– Спасибо за все, мистер Нансен.
Вместо ответа тот поманил меня указательным пальцем, чтобы я наклонилась. Так я и поступила.
– Эрику нравится, когда ты умничаешь. Побольше говори о книгах, – подсказал мне Уильям.
Я покидала комнату, больше похожую на больничную палату, в расстроенных чувствах и чуть было не столкнулась с Эриком. Он пропускал человека в белом халате, который явно чувствовал себя здесь как дома. Прибыл врач мистера Нансена, и начались его мучения.
– И как тебе мой отец? – задал вполне ожидаемый вопрос Эрик, когда мы остались наедине.
Вопреки моему вежливому отказу сесть за стол, Дарья с Эриком усадили меня отобедать. Мне ничего не оставалось, как смириться и выпить хотя бы чай с мятой. К тому же мне не хотелось обижать мистера Нансена и все-таки пришлось съесть шоколадные пончики.
– Он у тебя чудесный. Мне было приятно с ним пообщаться, – я с нежностью окинула взглядом книгу, которую не выпускала из рук.
Эрик это заметил.
– Интересно, что тебе наговорил мой отец, раз ты такого хорошего мнения о нем?
Я усмехнулась.
– Ничего он мне не наговорил.
– Даже обо мне?
Он лукаво улыбнулся. Неужели Эрик слышал наш разговор? Нет, не думаю.
– О тебе говорил. Говорил, что ты страшный лентяй и несносный мальчишка!
Надо было видеть это надутое лицо. Он напоминал мне ребенка, у которого отняли карманные деньги.
– Я пошутила, расслабься.
– Ха-ха-ха, это так по-детски, Рэйчел!
– Говорит тот, кто солгал мне! Говоришь, твоей маме нравится, когда ей делают поклон? – я вытянула лицо и сложила руки на груди.
– Я думал, ты никогда не догадаешься.
– На самом деле я вообще не понимаю, зачем начала кланяться ей. Это получилось само собой.
Эрик выгнул одну бровь, как бы спрашивая: «Серьезно?»
– Хочешь, раскрою все карты? – Я кивнула в ответ. – Дело в том, что ты просто хотела произвести на мою маму хорошее впечатление, вот и машинально сделала то, что я тебе посоветовал. Так значит, ты хочешь понравиться моей семье, а, Рэйчел?
Вот дерьмо, я чувствую себя последней дурой, которая повелась на провокацию идиота.
– Я… – не знаю, что и сказать. – Каждый человек хочет показать себя с лучшей стороны другому человеку. Это инстинкт.
Эрик в несогласии фыркнул.
– Нет, Рэйчел, это не так. Ты производишь хорошее впечатление на того человека, который тебе небезразличен. Следовательно…
В панике я округлила глаза и резко перебила заключение Эрика:
– Стоп! Разговор пошел не в том направлении… И вообще, теперь я не буду тебе верить, ведь ты меня обманул.
– Не драматизируй, я проверял твои рефлексы.
– Какие еще рефлексы? Самосохранения?! – иронично цокнула я. – И как тебе теперь доверять?
– Не знаю. По сути, ты не должна никому доверять. Доверие – это тоже своего рода обман.
Он, судя по всему, обожает говорить загадками.
– Объясни.
Эрик выдохнул и схватил две вилки. Он поднес столовые приборы к моему лицу и начал вертеть ими перед моими глазами.
– Смотри, это две абсолютно одинаковые вилки из одного комплекта. На упаковке сказано, что вилки серебряные; об этом говорила и цена. Как думаешь, какие они на самом деле?
– Серебряные, получается.
Эрик самодовольно улыбнулся.
– Черта с два! Они металлические, хоть продавцы, цена и даже коробка утверждали обратное. Вот тебе и доверие.
– Как ты понял, что это обман?
– Мама просветила меня.
Я хохотнула.
– Тоже мне, Шерлок Холмс. Без мамы никуда, – издевательски фыркнула я.
Эрика это бесит, а меня начинает еще больше забавлять.
– Эй! – воскликнул тот, выпрямившись.
– Что? – я продолжала смеяться.
Прошло несколько секунд после моего вопроса.
– Теперь я не сомневаюсь, – вдруг произнес он, улыбаясь глазами.
– Не сомневаешься в чем?
Тишина, в которой было слышно только наше дыхание. Эрик облокотился на спинку стула, продолжая смотреть на меня. Его глаза таинственно мерцали, будто звездное небо в зимнюю ночь. Он сканировал каждый сантиметр моего лица, каждую родинку. Взгляд его больших зеленых глаз дурманит. Когда я смотрю в них, все остальное перестает быть важным. Все исчезает, и лишь эти два зеленых факела горят рядом, но в то же время далеко, в тысячах миль.
– Я не сомневаюсь в том, что ты мне нравишься, – произнес на одном дыхании Эрик.
Я сглотнула. В один миг земля ушла из-под ног. Все существенное перестало быть важным. Законы физики больше не имеют значения – гравитация, сила тяжести, закон преломления – все обратилось в пух и прах. Я не слышу ничего, кроме признания Эрика. Все замерло, и лишь его слова витали в воздухе, закручиваясь в круговорот. Прежде мне не доводилось слышать в свой адрес подобных слов. Раньше я не сидела с парнем и не ела пончики. Раньше я не могла ни с кем заговорить. Что же изменилось за эти считаные дни?
Крик сердца способно заглушить только другое сердце. Мне плохо и хорошо, мне тяжело и в то же время легко, мне жарко, но и холодно. Что происходит?
Я должна набраться храбрости и ответить Эрику. Но что сказать?
Во мне сейчас творится что-то сверхъестественное, что-то антинаучное. Я запуталась.
– Ребята, вы доели? – заглянула в комнату Дарья.
Мы с Эриком резко взялись за первый попавшийся предмет, делая вид, словно чем-то заняты. Мне под руку попалась ложка, а Эрик отделался пончиком. Миссис Нансен, улыбаясь, развернулась и покинула нас. Больше свои глаза я от тарелки не отрывала.
Эрик решил показать мне свою комнату. Он думает, что это важная часть сегодняшнего дня, и все пойдет насмарку, если я не взгляну на его коллекцию попрыгунчиков. Но меня впечатлило вовсе не это, а груша, висевшая под потолком, и турник напротив его заправленной постели. Здесь много макулатуры, в основном это старые газеты. Я спросила Эрика, зачем они ему нужны, он объяснил, что собирается красить стены, и газеты ему нужны, чтобы не запачкать пол.
Среди прочего бардака было полно исписанных листов и сломанных пополам ручек. Скомканные бумажки собирали пыль под столом и под кроватью и лежали на письменном столе рядом с ночником. На ней же стояла красная рамка с фотографией Эрика вместе с Уильямом. Беру ее в руки и пристально рассматриваю. На ней отец и сын чинили какой-то старенький велосипед. Эрику здесь лет пятнадцать, он хорошенький, в бриджах и полосатой майке с воротником. Тепло улыбнувшись, я перевела взгляд на исписанный листок. Глаза сразу выхватили несколько слов – «был», «все хорошее заканчивается», «помнить», но Эрик отобрал бумажку, и я не успела вникнуть в содержание.
– Эй! – воскликнула я, повернувшись к нему лицом.
Он аккуратно сложил бумажку и спрятал в задний карман штанов.
– Прости, но это слишком личное.
– Что это? Признание в любви?
Эрик не разделял моей игривости. Он начал расчищать стол от мусора.
– Скорее наоборот, – ответил он, – надгробные слова.
Я виновато опустила глаза и почувствовала, будто перешла черту. Нужно срочно сменить тему разговора.
– У тебя милая комната, – я покружилась, рассматривая потолок с люстрой, напоминавшей кокон.
– Спасибо, но это не моя комната.
– В смысле?
– Это гостевая. Я обустроил ее под свою.
– Вот как, – кивнула я, убрав руки за спину.
– Это наш летний домик. Мы переехали сюда из-за отца. Тут спокойно. Чистый свежий воздух. Почти курорт.
Теперь ясно. А я-то гадала, что обеспеченная семья делает так далеко от центра города. Все встает на свои места.
– Понятно.
– Сколько еще ты будешь делать вид, что не слышала моих слов?
Сердце бешено заколотилось. Я хотела избежать этого разговора.
– Что? – включив дурочку, похлопала ресницами я и отошла в другой угол, как бы разглядывая постеры на стенах.
– Я признался тебе. Как прежде уже не будет, ты ведь это понимаешь?
Понимаю.
– Эрик, не надо.
Он смотрел на меня. И мне не понять этого взгляда. Я просто боюсь. Я обещала себе ни в кого не влюбляться. Мне кажется, что все рушится. И причина тому – Эрик Нансен. Зачем влюбляться? Это ведь на время, и даже время на время. Любовь – фантазия больного человека; если вы влюблены – поздравляю, вы больной человек. Я не хочу этого.
Глядя на Роуз со Скоттом, я думаю: «Как, наверное, это прекрасно – чувствовать потребность в человеке, зная, что это взаимно».
Смотря фильмы, тоже думаю: «Ого! Как эти люди друг друга любят. Они готовы прыгнуть в огонь, лишь бы спасти свою любовь».
Например, «Титаник». Джек и Роза любили друг друга до безумия, но в итоге один из них погиб. «Ромео и Джульетта»: в этой трагедии вообще погибли двое. Любовь приносит смерть и боль. Разве нормально этого хотеть?
Знаете, чем отличается любовь от ненависти? От ненависти меньше боли.
– Хочешь отшить меня, как пятиклассника? – на лице Эрика играли желваки.
Он рассержен?
– Ты же не веришь в любовь!
– Я этого не говорил. Если ты помнишь, я объяснял тебе на примере воздуха.
Он хочет загнать меня в угол, хочет добиться признания!
– И что, я твой воздух? – почти закричала я.
– А я твой нет?
Молчание. Что ответить ему? Бывает, наступает такой момент в жизни, когда что-то внутри тебя ломается и починить уже ничего нельзя. Выбрасывай на помойку.
Я очень хочу вновь стать маленькой. Мне хочется играть в куклы, ходить в садик «Бабочка», верить в чудо. Почему взросление тянет за собой шлейф неприятностей? Почему все так сложно и несправедливо? Мир – сложный конструктор, и я в этом конструкторе – лишняя деталь.
Я настолько ужасна, что причиняю боль тому, кто во мне заинтересован.
– Прости, – это единственное, что мне удалось выдавить из себя.
– Ого, – Эрик пошатнулся, – мне разбили сердце. Впервые.
– Прости.
– Это не значит, что я сдаюсь. Все только-только начинается. Если я тебе не нравлюсь сегодня, значит, понравлюсь завтра.