколадный, ванильный со звездочками, с сахарной пудрой, а еще один с крем-брюле.
– Первый вопрос, – начал игру Эрик, протягивая мне шоколадный пончик и горячий напиток. Я аккуратно взяла еду и настроилась на вопрос. – Почему ты плакала?
Вполне ожидаемый интерес. Я осторожно откусила шоколадный пончик и подняла взгляд на собеседника. Эрик снял с себя джинсовый пиджак, под которым пряталась белая водолазка.
– Я поссорилась с другом, – с набитым ртом призналась я, глотнув горячего шоколада.
– Почему?
– Это уже второй вопрос, не нарушай правила.
– Ладно, – Эрик откусил от пончика с ванильным кремом и медленно кивнул, промычав что-то нечленораздельное.
– Мой черед, – отрезала я, – кто с тобой на этой фотографии?
Парень оглянулся, а затем снова обратил свое внимание на меня. Я буквально сверлила его вопросительным взглядом, но тот не спешил отвечать.
– Это мой отец… – кашлянул он, ерзая на одном месте. Считав по моим глазам любопытство, добавил: – У него лейкемия. Ему осталось жить меньше трех месяцев, и вряд ли он доживет до моего выпускного.
В такие моменты важно не показаться равнодушным. От Эрика исходило щемящее чувство скорби, несмотря на то что его отец пока еще жив. Что может быть хуже смерти близкого человека? Желая подбодрить Эрика, я тщательно выбирала слова поддержки, к которым он наверняка успел привыкнуть. Рак – это своего рода топор, рубящий веревку между нами и теми, кем мы дорожим.
– Мне правда жаль.
– Знаешь, что меня нервирует? Я знаю, что мой отец умирает, и ничего не могу изменить! Беспомощность заставляет человека мысленно покончить с собой. Я пытаюсь что-то делать для него, но все без толку. С каждым днем, с каждым вздохом, с каждой секундой ему становится все хуже… А я просто стою перед ним и молчу. Разве это правильно? Я уже думаю смириться с неизбежностью. Но как можно смириться с тем, что тот, кого ты любишь, скоро уйдет из твоей жизни?
– Эрик, – я сочувственно поглядела на него.
Мне уже не кажется, что передо мной тот грубиян из автобуса. Передо мной открытый человек, которому тяжело смириться с тяжкой действительностью. Мы с ним в чем-то похожи: он не может отдать отца в руки смерти, а я не могу отпустить папу из нашей семьи.
– Ты должен быть сильным ради своей мамы. И хватит думать о том, что твой отец скоро умрет. Ты наоборот должен быть с ним рядом, улыбаться, смеяться, пока у тебя есть такая возможность.
Эрик задумчиво нахмурился, и на его лбу показались неглубокие складки. Жизнь медленно плыла своим чередом. Прохожие и не подозревали, о чем мы говорили, но с интересом косились в окна. Светофоры, моргая, пропускали машины, те, в свою очередь, порой сигналя, проносились по ровной дороге. Время как будто для нас замедлилось: разговаривая о смерти, мы забыли о реальности.
– Спасибо, Рэйчел, – грустно улыбнулся Эрик, – не думал, что буду обсуждать эту тему с тобой.
Я сдержанно ему улыбнулась и переключила внимание на пончик, пока брюнет пребывал в раздумьях. Он смотрел прямо, его лицо оставалось спокойным и не выдавало каких-либо эмоций. Я засмотрелась на его точеный профиль с острым носиком. Широкие губы Эрика были поджаты, но даже в таком состоянии они казались пухлыми. Удивительно, что природа награждает парней теми чертами, которыми, как правило, должны обладать девушки. У Эрика густые длинные ресницы, загнутые вверх. Таким позавидует любая.
Я прошлась взглядом по его шевелюре и ненароком представила, как трудно ему, наверное, ее укладывать. Эта мысль заставила меня улыбнуться, а осознание, что я любовалась Эриком неприлично долго, ошпарило меня воображаемым кипятком.
– Ты чего так покраснела? – спросил Эрик с усмешкой, выйдя наконец из транса.
Вжавшись в дверь, я демонстративно замахала руками, чтобы спасти положение, и сказала:
– Душно очень, может, отключишь печку?
Помедлив, Эрик все-таки сжалился.
– Расскажи о себе, – сменил тему он.
С чего бы это ему стала интересна моя жизнь?
– Что именно ты хочешь услышать?
– Все.
– Мне семнадцать.
– Это я и без тебя уже знаю, – не дал закончить Эрик, отмахнувшись. Заметив недоумение на моем лице, он раскрыл карты: – Роуз.
– Да вы, похоже, только обо мне и говорите, – пожурила я, интонацией давая понять, что меня этот факт не радовал.
– Мне ведь интересно, – пожал он плечами, и я бросила на него сдержанный взгляд.
Что он имел в виду? Эрику интересна моя жизнь?
– У тебя есть дело, к которому лежит твое сердце? – продолжил он.
– Разве что литература.
– Ясно. Мы с тобой как земля и небо, – усмехнулся Эрик, вспомнив о горячем шоколаде, – в том смысле, что я люблю спорт, а ты человек тонкой душевной организации.
Его слова прозвучали столь уверенно, будто мы старые добрые товарищи и знакомы полвека.
– С чего вдруг ты вообще взял?..
– Погоди, у тебя что-то на губе, – в который раз перебил меня тот и внезапно приблизился ко мне вплотную.