Я зажмурила глаза, и слезы заново покатились по пылающему лицу.
– Прошу, не говори таких страшных слов.
Пришло время прощальных речей и молитвы. Эрик нехотя отпустил меня, чтобы вернуться к готовой разрыдаться Дарье. Священник с длинной бородой и с крестом на шее прошел на помост и, держа Библию в руках, остановился у гроба.
Я не слышала речей священника, пребывая в мучительных раздумьях. Это продолжалось не слишком долго. Вскоре он призвал всех помолиться, поэтому мы сложили руки в единый кулак и наклонили головы. И теперь в голове один туман – я не могла сосредоточиться. Помолиться за покойника у меня толком не получилось из-за мыслей об отце, предавшем мое доверие.
Затем пришел черед прощальных речей. На помост прошел Эрик. Он выглядел еще бледнее, чем прежде. И я уже сидела наготове, чтобы в случае чего успеть поймать его. Эрик выдохнул и развернул перед собой лист бумаги.
– Мне было девять лет, когда папа сказал, что жизнь не похожа на мыльную оперу, и никто здесь не сможет нам помочь, если мы вдруг позабудем свои реплики. Он учил меня оставаться сильным, независимым, когда надо быть твердым, а когда следует – добродушным. Папа никогда не причинял мне боль: ни физическую, ни психологическую. Он был моим другом, учителем, а иногда даже мамой… – сказав это, Эрик улыбнулся, как и Дарья. – Однажды папа заговорил со мной на тему любви, мне было четырнадцать. Мы сидели у нас на кухне, закусывали непонятно чем. Я спросил у него тогда: «У любви есть срок годности?», а он ответил: «У любви нет, а у людей – да. И он истекает». Как же обидно, что эти слова в чем-то были правдивы. Я не знаю, за что нам это, почему… – Эрик прикрыл веки, давая себе время набраться сил. – Но это нечестно. Наша семья каждое воскресенье посещала церковь, и неважно – на улице наводнение или снегопад, мы просто должны были пойти в церковь… помолиться. Мой отец, Уильям Нансен, честный, добрый, справедливый, рассудительный человек; лучший на свете отец и муж, дядя и племянник, сын… Надеюсь, он и дедушка встретились в раю и обрели покой. Я горд быть твоим сыном, – Эрик обернулся к гробу, прикусывая дрожащую губу, – я люблю тебя, пап. И буду сильно скучать. Я уже скучаю. Этот мир без тебя – отвратителен. Ужасен. Я обещаю тебе, что буду опорой для мамы, буду с ней всегда рядом. И я знаю, что однажды мы с тобой встретимся и не расстанемся больше никогда! Покойся с миром, пап, мы тебя любим.
Понадобилось немало усилий, чтобы не разрыдаться от столь прочувствованных глубоких слов. Эрик говорил искренне, вкладывая в каждое слово частичку себя. Я шмыгнула носом и сжала в руке мокрый платок.
После Эрика выступили еще несколько человек, затем все отправились на кладбище, где должна проходить последняя церемония. Гроб выносили близкие семьи, включая Эрика, под тяжелую грустную мелодию, от чего сердце обливалось кровью. Люди разъезжались: кто-то на кладбище, кто-то домой к Нансенам, а кто-то на все четыре стороны. Скотт и Адриан поехали с Эриком, мне же Дарья предложила поехать к ним домой, привести себя в порядок и заодно помочь с поминальным столом. Поэтому мы вместе с Роуз, Эммой и кузиной Эрика Тарой сели в такси и отправились на Фиджи-стрит.
Тара оказалась очень милой девушкой. На вид ей было года двадцать три, но на самом деле всего двадцать. У нее вьющиеся черные волосы, карие глаза и красивой формы губы. Приняла меня она сразу, и такое ощущение, что Тара моя кузина, а не Эрика.
Прошел час, и гости начали понемногу заполнять дом. Машины стояли во дворе, образовав длинную цепочку. Люди были повсюду: на крыльце, на кухне, в коридоре, а больше всего – в гостиной. В основном приехали сюда близкие родственники и друзья. Эрик отстраненно сидел на диване между друзьями и, по-моему, совсем не участвовал в беседе. Все как один говорили с уважением об Уильяме, вспоминали о минувших днях и печально вздыхали. Видимо, и со мной будет так. Обо мне вспомнят только после моей смерти.
Мы с Роуз обходили гостей, предлагая им закуски и напитки; Тара и Эмма обслуживали людей на улице.
Дарья разговаривала по телефону со свекровью, которая не смогла приехать на похороны по состоянию здоровья, – она совсем недавно перенесла инфаркт. Представляю, как ей больно, ведь она не попрощалась с сыном. Это очень несправедливо. В гостиной, на комоде, стояли фоторамки с изображением улыбающегося Уильяма Нансена, а вокруг них цветы и свечи. Кто-то до сих пор плакал, но у многих уже не осталось слез. Дарья словно превратилась в мумию. Это чудо, что она все еще стоит на ногах. Пока она нарезала закуски, мы с девчонками болтали между собой. Тара рассказывала о Норвегии, традициях и плюсах страны, но, заметив проходящего мимо Эрика, прервалась:
– Пойду посмотрю, как он там.
Вообще-то сделать это хотелось мне, однако я вызвалась помыть посуду и не могла скинуть все на миссис Нансен. Остальные девочки вышли в гостиную собрать лишние приборы.
– Спасибо тебе большое, Рэйчел! Ты мне сегодня очень помогла, – улыбнулась искренне Дарья, несмотря на то что ее лицо похоже на выжатый лимон.
– Да что вы, миссис Нансен, – сказала я, с сожалением осознав, «уже мисс…», – я ничего такого не сделала.
– Нет, сделала. Ты очень поддержала нас, особенно Эрика. Уильям очень хотел видеть тебя на своих похоронах, он называл тебя дочкой, – грустно улыбнулась Дарья.
Я сглотнула.
– Это взаимно. Для меня он был отцом. Хорошие люди никогда не забываются, Дарья. Уильям всегда с нами, в наших воспоминаниях и в сердцах, – я взяла полотенце и вытерла мокрые руки.
Она пристально поглядела на меня и вдруг заплакала. Я на мгновение растерялась. Сократив между нами дистанцию, Дарья крепко обняла меня, не переставая лить жгучие слезы.
– Эм… ладно, посмотрю, как там Эрик, – откашлявшись, сказала я.
Я выбралась в коридор, пребывая в расстроенных чувствах, и направилась прямиком к спальне Эрика. Вошла не сразу, постучалась и только тогда заглянула внутрь, сразу потеряв дар речи. Эрик курил, чем привел в ступор не только меня, но и, судя по хмурому виду, Тару. Когда у него появилась эта вредная привычка? Точно не сегодня, потому что Эрик держался уверенно, не как новичок.
– Рэйчел, ты хоть ему объясни, что курение вредно для здоровья! – возмущенно причитала Тара, испепеляя взглядом невозмутимого Эрика.
Я хлопала ресницами, не зная, что ответить, потому что до сих пор не могла поверить в происходящее.
Эрик медленно затянулся и выдохнул дым.
Тара вновь запричитала. Видимо, Эрику совсем худо, раз уж он ищет утешение в вещах, которые не приносят пользы. Он потерялся.
– Эрик, ты должен бросить курить! Это вредно! Что ты молчишь? – допытывалась Тара, не теряя надежду образумить кузена.
Эрик недовольно цокнул, закатив глаза.
– Слушай, не могла бы ты сверлить мозг кому-нибудь другому? Отвали от меня!
Ого, я впервые видела его таким… злющим.
Тара осеклась. Мимо меня не прошла перемена ее настроения: она чувствовала себя неловко передо мной и, чтобы скрыть чувство стыда, Тара с укором покачала головой.
– Кузен, это не смешно! Ты не можешь опуститься до такого уровня!
Брюнет криво усмехнулся.
– Серьезно? И это мне говорит студентка, которую лечили от наркозависимости? Кончай свои лекции и лучше займись делом, а если хочешь, можешь даже принять дозу.
Я в ужасе округлила глаза, уставившись на густо покрасневшую девушку. Что за чертовщина здесь происходит?! Тара лечилась от наркозависимости, а Эрик ведет себя как последний урод. Даже не верится. Неужто его душа потемнела, как это было с Крисом?
Тара сделала шаг назад и в ужасе смотрела остекленевшими глазами на Эрика.
– Вот как значит… За тебя волнуются, переживают, а ты в душу плюешь… Поговорим, когда наберешься мозгов, чтобы извиниться, – Тара пулей вылетела из комнаты, громко хлопнув за собой дверью, но Эрик даже не шевельнулся.
Мне не по себе. Словно я в одной комнате не со своим парнем Эриком, а с каким-то незнакомцем.
Сделав глубокий вдох, я приблизилась к нему, намереваясь обсудить произошедшее. Он потушил сигарету об угол кровати и бросил окурок на пол.
– Эрик, тебе не показалось, что ты был слишком резок с сестрой? – мягко спросила я. Нансен пожал плечами. – И когда это ты начал курить?
– Я просто хочу расслабиться. Это что, преступление? – раздраженно фыркнул Нансен.
Я замялась и села рядом с ним.
– Хочешь поговорить?
– Нет, – отрезал Эрик.
Тишина. За одно мгновение мы отдалились на тысячу километров друг от друга. Я слышу биение его сердца – оно безумно быстрое.
– Я понимаю, что тебе сейчас очень плохо… Но не стоит срываться на близких, ладно?
– Рэйчел, послушай, только не надо меня поучать, окей? Я хочу побыть в тишине, один. Понимаешь?
– Да, но я всего-то хотела тебя поддержать.
– Твоя поддержка бесполезна, лучше иди туда, где от тебя будет больше пользы, ясно?! – резко обрубил он, отмахнувшись.
Мной овладел страх. Он никогда раньше не кричал на меня, не мог даже косо смотреть в мою сторону, и что же теперь?.. От странного поведения Эрика волосы дыбом вставали. Если я и его потеряю, то точно съеду с катушек. Мне больно. Больно из-за того, что Эрик ведет себя подобно последней сволочи. Я понимаю, что у него страшное горе и в сердце его сейчас бушует скорбь, но в чем виноваты те, кто хочет просто ему помочь? Он несправедливо отталкивает нас.
– Да что с тобой такое? – я вскочила с кровати.
– Просто оставь меня в покое! Дай подышать, дай отдохнуть ото всех!
В этой комнате нет прежнего Эрика. С этого дня все будет иначе, и эти перемены меня не устраивают. Насупившись, я перевела дыхание.
– Я всегда буду с тобой рядом, даже если ты этого не хочешь. Ладно, мне и вправду лучше уйти… Пойду помогу Дарье на кухне, – ноги сами понесли меня к двери, хотя сердцем я хотела остаться с Эриком.
Только вот Эрику моя компания не по душе.