Всегда симпатизировавший Люде дядя Миша устроил ей прием у главного психиатра Ленинграда. У Льва оставалось немного чеков за предыдущую командировку (за эту он еще не получал и вряд ли уже получит), на которые они с Варей приобрели в «Альбатросе» бутылку виски в элегантной коробке-тубусе и отправились на поклон.
Главный психиатр, вальяжный мужчина с бородкой-эспаньолкой и глазами, горящими так, будто у него в голове постоянно мигала лампочка «запасной выход», принял их с большой любезностью, особенно Варю, которая, сменив кеды на туфельки, а брезентовые штаны на черное платье гимназистки, внезапно оказалась очень хорошенькой.
– Дорогие мои, милые девушки, я рад вам помочь, – басил психиатр, радушно усаживая их за длинный стол для совещаний.
После этого он скрылся за маленькой, незаметной среди дубовых панелей дверью, с бутылкой в руках, а через секунду появился уже без нее.
– Итак, дорогие мои, что я могу сделать для вашего батюшки?
Люда не стала объяснять, что она не дочь, а невеста.
– Отца положили в больницу без показаний, – сказала Варя, – я сама почти врач…
– Ох-ох-ох, как же это плохо, – перебил психиатр.
Варя приободрилась, воскликнула: «Вот именно!» – но тут же выяснилось, что он имел в виду другое:
– Коллега, вы должны знать, что нет хуже родственников, чем родственники с медицинским образованием, – засмеялся хозяин кабинета, – впрочем, если не сталкивались, то еще столкнетесь, какие ваши годы. Видите ли, в том, что касается родных и близких, желаемое часто выдается за действительное. Этого не надо стесняться, совершенно естественная уловка психики, но все же лучше о ней помнить и в серьезных вопросах, особенно касающихся жизни и смерти, вверить судьбу любимого человека в руки беспристрастным профессионалам.
– Да я не спорю. Если бы у папы был аппендицит, я бы никогда в жизни его сама не взялась оперировать.
– Ну вот видите, голубушка! То же самое касается и всех других органов и систем вашего батюшки. Компетентное заключение специалистов, согласитесь, имеет больший удельный вес, чем ваше мнение.
– Но я с ним провела весь день! Ладно, я, спросите ребят в аэроклубе, папа с ними занимался, наверное, хоть один из них насторожился бы, будь с папой что-то не так!
Психиатр склонил голову набок. Люда чувствовала, что его тяготит их визит. Не в том смысле тяготит, что приходится лгать и изворачиваться, нет, просто жаль напрасной траты времени.
– Дорогая моя коллега, – он улыбнулся так умильно, что Люда содрогнулась, – я так понимаю, вы еще не получили диплом?
– Год остался.
– Но цикл психиатрии у вас уже был?
Варя кивнула.
– Надеюсь, вы хорошо усвоили материал? Впрочем, это не важно, – сам себя осадил психиатр, – как бы вы ни учились, вы не могли не понять главного – госпитализация в психиатрический стационар – это не наказание, а лечение, и производится только и исключительно на благо пациента. Карательная психиатрия – это миф, страшилка, которую изобрели психически больные, отказывающиеся считать себя таковыми.
– Не сомневаюсь в этом, потому и прошу вас разобраться. От врачебных ошибок ведь никто не застрахован?
– Случайно возникло какое-то недопонимание, – включилась Люда, – возможно, Лев Васильевич слишком бурно отреагировал… Он же летчик, каждый год проходит медкомиссию, включая психиатра, и никогда никаких отклонений не обнаруживалось.
– Вот именно! Лев Васильевич заслуженный военный, героический человек, – улыбнулся психиатр, – он много сделал на благо нашей родины, но, к сожалению, такая колоссальная нервная нагрузка оказалась для него непосильной. Он слишком долго был в зоне боевых действий, что практически у всех приводит к ряду психических расстройств, описанных еще во время Первой мировой войны и поэтически называемых «сердце старого сержанта». Уверяю вас, ничего постыдного в болезни вашего отца нет.
– Если она есть.
– Есть, есть, голубушки мои, не сомневайтесь! Вы еще спасибо скажете за то, что советская медицина бдит на страже здоровья граждан. – Хозяин кабинета встал и неспешно направился в сторону двери. – Это ведь такое дело, совершенно непредсказуемое, особенно если военная служба сопровождалась черепно-мозговой травмой. Внезапно, вдруг, сознание выключается, и что в этот момент сделает человек, ведает один только бог. Задушит, зарежет первого, кто под руку попадется, или сам выпрыгнет с восьмого этажа – вариантов масса. Вы просите его отпустить, сами не понимая, какой смертельной опасности подвергаете его и сами подвергаетесь рядом с ним.
– Мы очень просим вас обратить внимание на этого пациента, – сказала Варя, – пожалуйста, проверьте, точно ли он болен. Может быть, назначить экспертизу?
– Ах, девушки, – психиатр взялся за ручку двери, – ваш отец болен, это установлено точно, и сомневаться в диагнозе нет никаких причин. Я обещаю вам взять его на контроль, чтобы он получал адекватную терапию и содержался в сносных условиях, но больше я ничего не могу для вас сделать. Ваш отец нуждается в принудительном лечении, и вам придется с этим смириться.
С этими словами он распахнул дверь, и Люде с Варей ничего не оставалось, как уйти.
Попробовали действовать по немедицинским каналам. Варя достала отцовскую записную книжку и методически принялась обзванивать все номера. Кто-то желал Льву скорейшего выздоровления, кто-то Варе терпения, кто-то говорил «простите, не припоминаю», главное, что практический эффект равнялся нулю.
Люда тоже пролистала свою тощую записную книжку от А до Я и обратно. Обращаться было не к кому.
Совершенно отчаявшись, она постучалась к Вере.
– Верочка, помоги… Я знаю, у тебя есть высокопоставленные знакомые…
– Да где уж нам, – ухмыльнулась Вера.
– Ты дружишь с известными писателями, бываешь в таких кругах… Может быть, поговоришь осторожненько? Вдруг кто-то захочет вступиться? Просто так, знаешь, будто тебе это не надо…
Вера посмотрела на нее белыми от ненависти глазами и расхохоталась таким ледяным лязгающим смехом, что Люде стало страшно:
– Ты серьезно думаешь, что я буду за тебя впрягаться? После того, что ты сделала? Ну тогда ты еще большая идиотка, чем я думала!
– Верочка, я ничего не сделала… Во всяком случае не хотела…
– Рассказывай! Ты всю жизнь мне завидовала, мелкая дрянь!
– Нет, Вера!
– Кого ты хочешь обмануть! На говно исходила от зависти, вот и решила соблазнить Корниенко мне назло! Пусть я моль ничтожная, зато я буду генеральша, а Вера пусть в старых девах так и сидит! Хоть в чем-то буду ее лучше!
– Вера, что за детский сад?
– Уесть меня хотела, что, получилось? Ну а теперь, как говорится, кушайте, не обляпайтесь.
Люда тряхнула головой, до конца не веря, что сестра говорит всерьез:
– Вера, мы ведь с тобой не игрушку не поделили…
– Ты еще поучать меня вздумала? Тогда и я тебя поучу: иди, еще с кем-нибудь поваляйся в постели, авось он за твои прелести любовника тебе освободит!
У Люды оставалась одна надежда – на папу.
Он единственный в семье разговаривал с ней, да и то старался это делать, пока никто не видит. Официально Люда снова стала изгоем.
К сожалению или к счастью, отец никогда не был конъюнктурщиком и подхалимом, и категорически не умел обрастать полезными знакомствами. Но все же заведующий кафедрой в университете – фигура не самая ничтожная на шахматной доске кумовства и блата. У всех есть дети, которым необходимо высшее образование, но не все эти дети умные. И тут знакомство с видным сотрудником универа, которому ты оказал важную услугу, будет совсем не лишним.
Папа обещал осторожно разведать обстановку, но сразу предупредил, чтобы Люда особенно не надеялась.
Однажды им с Варей пришло в голову написать открытое письмо в газету «Ленинградская правда» с копиями в горком партии и ГУЗЛ[3].
По вечерам они сидели у Вари, сочиняли текст, но пока было больше вопросов, чем ответов. Что написать, они примерно представляли, но вот от чьего имени? От дочери и невесты? Но, как совершенно справедливо заметил вахтер на проходной в больнице, таких невест пучок на пятачок. Придется подписываться только Варе, а Люда останется не у дел. Главное, за подписью студентки мединститута письмо имеет все шансы быть выкинутым в корзину. Вот если бы в защиту Льва обратились его сослуживцы или какие-нибудь деятели культуры и науки…
Только сослуживцы открестились, а деятели культуры ничего не слышали о генерале Корниенко.
Вскоре папа сказал, что сделать ничего невозможно. Напротив, любые активные движения только усугубят ситуацию, наподобие того, как болото быстрее засасывает барахтающегося человека, чем того, кто смирно ждет спасения.
– Людочка, твой жених перешел дорогу таким людям… – папа вздохнул, – среди моих знакомых самоубийц, извини, нет. Наоборот, если наверху поймут, что Лев Васильевич пользуется поддержкой народа, его только глубже утопят, а заодно и тех, кто за него вступился. Самая разумная тактика сейчас – переждать, пока обида властей предержащих потеряет остроту. Про него забудут, и тогда он спокойно выйдет из больницы.
Подумав немного, Варя признала, что это, наверное, и вправду самая верная стратегия, но, несмотря на то, что они сидели тихо, как мышки, Льва все-таки разжаловали, лишили генеральского звания, и вскоре незнакомый вежливый капитан привез Варе чемодан с личными вещами Льва, сообщив, что, поскольку Корниенко больше не имеет права на служебную квартиру, она была передана другому военнослужащему. Пролетел день свадьбы, про который Люда бы и не вспомнила, если бы Варя не достала бутылку вина. Люда удивилась, зачем, а Варя сказала, что, несмотря на обстоятельства, с сегодняшнего дня считает Люду законной женой папы и своей официальной мачехой, и это дело надо отметить.
Выпили по бокальчику, закусили хлебом и найденным в холодильнике подсохшим сыром, но не стало ни веселее, ни легче.