Роуз, как и обещала, мне позвонила.
– Привет, – поднесла трубку к уху.
– Ты помирилась с отцом? – завопила Роуз.
Я встала с дивана, расхаживая по комнате, трогая все, что попадется под руку.
– Можно и так сказать. Я сейчас у него.
– Шутишь? И как ты там, жива?
– Вроде того, но мне хочется домой.
– Держись, Рэйчел. Значит, ты его простила?
Секундная заминка.
– Не знаю, наверное, нет… или да, я не знаю, – вновь плюхнулась на диван и откинула голову назад, прикрыв веки.
– Представляю, как тебе сейчас тяжело. Твоя мама, кстати, у нас. Они пьют бренди.
– Бренди? – прищурилась я на настольные антикварные часы. – В семь вечера? Она точно грустит.
– Не волнуйся, бренди и глупые истории моей мамы сделают свое. Ты лучше думай о себе. Значит, завтра тебя не ждать в школе?
– Да… – к гостиной подобралась Изабелла. Я заметила ее. – Ладно, мне пора. Увидимся.
– Спокойной ночи.
Отключила мобильник в тот момент, когда Изабелла остановилась у дивана.
– Пойдем со мной, Рэйчел, – мягко попросила японка, развернувшись к выходу.
Я с недоумением нахмурилась, но все-таки встала. И что на этот раз? Какую еще свинью подложит мне этот чертов день? Мы прошли холл и завернули в сторону некогда моей спальни, остановившись прямо перед дверью. На ней полустертые наклейки бабочек.
– Зачем мы здесь? – я недоверчиво стрельнула глазами на Изабеллу.
Она не ответила и распахнула дверь, приглашая войти.
Ого… Я с тяжелыми ударами сердца прошла внутрь. Не могу поверить, что все осталось нетронутым. Детская комната жива: здесь и моя деревянная кровать, мой сундучок, где раньше «спали» игрушки, мой розовый шкаф, стульчик и столик для рисования… Я подошла к комоду, проводя по его поверхности пальцем. Пыль. Здесь словно не убирали со времен динозавров. Я вернулась в прошлое, в счастливое прошлое без боли. Моя детская комната все еще пахнет земляникой, и от этого меня еще сильнее затягивало в волшебные времена. Розовые стены ничуть не испортились, как и мозаичный белый пол. Не могу поверить, что папа не тронул мою комнату. Мне кажется, это сон. Да, это точно сон.
Я замерла у своей крошечной кровати и аккуратно села на нее, отчего та неприятно заскрипела.
– Я в этой комнате во второй раз, – осматривая помещение вместе со мной, призналась Изабелла, прислонившись к стенке плечом.
– Правда?
– Джордж, можно сказать, боготворит это место, поэтому никого сюда не пускает.
– Прикольно, – сконфуженная услышанным, промычала я.
Мне не хотелось показывать свою радость.
– Ты думаешь, что папа тебя не любит, что он тебя забыл, но это не так. Джордж всегда вспоминает о тебе. Он даже купил костюм на твой выпускной.
Кажется, зря я наговаривала на отца. Меня сильно осчастливили слова Изабеллы, ведь я считала папу моральным уродом, которому плевать на свою дочь. Так ли это?
– Его любовь ничего не значит, если он не показывает ее.
– Рэйчел, – участливо улыбнулась Изабелла, сев со мной рядом. – Он бы хотел проводить с тобой время, но он переживает за твою маму.
– Не смейте покрывать безучастность отца чувствами моей мамы! – Я моментально ощетинилась. – Она сильная. Она отпустила его раньше, чем я.
– Прости, я не то имела в виду, – облизнув губы, сказала Изабелла, – но Джордж не может приезжать к вам домой и вести себя так, будто ничего не произошло. Между твоей мамой и отцом пока еще чувствуется неловкость. Скажи, разве я не права?
Права. Я и без нее это знала.
– Я не прошу его переехать к нам, – взяла я себя в руки, – я хочу только, чтобы он не забывал обо мне. Чтобы мог прийти на родительское собрание. На какое-нибудь мероприятие. Да, он больше не муж моей матери, но он все еще мой папа, – я готова была зарыдать.
Слезы уже подобрались к глазам, ждали своего часа, поэтому я прятала их. Меня смущал наш разговор, притом с другой женщиной отца. Я чувствовала, что предаю себя.
– Да, милая, он твой папа. Ты должна знать, что он боится. Ему страшно ранить тебя, страшно оттолкнуть, напомнить о пережитой боли. А что делают люди, когда боятся? – спросила Изабелла, выдержав паузу. – Они убегают. Сегодня вы встретились лицом к лицу и дали друг другу шанс начать все сначала. Ты можешь использовать эту возможность, а можешь отказаться – твое полное право. Просто слушай это, – указала на мою грудь она, – а не это, – улыбнулась Изабелла, убрав руку с моей головы.
Я еще раз прошлась взглядом по комнате и всхлипнула. Время не повернуть вспять. Не вернуть назад те дни, которые я потеряла. Не изменить принятые когда-то решения. Но у меня есть «сегодня». У меня есть «завтра». И я могу сама предопределить свое будущее.
– Я знаю, что ты обо мне думаешь, – неожиданно произнесла Изабелла.
Я вздернула подбородок и взглянула ей в глаза, представляя, как жалко я сейчас выгляжу.
– И что же я думаю?
– Ты думаешь, что я соблазнительница, которая рушит семьи, и ты меня ненавидишь… – она грустно вздохнула. – Это справедливо.
– За что вы полюбили моего отца?
Немного подумав, японка отвечает:
– Он был настоящим.
– Значит, вы с самого начала знали, что у него есть семья?
– Нет. Я узнала об этом, когда было уже поздно. На тот момент я уже была в него влюблена.
– Это иронично, не находите, – хмыкнула безрадостно я, – что новая любовь строилась на пепле старой? Ответственность за разбитое сердце лежит полностью на отце, ведь это он принял решение изменить маме. Если бы он в самом деле любил ее, он бы, пусть это звучит грубо, даже не взглянул на вас. Так что нет, Изабелла, я вас не ненавижу. Может быть, немного злюсь, не более. Но я вижу, что вы хороший человек. Я дам шанс нам всем двигаться дальше, отбросив старые обиды.
Изабелла гордо кивнула мне и, вновь не спросив разрешения, кинулась в объятия.
Несмотря на то что я спала на жестком диване, утро показалось мне отличным. Я проснулась позже всех, но все равно рано. До школы еще полчаса. Потянувшись, я помассировала затекшую шею и отправилась умываться. Изабелла позаботилась и о туалетных принадлежностях: на стиральной машине меня ожидали полотенце, шампунь и зубная щетка.
– Доброе утро, как спалось? – первой меня заметила японка.
Я вышла уже одетой.
– Хорошо, – соврала я. – Ты разве не должен быть на работе? – обратилась я к отцу, перекладывая в свою тарелку омлет с беконом и укропом.
Папа перевернул страницу газеты и, не поднимая глаз, ответил:
– Я взял выходной, чтобы провести с тобой день.
Я машинально повернула голову к Изабелле, колдующей над плитой. Она мне подмигнула, как бы говоря «вот видишь, он хочет с тобой сблизиться».
– И какие у нас с тобой планы?
– Все что твоей душе угодно, – папа поднял на меня свои глубокие глаза, – это твой день.
– Наш, – поправила его я и улыбнулась.
Время близилось к трем. Первым делом мы с отцом поехали в кафе, где отведали самое вкусное мороженое в мире. Именно в этой самой закусочной мы с ним раньше тайком от мамы уплетали десерты, зная, что она будет ругаться: «Пока не поужинаете, о сладком можете даже не мечтать!»
И вот теперь, спустя столько лет, я вновь здесь… Затем мы съездили в кино, в торговый центр, обновлять мне гардероб.
Обанкротив отца, я с довольной миной прошла в машину и бросила пакеты с одеждой и прочим барахлом на заднее сиденье, а сама уселась вперед. Такое впечатление, словно шести лет разлуки и вовсе не было. Папа сел за руль и опустил свое водительское удостоверение в бардачок. Я не могла перестать улыбаться.
Каждому ребенку нужны отец и мать. Никто не сможет заменить их, даже если очень захотеть. Родители – единственные люди, которые будут рядом, несмотря на твой статус, финансовое положение и характер.
– Послушаем музыку? – спросил он меня, включив радио.
Заиграл Боб Марли. Папа обрадовался, услышав понравившуюся ему песню, сделал радио громче и пританцовывал на месте.
– Помнишь, как мы с тобой танцевали на дне рождения тетушки Майли?
– Да, у меня тогда на большом пальце мозоль вышла, – хмыкнула я, указав на свою ногу.
– Разве не под эту песню мы танцевали? – папа подался к проигрывателю, будто так он узнает ответ.
Я прислушалась к песне и судорожно вспоминала мотив той, под которую мы с отцом плясали.
– Нет, это другая.
– Разве? Послушай. На-на-на, на-на… Это она!
– Пап, эту песню я знаю. «Можно ли любить тебя?». Песню, под которую танцевали мы, поет другой человек.
– Да? – стушевался отец и вмиг отмахнулся. – Неважно. Эта песня мне нравится.
Он вдруг стал подпевать Бобу и плавно двигать одной рукой, щелкая пальцами под ритм. Я расхохоталась, наблюдая за его мимикой – он наслаждался моментом. Папа даже потерял управление и чуть было не врезался в крайнюю машину, однако, отчасти благодаря моей наводке, он вовремя успел сориентироваться. Я мертвой хваткой вцепилась в поручень и, благодаря небеса за все хорошее в жизни, зажмурилась. Отец на это только рассмеялся. Это панический смех, но я его поддерживала.
– Это было опасно, – заметил папа, уменьшая звук.
Я кивнула.
– Мы могли пострадать.
– Так бывает: то, что мы любим, может убить нас, – философствовал он, жестикулируя.
Хихикнув, я сверилась с часами. Почти три, матч скоро начнется. Пора действовать. Я набрала номер Роуз, чтобы договориться о встрече.
Гудки, гудки, гудки… Есть!
– Привет, это Роуз. Сейчас я не могу ответить на звонок, но вы можете оставить голосовое сообщение, и тогда я вам перезвоню! – проговорил автоответчик.
Надежда испарилась.
– Что-то не так? – спросил папа, заметив мой растерянный взгляд.
Я быстро покачала головой.
– Отвези меня на стадион «Уоксерс», – попросила я, – сегодня играют мои друзья, я обещала прийти.
– Ладно. У меня есть кое-какие дела, я оставлю тебя и уеду.