При этих словах Люда улыбнулась. С тех пор как они впервые поцеловались, для нее был только Лев. Она готова была поверить в бога, чтобы молиться ему о сохранении жизни Льву, пока он будет в командировке, но твердо решила, что если он все-таки не вернется, то она останется старой девой. Воспоминаний о нем ей хватит до конца жизни.
Кто спорит, долг перед семьей превыше всего, и, наверное, она действительно обязана порвать со Львом, чтобы в семье воцарился мир. Это законная и оправданная жертва.
Только Люда чувствовала, что нравится Льву по-настоящему, для него это не просто легкая интрижка в отпуске. Ему важно будет знать, что она ждет его и молится за него. Расставаться с ним накануне возвращения на войну нельзя. Просто нельзя, и все. Больше нельзя, чем не слушаться папу с мамой.
Люда берегла каждую секунду отпуска Льва, каждый день смотрела в календарике, сколько дней еще осталось, обводила их карандашиком и тряслась над каждым кружочком, как скупой рыцарь.
И вот когда она в воскресенье утром перебирала свои богатства, составляющие еще семь полновесных дней, позвонил Лев и сказал, что его отзывают.
– Прямо туда? – прошептала Люда, холодея.
– Нет, Людок, пока в Москву. Сегодня в ночь на «Красной стреле» поеду. Но день хотел бы провести с тобой и с Варькой, ты как?
– Конечно.
– Тогда спускайся минут через пятнадцать, мы тебя подхватим. И оденься потеплее, едем за город.
От волнения Люда натянула свою старую зимнюю одежду, не заботясь о том, как выглядит со стороны.
После того как они скрывались от метели в музее Кирова, весна уверенно наступала на город. Снег кое-где растаял, обнажив прошлогоднюю мертвую траву, над местами прокладки труб чернели ровные длинные полосы земли, среди шума шин и моторов слышалось настойчивое чириканье птиц, в общем, зима заканчивалась.
Но стоило им выехать за город, как пошли поля, занесенные снегом, высокие сугробы вдоль дороги, и вековые ели стояли в белом, совсем рождественском убранстве. Как будто они вернулись на два месяца назад, в январь. Только залив из величественной заснеженной равнины превратился в лужу, набитую колотым льдом. Впрочем, тут и там виднелись черные неподвижные силуэты рыболовов, которые не боялись утонуть или быть унесенными в открытое море.
Варя ловко и уверенно вела машину до Ломоносова, но, как только проехали дворец, Лев сказал:
– Поменяемся.
– Ну, папусь, я ж нормально еду. Ты с Людмилой Игоревной посиди.
– Тебе надо отдохнуть и сосредоточиться перед прыжком. Все, Дщерь, без разговоров.
– Перед чем? – пискнула Люда.
Оказалось, они едут в аэроклуб, где Варя собирается прыгать с парашютом.
– Первый раз?
– Да ну что вы, я с девятого класса занимаюсь.
– Ничего себе. – Люда от удивления сглотнула. – Это потому что папа-летчик?
– Господи, ну что за стереотипы, – засмеялась Варя, – папа-летчик, к вашему сведению, костьми бы лег, лишь бы я только близко не подходила к самолетам. Все мечтал, как будет мне бантики завязывать да куколок покупать, но не фартануло.
– Мечты-мечты, где ваша сладость, – сказал Лев с водительского сиденья.
Люда растерялась. Казалось, все, что она ни скажет, будет фальшиво и обидно, а может быть, даже она от незнания ляпнет что-то такое, что категорически нельзя произносить вслух из соображений суеверия.
– Это она в три года увидела в книжке Айболита на парашюте и решила, что тоже так хочет, – буркнул Лев, – что ж, сказано – сделано.
– Ну да, а то, если распределят куда-нибудь в отдаленные районы, там лучше уметь прыгать, чем не уметь.
– А если уметь, то уметь хорошо, – заключил Лев.
Люда по-прежнему не знала, что сказать. Ничего себе, распределят в отдаленные районы, Варя так спокойно об этом говорит, и это при наличии такого папы!
В их семье распределение было синонимом кошмара и страды. Родители шли на любые ухищрения, лишь бы только девочек оставили в Ленинграде. Папа почти год выбивал для Веры место в Пушкинском Доме, и Люде иногда казалось, что он специально стал более тесно общаться с дядей Мишей Койфманом, чтобы тот устроил ее на кафедру латыни в мединститут.
Перспектива уехать по распределению на периферию приравнивалась к перспективе отправиться прямиком в ад. За чертой города не было ничего. На Севере слишком суровый климат, дикие люди, девочкам не выжить, а в среднюю полосу тоже нельзя – теряется прописка. Нет, ради того, чтобы остаться в Ленинграде, можно пойти на любые жертвы, Люда и не задумывалась никогда, что есть люди, готовые ехать куда пошлют.
– Варя, возьми в бардачке шоколадку, подкрепись, – сказал Лев, – пока доедем, как раз усвоится.
Аэроклуб оказался большим деревянным домом, можно сказать бараком. Внутри стены были обиты листами фанеры и вразнобой оклеены обоями. Из коридора открывалось много дверей, в одну из которых убежала Варя, и Люду со Львом провели на второй этаж, в просторное помещение, уютно пахнущее печкой. По сравнительно ровным рядам стульев и развешанным по стенам плакатам с тригонометрическими формулами и устройством самолета Люда опознала учебную комнату.
– Товарищ генерал, чаю? – суетился смуглый черноволосый парень, видно, сотрудник аэроклуба.
– Нет, спасибо, – отрывисто сказал Лев, – и я здесь как частное лицо.
– Да-да, конечно, Лев Васильевич.
– Ты как, Люда, тут посидишь или пойдешь со мной на поле?
Она сказала, что пойдет, и чернявый повел их по протоптанной в снегу дорожке к широкому белому полю. Вдалеке виднелась опушка леса, деревья сливались в одну узкую серую ленту.
Слева от поля была расчищена широкая асфальтовая дорога, как Люда догадалась, взлетная полоса. Тарахтя, на нее вырулил самолет, какие она раньше видела только в фильмах про войну.
Когда он остановился и лопасти перестали крутиться, к нему двинулась вереница парашютистов. Люда напрягла зрение, но не узнала Варю среди ребят, облаченных в одинаковые комбинезоны защитного цвета.
Лев нахмурился.
– Не волнуйтесь, товарищ генерал, вы же лучше нас все знаете… – сказал чернявый.
– Именно потому, что я лучше вас знаю, я и волнуюсь, – отрезал Лев, – сигаретки не найдется?
– Не курю.
– Я тоже. Ладно, – Лев попинал ногой сугроб, – что у вас, все наготове?
– Да, Лев Васильевич.
Самолет взревел моторами, тронулся, набрал скорость и тяжело оторвался от земли.
Чернявый куда-то отбежал и почти сразу вернулся с пачкой сигарет:
– Вот, товарищ генерал.
– Спасибо. Но лучше не буду. А то провоняю табаком, Варька унюхает и поймет, как я психовал.
Чернявый настаивать не стал.
Люда заметила, что они на краю поля не одни, чуть поодаль стоит довольно большая группа людей, наверное, друзья и родственники других парашютистов. Она подумала, что, может быть, надо подойти к ним, но Лев стоял как вкопанный, провожая взглядом самолет.
Люде трудно было поверить, что все это происходит по-настоящему. Надо было что-то сказать, как-то подбодрить Льва, который, кажется, заледенел от напряжения, но она не знала, чем сейчас можно ему помочь. Просто стояла, отступив на полшага назад, и старалась дышать пореже.
Из самолета посыпались какие-то черные точки.
– Пошли, – сказал чернявый.
Лев вдруг взял ее за руку и сжал сильно, до боли. Тут точки стали расцветать куполами. Лев шепотом считал.
– Восемь, все.
Он немного ослабил хватку. Завороженно следя за полетом парашютистов, Люда забыла о времени. Сколько продолжался прыжок, минуту или три часа, она не сумела бы сказать.
Наконец первый приблизился к земле, и тут Лев так крепко сжал ее руку, что Люда зажмурилась от боли. Открыла глаза, когда все ребята уже приземлились и, утопая в снегу, собирали парашюты.
– Фу, сука, – сказал Лев.
– Как же вы разрешаете Варе прыгать, если так волнуетесь? – спросил чернявый.
– А как она мне разрешает в армии служить? – фыркнул Лев. – Тоже волнуется, ничуть не меньше. Жизнь, куда ты денешься.
– Кстати, у нас сегодня еще одна группа будет. Не хотите?
Лев нахмурился:
– Соблазнительное, конечно, предложение…
– Пилот опытный, экипировку подберем.
– Нет, дорогой товарищ, спасибо, но, пожалуй, воздержусь. Угробите целого генерала, родина вам этого не простит, – засмеялся Лев, – клуб прикроют, Варька расстроится… Нет, пропущу в этот раз, пожалуй.
– Предчувствие?
– Жизненный опыт, который говорит, что ЧП как раз и происходят, когда идешь без подготовки и не по делу, а только чтобы покрасоваться перед невестой.
Услышав это, Люда тут же забыла, что замерзла, и поскорее отвернулась, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость и не испортить момент. Тут подбежала Варя.
– Ну что, Дщерь, хорошо. Технично, – сказал Лев так буднично, будто она не с парашютом прыгнула, а вымыла пол, – все грамотно делаешь. Ты с ребятами еще побудешь или поедем?
– Поедем, только переоденусь.
Обратно Лев снова сам вел, а Варя села к Люде на заднее сиденье, положила голову ей на коленки и уснула, как только Лев вырулил с проселочной дороги на шоссе.
Люда сидела молча, стараясь не шевелиться, а Лев поглядывал на них в зеркало заднего вида и улыбался.
Дома они быстро пообедали пельменями со сметаной, Варя пошла в свою комнату досыпать, а Лев с Людой устроились на диване под сенью Кости Косточкина.
Спускались лиловые сумерки, будто растворяя в себе весь мир, кроме них двоих и спящей Вари за дверью.
– Пусть поспит, – шептал Лев, – ей еще нас на вокзал везти.
Люда молча прижималась к нему, хотела впечататься в его ребра, пропитать его собой, чтобы он сделался неуязвим.
– Долгие проводы – лишние слезы, – Лев зарылся лицом в ее волосы, – но это еще не настоящее прощание. Не хочу обещать, но, возможно, перед убытием я сумею вырваться на выходные. Или хотя бы на один денек.
– Возвращаться плохая примета.
– Не считается, Людочка. Это будет просто еще один микроотпуск, и все.