Когда я думаю о кончине, мои мысли всегда воспроизводят в голове целый фильм. Я вижу миссис Томсон, своих бывших соседей, одноклассников, педагогов. Я представляю, как они все подходят к моему черному гробу и кладут цветы, выражая маме соболезнования. Я представляю, что на мне будет надето. Обычно это белое шелковое платье и белые туфельки с бантиком на застежке; мои волосы красиво уложены, а на лице немного косметики. Умирать надо красиво, верно? Я воображаю, как папа начинает плакать и корить себя за то, что не был со мной рядом. Все близкие вспоминают мое детство и говорят, какая я была чудесная девочка. А так бывает всегда: о тебе говорят хорошо лишь на твоих похоронах.
Иногда мне становится страшно. Это ведь странно… Раз – и тебя нет. И это не игра – нельзя будет перезагрузить жизнь и вернуться к началу. Это не книга – невозможно открыть обложку и перевернуть на нужную страницу. И это не песня – нельзя начать играть на гитаре и петь припев заново. Нельзя… Жизнь – это то, что не возвращается. Жизнь – это бушующее море, в котором мы плывем, и в этом море нам нужно сделать выбор: а) бороться за жизнь; б) утонуть. Все зависит от нас.
Весь этот круговорот мыслей возник у меня за то время, пока Роуз протирала свои влажные глаза. Она слабо улыбнулась и отвела взгляд в сторону, скрывая боль.
– Почему ты мне об этом не говорила? – плаксиво спросила подруга.
– Я боялась. Я думала… думала, что ты меня не поймешь.
Ро истерически засмеялась и покачала головой. Мои слова ее ранили. Что я за подруга?
– Не пойму? Рэйчел, ты пыталась покончить с собой, а я об этом не знала! Я же твоя лучшая подруга! В чем заключается дружба, как не в помощи? Ответь мне!
Я сверлила взором одну точку и сдерживала всхлипы, но слезы бесшумно разбивались о мои горячие ладони. Роуз права во всем. Как же я ошибалась…
– Прости меня.
Роуз несколько секунд молчала, изучая лицо напротив, а затем вскочила с места и крепко обвила мою шею. Черт, как же мне этого не хватало. Она буквально душила меня. Я чувствую, что руки подруги вцепились в мои волосы. Ро железной хваткой прижалась к моей голове и начала проводить по ней рукой. Она что-то говорит, но мне не разобрать. Главное, что все позади, и мне не придется больше прятаться и бояться лишних движений. Облегчение.
Роуз бросила на меня свой взгляд, поджимая губы. Мне неописуемо неловко. Бывает, что человек тебе считается родным, но при этом таким далеким. Стоп, откуда вообще взялась эта мысль?
– Рэй, – произнесла подруга, покусывая нижнюю губу. «Рэй» – она меня так давно не называла. Хорошо ли это? – Я за тебя очень переживаю. Понимаю, в твоей семье творится чертовщина, но ты не должна делать себе больно. Суицид – не выход.
– Выход, если другого пути нет, – возразила я, вскоре пожалев об этом.
Она закатила глаза и сложила руки на груди.
– Какая ты глупая! Рэйчел, помни, что у кого-то нет родных вообще. Помни, что у кого-то умирают родители, а кого-то бросают. Ты ведешь себя очень эгоистично! Твой отец жив и здоров; ты можешь его навещать, так радуйся этому. Перестань вести себя как пятилетний ребенок!
Первое: Роуз абсолютно права – я эгоистична. Второе: мой отец жив, и я должна благодарить Бога за все хорошее, что он мне делает. Внутри что-то щелкнуло, и я будто прозрела, словно пришла в себя после долгого сна. Мой долг отпустить отца. Он больше не любит маму, но это не значит, что наша с ним связь потеряна. Ох, Рэйчел, неужели тебе понадобилось столько лет для принятия правды? Порой мне себя не понять.
Я широко улыбнулась, да так, что уголки моего рта ноюще заболели. Роуз еще раз обняла меня. Я слышала запах ее парфюма, подаренного Скоттом, и мне кажется, что все хорошо. Но я боюсь так думать. Потому что, когда думаешь, что все наконец-то хорошо, на следующий день сгущаются тучи.
Мы сидели несколько секунд в полной тишине, а затем до нас донесся гудок сигнала. Сначала никто ничего не понял. Подруга с недоумением вылупилась на меня, а я на нее.
«Может, это не нам», – подумала я, но мои предположения развеялись, когда до наших ушей донеслись еще два протяженных гудка. На сей раз Роуз решила действовать. Она подбежала к окну и выглянула, аккуратно отодвинув шторку. Я ожидала объяснений, когда та резко обернулась ко мне и радостно засмеялась. Ее смех напоминал крик чайки. Не думайте, что это звучало ужасно, вовсе нет. Этот смех в исполнении Роуз был просто идеальным. Даже это ей удается безупречно…
– Что там? – спросила я.
Она не ответила. Роуз вновь отодвинула шторку и посмотрела в окно, помахав кому-то.
– Если ты сейчас не скажешь, кто там, я тебя просто задушу!
– Скотт! – звонко раздалось по всей комнате. – Он приехал на мотоцикле!
Похоже, я знаю, что будет дальше. Это очевидно. Господи, пусть она будет благоразумней, прошу… Ро распахнула окно и поприветствовала возлюбленного. Ох, точно Ромео и Джульетта двадцать первого века. И вновь я ощущаю себя лишней. Я невидимка. Вообще-то, мне стоит уже привыкнуть к таким форс-мажорам – я всегда буду третьей лишней. После встречи со Скоттом Роуз перестала быть собой. Она совершенно другая, полная своя противоположность. Этот боксер очаровал подругу за короткое время, а она очаровала его. Странно это, но не мне судить.
Ро, смеясь, захлопнула окно и нервно оглянулась. Либо мое зрение подводило меня, либо Фишер и вправду посинела от замешательства, по крайней мере так показалось мне. Она стояла на месте и просто не знала, с чего начать. Думаю, сначала надо отдышаться.
– Роуз, в чем дело? – окликнула я, и подруга вздрогнула.
Она сделала два быстрых шага к гардеробу, открыла его, выкидывая на пол все свои наряды.
– Он зовет меня к себе… хочет… – подруга замолкла, рассматривая какую-то блузку, но потом она бросила одежку и продолжила тараторить: – Хочет прокатить меня…
Класс, она про меня забыла. Так и хотелось закричать ей прямо в ухо «алло, я все еще здесь». Но я этого не сделала. Самоконтроль – хорошее качество, особенно если жизнь постоянно провоцирует тебя на крики. Роуз переоделась в черную блузку и джинсы. Я наблюдала за всем этим процессом, ожидая прозрения подруги. Когда же она вспомнит обо мне? Я изо всех сил старалась не вспылить и не закричать, но как же это нелегко…
Роуз расчесала волосы и нанесла на лицо немного косметики. Удивительно, как быстро она привела себя в порядок. Почему люди, влюбляясь, тупеют? Это побочный эффект влюбленности? Видимо, да. Роуз Фишер направилась к двери. Замечательно!
– Кхе-кхе, – кашлянула я, привлекая внимание Роуз. – Ты ничего не забыла?
Ро подозрительно прищурилась. Неужели так сложно догадаться?
– Да вроде нет, – пожала плечами она.
– Ты серьезно?! Ты… ты меня оставляешь одну?
Подруга громко ойкнула и жалобно выпятила нижнюю губу. Ее выражение лица напомнило мне наш класс, когда кто-то из учителей просил подготовиться к тесту. Как же я сейчас возмущена!
– Ты ведь не обидишься на меня? Я вернусь очень скоро, обещаю!
И как же поступить? Если я не отпущу ее на свидание, то направлю на себя гнев боксера и подруги, а если отпущу, то останусь в полном одиночестве. Повторюсь: я ненавижу любовь!
– Ну, ладно, – вздохнула полной грудью, – иди.
Подруга залилась улыбкой.
– Спасибо! Люблю тебя! – помахала Роуз, отправляя мне воздушный поцелуй.
И вот она ушла. Я осталась одна в чужом доме. Здорово! Мне ведь придется прикрывать ее зад перед миссис Фишер. Видимо, я любимица проблем, раз они ко мне так тянутся.
Роуз обещала вернуться скоро, но, судя по всему, «скоро» для нее – это десять часов вечера. Я, конечно, рада за них, но меня ранит тот факт, что подруга легко бросила меня и убежала. А ведь я поделилась с ней своими проблемами…
Воскресное утро прошло спокойно. Реджина приготовила для нас омлет с беконом и апельсиновый сок – традиционный завтрак. Семья Роуз верующие люди; они, как и полагается католикам, посещают каждое воскресенье церковь. И раз уж я у них в гостях, то должна почитать домашние правила. Даже полусонный мистер Фишер привел себя в более человеческий вид и уже ждал нас в машине.
Мы с Роуз в спешке вышли во двор и наперегонки побежали к черному джипу. Запрыгнув в салон автомобиля, я почувствовала запах ментола и заметила недовольный вид отца Ро. Он откинулся на сиденье и тихо постукивал двумя пальцами по кожаному рулю, повторяя под нос какие-то цифры.
– Пап, как прошел мальчишник? – невзначай поинтересовалась Роуз.
– Все было хорошо, пока не кончилось пиво, а потом мы поехали в бар.
– В нетрезвом виде?
Мистер Фишер украдкой охватил наши удивленные лица взглядом, а затем лукаво улыбнулся, сказав «нет». Мы с Роуз со смешком переглянулись.
Наконец, Реджина села в машину, после чего мы покинули пентхаус.
Время пролетело быстро. Послушав священника, почитав молитву и «очистив душу от грешных поступков», все разошлись по храму. Кто-то пошел исповедоваться, кто-то, к примеру мистер Фишер, молиться, а мы с Роуз решили подождать ее родителей на своих местах, где слушали церковный хор. Это место было необычным, и дело не в вере. Эти стены, украшенные гравировками и рисунками апостолов; эта огромная люстра на потолке с четыреста пятьюдесятью пятью лампочками; эта огромная арка, в центре которой изображен Сын Божий. Я прониклась этим местом. Здесь спокойно. Я верю в Бога, хоть редко об этом говорю или хожу в церковь. Мы с мамой католики.
– …В горле пересохло, – протянула Ро. Я пришла в себя, возвращаясь в реальный мир. – Ты не хочешь воды?
– Нет.
– А я хочу, – она аккуратно прошла сквозь ряды к выходу.
И вот снова Рэйчел одна. Надеюсь, на этот раз не на несколько часов.
Пока Ро утоляла жажду, я вспомнила свое счастливое прошлое. Мы с отцом стоим возле иконы, а мама разговаривает со святым отцом. Мне было лет восемь, и я мало что тогда понимала. Как и любому обычному ребенку, мне хотелось верить в чудо, волшебство. Я обожала Рождество, Хеллоуин, искренне веря, что Санта существует; искренне надеясь, что злые духи, вампиры, оборотни – мои друзья и что они меня не обидят. Поэтому каждый Хеллоуин, как и на Рождество, я оставляла на ночь целую тарелку шоколадного печенья с миндалем (миндаль – мой злейший враг; это единственное, на что у меня аллергия, потому я просила маму готовить печенье именно с ним, чтобы случайно не съесть все угощение), надеясь задобрить «хеллоуинских дикарей».