– Ага, горячие плейбои, – подначила я.
Мой смех поддержала и Роуз, а затем ее взгляд устремился куда-то в сторону. Я обернулась. Ну конечно, кто же еще это может быть, кроме Скотта.
Он выглядел сногсшибательно в официальном костюме с бабочкой; в его руках огромный букет пионов, от которых Роуз без ума. Она прикрыла рот руками, смеясь, побежала к бойфренду. Эта картина будто слизана из фильма.
Реджина, заметив это, не упустила возможность запечатлеть момент на камеру. У меня по спине прошлись мурашки. Нет, этот день ничто не в силах омрачить. Все-таки это мой выпускной, он бывает один раз в жизни!
К нашей компании примкнул мистер Хагберг, который нарядился в костюм цвета слоновой кости. Он улыбнулся нам и пожал руки.
– Здравствуйте, ребята. Как настрой? – спросил директор, обращаясь при этом ко мне.
Все заулыбались. Никто не успел ничего ответить, потому что моя мама привязалась к директору с просьбой сделать «всего лишь один снимок». Да, ее не изменить. Я встала рядом с директором, тот приобнял меня, а с другой стороны разместились Коди с Беном.
– Скажите «аттестация», – протянула мама, и мы повторили за ней.
Серьезно? При чем тут вообще аттестация? Маму не понять. Ну она хотя бы пришла ко мне на выпускной, в то время как папа даже не соизволил позвонить, а бабушка предпочла находиться на выпускном Джесс. Замечательно. Я поправила шапочку выпускника и выпуталась из объятий Хагберга.
– Рэйчел, знаю, мы говорили об этом много раз, но после моей речи выходишь ты, помнишь? – напомнил директор, и я уверенно кивнула.
– Конечно, такое сложно забыть, даже если очень постараться.
– Ты справишься, детка, – не сомневалась во мне мама, что грело душу.
– Я тебя объявлю, не переживай. Все в тебя верят, – кивнул Хагберг.
К нам приблизился математик; он что-то сказал директору, после чего они оба исчезли. Коди и Бен также покинули меня.
Получается, мы с мамой наедине, одни, как и всегда… Это уже в порядке вещей.
Я устало перевела дыхание и поправила непослушные волосы.
– Дорогая, ты такая красивая! Не могу поверить, что ты уже закончила школу! Мой птенчик, когда ты так выросла? – защебетала мама, приобняв меня.
Отмахнувшись, я буркнула:
– Да, я тоже. Как будто только вчера познакомилась с Роуз… – согласилась я.
– Ты какая-то грустная. Что с тобой? Или волнуешься перед выпускной речью?
Я поджала губы.
– Угу, – кивнула, – да, немного не по себе…
Если честно, до выступления мне нет дела. Я репетировала много раз и была готова на все сто. Дело в другом. Как выяснилось, даже у Коди с Беном есть пары на вечер, а я приду на бал одна…
Прошел месяц. Эрика нет – ни в городе, ни в моей жизни. И признаться, я до сих пор его не отпустила. Это сложно.
Вскоре семья Фишеров со Скоттом вернулись. Роуз взяла меня под руку и ободряюще улыбнулась. Она догадывалась, о чем я думала. Я все ей подробно рассказала. Словно пережила этот ужас по второму кругу.
– Уже начинается! Пойдемте, пойдемте! – хлопнул в ладоши мистер Фишер.
Мы разделились: родители и гости в одну сторону, а выпускники – в другую.
В груди задрожало. Я будто отпускала нечто родное. Это чувство нельзя объяснить словами, его нужно прочувствовать. Ностальгия по какому-то отрезку времени. Мы с Роуз прошли к первому ряду, усаживаясь прямо возле сцены с кафедрой, у которой стоял Хагберг, а позади него и все остальные преподаватели. Этот день более чем странный, даже мисс Гринберг мягко улыбалась во всю вставную челюсть.
Облака заслонили солнце, отчего повисла тень, а значит, наконец-то я могу не щуриться. Бен и Коди уселись позади, чтобы мы могли обмениваться колкими замечаниями, пока учителя будут толкать скучные речи.
Наша школа отличалась от других своими традициями. Пока в остальных школах на церемонии выступал школьный хор, у нас дело обстояло следующим образом: сначала выступал директор, после него выпускник с речью, то есть я, затем наступал момент вручения дипломов, а потом праздничное шествие учеников под звуки симфонического оркестра. И вот Хагберг начал свою речь. Во дворе школы царила тишина, лишь плач младенца со стороны родительского ряда нарушал ее.
Я старалась сфокусироваться и проникнуться словами директора, но что-то мне не давало покоя. Мысли летали где-то там; может, физически я здесь, но душой – в другом измерении.
– Пс, – шепнул Коди мне на ухо.
Мы с Роуз наклонились к парням, а они всем телом подались к нам.
– Прикиньте, если физичка уронит свои панталоны прямо на сцене, – хихикнул Бен.
Мы с Роуз заулыбались.
– Прямо-таки слышу ее визг! Ох, хоть бы так и было, хочу от души посмеяться, – Коди откинулся на спинку металлического стула, украшенного белоснежными лентами из искусственного шелка.
Вновь повисла тишина. Директор твердил что-то о дисциплине, гордости и чести. Он поблагодарил и похвалил школьную команду баскетболистов за их победы, кубки и медали. Все начали аплодировать. Бен самодовольно улыбнулся во весь рот и заорал: «Скорпионы лучше всех!», его поддержала вся команда. Мы с подругой повернулись и отдельно поаплодировали друзьям, искренне улыбаясь. Ажиотаж стих. Хагберг также поблагодарил участников школьного шахматного клуба за победу в городском туре конкурса «Шах и мат». Ого, я и не знала, что у нас существовал шахматный клуб.
– Боишься? – спросила шепотом Роуз, не отвлекаясь от речи директора.
От ее вопроса внутри что-то щелкнуло.
– Раньше я об этом не думала, но сейчас испытываю легкий мандраж…
– Не переживай так сильно. Перед тобой будет текст, а еще попробуй представить, что вокруг никого нет, – советовала Роуз, повернув голову ко мне.
Я так по ней скучала… Ее прибытие – лучший подарок на свете.
– Обещай, если я запнусь, ты не будешь смеяться.
Роуз скривила губы и опустила глаза. Вот поганка!
– Проси все что хочешь, кроме этого…
Мы обе тихо хихикнули. Хагберг закончил со своей частью. Народ принялся хлопать. Я осознавала, что сейчас наступит важный момент – мое выступление с выпускной речью. От этой мысли внезапно задрожали коленки. Я пыталась не паниковать, но ничего не выходило. Боже, а если я упаду, или забуду текст, или оговорюсь? Надо сохранять трезвость ума. Директор объявил мой выход, и все вновь поаплодировали.
– Удачи! – в унисон выкрикнули ребята, ободряюще улыбнувшись мне.
Черт побери, как же, оказывается, это страшно. Я поправила желтую ленточку на своих плечах и поднялась на сцену. Хагберг пожелал мне удачи и уступил место за кафедрой, к которой был прикреплен микрофон; здесь же лежала папка с моей речью.
Сердце бешено стучало, коленки подкашивались, язык заплетался. Такого у меня никогда не было, а ведь я выступала с докладами перед публикой, причем не раз.
Совладав с собой, я устремила взгляд на сидящую толпу. На меня, наверное, уставилось человек сто, если не больше, не считая учителей за спиной. Я нашла улыбающуюся маму, которая, сдерживая слезы, снимала меня на камеру. Нашла родителей Роуз и Скотта, показывающего мне «супер»; также на меня смотрели лучшая подруга и друзья, которые ждали чего-то особенного. Для них всех я и должна побороть страх. Ради них.
– Когда мы были маленькими, мы еще не знали, чего хотим и что от нас требуется. Нас спрашивали о будущей профессии, о работе, но мы все это переводили в шутку. Раньше я мечтала стать актрисой, как Анджелина Джоли или Натали Портман, немного позже мне захотелось быть гробовщиком. – Все засмеялись. – Но если быть откровенной, то я до сих пор не знаю, кем мне быть. Кто я? Для чего я была создана? Господь Бог ведь не просто так всех нас создал, правда? Выбор профессии – это основной, скажем так, ритуал взросления. Допустим, эту часть я выполнила, что осталось еще? Да много чего. Вы знали, что взросление это не только взлеты, но также падения? Это не только гормональный взрыв, депрессия и поиск места в этом обширном мире, но это еще борьба с мыслями, умение отпускать людей и смирение с правдой, порой печальной. Каждый из нас проходит этап взросления, и речь сейчас не об анатомии человеческого тела, а о внутренних качествах. Мы переживаем непростой период, когда человек начинает осознавать, что мир – не сказка со счастливым концом. Порой нам суждено сталкиваться с жестокой правдой, но, ребят, это лучше, чем жить в обмане. Ведь, приняв правду, можно начать жизнь с чистого листа. Говорят, что самый лучший возраст человека – подростковый, и, несмотря на некоторые моменты, я с этим согласна. Это время, когда мы можем примерять множество ролей, и нас никто за это не поставит в угол, ведь это часть взросления. Это волшебное время первой, порой неудачной любви. Первого поцелуя…
Для некоторых это время перемен к лучшему. И если вы лишились чего-то или кого-то в этом возрасте, не расстраивайтесь, ведь судьба переменчива, как и всё на этой земле. Да, нам не будет вечно семнадцать физически, но мы можем сохранить этот период в памяти. Вы можете написать в этом возрасте книгу и напечатать ее, если даже она не будет популярной, ничего, главное, что вы это сделали. Вы можете сочинить песню или создать свою группу, назвав ее, например, «Смежные углы» или еще лучше «Макдоналдс». Вы можете создать свою собственную коллекцию фантиков, брелоков или фарфоровых ангелочков, и, глядя на это в старости, вы будете знать, что это было в семнадцать лет. Вы можете облететь весь мир, покрасить волосы в зеленый цвет или даже выучить язык жестов, разве это не круто? А еще вы можете помочь малоимущим семьям, детям, которые больны онкологией, или можете хотя бы на сегодняшний день, если услышите, защитить человека, которого унижают за цвет кожи или за неподходящую одежду. Вы можете все! А знаете почему? Потому что вам семнадцать и у вас еще целая жизнь впереди, чтобы подумать о таких вещах, как профессия. От нас ждут серьезных решений, забывая о том, что мы тоже люди и мы тоже можем сомневаться; и если вдруг ты еще не определился со специальностью – расслабься. У тебя в запасе есть время. Я думаю, никто бы не хотел открыть глаза ночью и понять, что вся жизнь прошла мимо. Это было бы ужасно. Поэтому живите! Выходите вечером просто погулять, пока вы еще молоды и можете шевелить ногами; пойте сколько душе угодно, пока голос не