– Причина?
– Ты.
Я неловко сглотнула. С одной стороны мне это очень нравится, но с другой… Черт возьми, кого я обманываю? Мне это очень понравилось. Я, кажется, покраснела. Мне жарко.
– Ребята, наверное, меня возненавидели, – отшутилась я.
Эрик пожал плечами, мол, не знает.
– Ну-с, раз уж мы заговорили о нас…
– Нет никаких «нас», – поспешно перебила я, тот закатил глаза.
– Допустим, что нет, ладно, – сделал мне одолжение, – но это пока что.
Отмахнувшись, я облизнула губы, осознав, что в горле пересохло.
– Ты любишь музыку? – спросил вдруг Эрик.
– Ну да.
– Тогда позволь мне тебе спеть.
Я округлила глаза, недоверчиво нахмурившись.
– Что, прямо здесь?
– Да.
– Лучше не стоит.
– А я все-таки спою, – не послушался Эрик и заголосил:
– Я тоскую по тебе.
Ты меня уже не любишь,
И за что ты меня губишь,
Я тоскую по тебе…
Я тоскую по тебе,
Твои глаза меня забыли,
Вспоминаю твои письма,
Я тоскую по тебе…[4]
Он пел негромко, так, чтобы слышали лишь мы двое, при этом его голос все равно звучал красиво, словно Эрик профессионал. Я обомлела на пару секунд, хлопая ресницами, не зная, куда себя деть.
– Ого.
– Понравилось, значит? – широко улыбнулся Нансен.
– Ты это сам сочинил? – Он кивнул. – Может, ты еще и на гитаре играть умеешь?
– Естественно, а еще на клавишных.
– Шутишь!
Эрик приблизился ко мне так, что мы чуть было не ударились носами. Я замерла, чувствуя его дыхание на своих щеках. Он… собирался поцеловать меня?
– Однажды я обязательно тебе сыграю, – пообещал он и резко сел обратно.
Он сбивает меня с толку нарочно! Его странное поведение, кокетливый взгляд и обаятельная улыбка – козыри, которыми он сейчас бросается.
– Ты болен?! – воскликнула я в негодовании.
– Если только тобой.
Эти слова пронеслись в голове эхом. Мы не обрываем зрительный контакт. В такие моменты в фильмах бывает поцелуй, и это противоестественно, что сейчас я этого очень хочу.
Боже, что же я наделала… Я влюбилась, обещав этого никогда не делать. Влюбилась в человека, которого сначала не признавала. Весь мир перестал существовать. Есть только мы.
Две мои стороны вели кровавую битву. Одна хотела быть с Эриком и отдаться любви, а вторая запрещала мне даже думать о нем, ведь когда-то давно я обещала не влюбляться, поскольку любовь – это обычное помутнение рассудка. И однажды все закончится, как обычно, слезами.
В конце концов я умерила свой пыл и отвела взгляд в сторону. Сердце все еще трепетало, но с каждым вздохом мне становилось легче. Эрик не сводил с меня нежного взгляда. Он пытался понять мое состояние, но даже мне не удавалось этого сделать, а ему подавно.
Эрик, опираясь руками о стол, наклонился ко мне и, довольно улыбаясь, вкрадчиво произнес:
– Ты в меня влюбилась, Рэйчел Милс. Влюбилась так, как это обычно бывает в книгах, – до безумия.
Глава 13
Как бы я себя ни занимала, слова Эрика не выходили из моей головы. По вине непонятных чувств, травивших меня, я не в состоянии здраво мыслить, не могла спокойно есть и спать. Принять такую правду непросто. С одиннадцати лет я не верила в любовь, отрицала ее существование, сторонилась парней, потому что даже сильная любовь имеет свой конец. Взять, к примеру, моих родителей. Не спать по ночам из-за громкого плача матери было в те годы привычным. Я даже не пыталась затыкать уши или закутаться в одеяло, наоборот, я лежала и вслушивалась в каждый ее всхлип. Тогда я говорила себе: «Слушай, Рэйчел, слушай… Запоминай, что будет с тобой, если ты доверишься человеку».
Папа, бросив маму, подписал мне смертный приговор. Любви не существует, это всенародный фольклор. Но теперь… Неужели я могла так поступить с собой? Эрик Нансен – первый парень, который смог вытащить меня из ямы неверия, но разве я об этом просила?
Мама устроила вечер кинокомедий с Джимом Керри. Завязав пояс махрового желтого халата (мама называет его цыплячьим), я вразвалочку подошла к дивану, на котором она сидела с чашкой, судя по всему, черного чая. Наконец, я плюхнулась рядом, да так, что ее чай чуть не пролился на ковер. Мама рассердилась и принялась меня отчитывать за неуклюжесть, но я ее не слушала. Я вновь погрузилась в раздумья, возвращаясь в комнату небольшого дома, где мне впервые признались в чувствах.
– Ты в меня влюбилась, Рэйчел Милс. Влюбилась так, как это обычно бывает в книгах, – до безумия.
Я глядела на него, пытаясь выдавить из себя хоть что-то, хоть любой звук, но все мои органы перестали функционировать, и кажется, я теряю сознание. Он прав: я влюблена, только это ошибка. Сбой в системе.
Эрик протянул свою ладонь к моей руке, но я резко ее спрятала.
– Эрик… не надо.
Хотеть любить и ненавидеть одновременно нормально для человека? Нансен недовольно цокнул и поправил свои непослушные волосы.
– Я же вижу, что не безразличен тебе. Почему ты меня отталкиваешь?
Каждое его слово – кинжал в сердце. Я не могу дать волю чувствам, не могу, не могу.
– Хватит, прошу…
– Скажи, в чем дело!
Игра в молчанку. Кажется, это вошло у нас в привычку.
Все просто, я влюбилась в тебя, Эрик. Ты веселый, смешной, умный и очень обворожительный. Мне с тобой хорошо. Я хочу держать твою руку, слышать дыхание, долго смотреть в глаза. Я боюсь потерять тебя. Просыпаться с мыслью, что мы больше друг друга не увидим, – пытка. Странное явление: простой человек не может прожить без воздуха, а я без тебя. Вот в чем дело, Эрик.
Так бы сказала я, если бы не моя трусливость.
– Я не хочу. Зачем нам встречаться, зная, что это не навсегда? Я не хочу быть брошенной.
Эрик недоуменно приподнял брови. Его взгляд показался мне необычным. Он говорил о многом: о том, что Эрик так же боится быть покинутым, о том, что он чувствует то же, что и я. Парадокс в том, что в глубине души я почему-то была уверена, что Эрик Нансен не причинит мне боль.
– Я тебя не брошу, – как будто прочитав мои мысли, сказал он. – Рэйчел, ты спрашивала меня, почему я так таращился на тебя в автобусе. Так вот, как только я тебя увидел, сразу же влюбился. И пусть это звучит банально, но правда есть правда. Я думал: «Черт, какая она офигенная». Я не мог оторвать от тебя глаз, – Эрик, воспользовавшись моментом, схватил мою ладонь. Его рука была такой горячей. Мне захотелось рыдать, ведь отталкивать того, кого ты правда любишь, – больно.
– А когда я познакомился с тобой официально, то понял – это не случайно. Рэйчел, ты прекрасный человек.
– Нет, – я зажмурила глаза, чтобы сдержать всхлипы, и одновременно пыталась вырвать свою руку из хватки Эрика.
Увы, чувства оказались сильнее разума, и я шмыгнула носом. Покатилась первая слеза, затем вторая. Как жалко, наверное, это смотрелось со стороны.
Однажды дав себе клятву никогда ни в кого не влюбляться, я знала, что лгала. Знала, что это только слова. Лгать самой себе глупо. Это то же самое, что тушить огонь бензином. Лучше стоит отключить чувства, и тогда станет легче.
– Эрик… я не могу. Прости.
Он тяжело вздохнул.
– Любя, ты меня все равно отвергаешь… Почему?
В порыве эмоций я ответила:
– Да потому что я не хочу испытать боли! Мой отец ушел от нас, когда мне стукнуло одиннадцать; я была еще ребенком, а мне уже успели разбить сердце, понимаешь? Я не хочу этого! Я не хочу, как мама, плакать по ночам! Это выше моих сил… – я поднялась из-за стола, схватила пальто и рванула прочь.
– Эй! Я разговариваю со стенкой, Рэйчел? – мама щелкнула пальцами у моего носа, тем самым вернув в реальный мир.
Я вздрогнула. Мамин стеклянный, полный волнения взгляд устремился на мое поникшее лицо. Она уменьшила звук телевизора и выпрямила спину. Стало ясно, что семейного разговора не избежать. Отлично.
В основном мы с мамой почти не разговариваем, только если найдется общая тема. Она постоянно на работе, а я, в свою очередь, в школе или у Роуз. После развода с отцом мама вышла замуж за работу и с тех пор не изменяет ей. Бывает, вижу, как мать с дочерью сидят в кафе, ходят по магазинам или просто гуляют по парку, становится так обидно и завидно, словно меня лишили чего-то ценного.
Она натянула широкую улыбку, говорящую «ну же, расскажи о своих проблемах, доченька».
– Как дела в школе? – поинтересовалась мама, подготавливая почву для главного вопроса. Тоже мне предлог для разговора.
– Хорошо.
– А дела в целом? В последнее время ты совсем вялая. Ты не заболела?
– Мам, если я не хожу гулять, сижу дома и не ем твое двухдневное рагу, еще не значит, что я больна.
Мама отвела взгляд. Кажется, мои слова ее ранили.
– А что тогда происходит? Тебя что-то беспокоит?
Я скривила губы и заерзала на месте. Интересно, что будет если я отвечу «да»? Начнутся, конечно же, допросы, потом советы, в итоге контроль. Лучше все-таки соврать. И мне будет лучше, и маме не придется лишний раз нервничать.
– Нет. Все хорошо, мам. А ты как?
Она тяжело вздохнула и устало протянула «м-м-м». Ее лицо потемнело, а тонкие, но густые по природе брови задергались. Она что, нервничала? Неужели у мамы проблемы на работе или ее вновь достала бабушка? Я сверлила ее вопросительным взглядом, но мама не торопилась отвечать.
– Эм-м, – отставив чашку чая, откашлялась она, – я уволилась.
– Мама, что значит ты уволилась? Почему?! – почти крикнула я.
Она пожала плечами.
– Не знаю. Наверное, надоело работать на одном месте. Моя хорошая знакомая предложила работу в ресторане. Завтра собеседование.
– Но что, если тебя не примут? Ты же останешься без работы!
Мама звонко засмеялась и обхватила мои плечи, прижав к себе, отчего моя голова оказалась у ее груди. Я слышала родной запах ванили. Мне бы хотелось сидеть так вечность в объятиях мамы. Иногда меня посещают грустные мысли, что когда-нибудь мне придется ее отпустить, чего мне не хочется.