tifosi. Сегодня как раз заканчивался последний этап гонки «Тур де Франс» и по радио транслировали финальный этап. Все внимательно слушали затаив дыхание, и вот наконец диктор прокричал, что француз Роже Лапеби первым пересек финишную черту и выиграл гонку. Итальянец Марио Вичини пришел вторым. Марко и все остальные разразились ругательствами. «Dio, no!», «Non possibile!», «Mamma mia!»[52]
Посетители рухнули на стулья и уставились в бокалы.
— Беппе, как же это стряслось? — прокричал один из них отцу Марко. — Ведь победить должен был Бартали! Нас надули, верно?
— А то! — провозгласил Беппе, стоявший посреди зала. — Во-первых, победить должен был Бартали. В прошлом году он выиграл «Джиро». Все знают — эта гонка была за ним. Но после травмы, которую он получил на восьмом этапе, уже не оправился. Бартали боролся изо всех сил, но не смог удержать лидерство. Бартали конец, но не Италии, верно?!
— Нет, нет, это не конец!
— У нас новый герой — Марио Вичини!
— Его первая гонка — он даже не участвовал в «Джиро», правда, Беппе?
— Esatto![53] — кивнул тот. — Только представьте: Марио Вичини из Эмилии-Романьи участвует в «Тур де Франс», не связанный ни с одной командой. Этап за этапом он подтверждает свою силу. Приходит вторым в генеральной классификации. — Беппе поднял бокал. — Пью за Вичини!
— За Вичини! — взревели все и выпили.
Беппе кивнул:
— Победить должен был Вичини, Лапеби мухлевал на высокогорье.
— Да, Лапеби мухлевал!
— Говорят, на подъемах его подталкивали болельщики.
— Я тоже это слышал, и судьи его за это наказали.
— Но Лапеби сказал, мол, не хотел, чтобы они это делали! Они толкали его по доброй воле.
— Позвольте мне прояснить этот вопрос с точки зрения закона, — вмешался Массимо, сидевший рядом с Сандро. — Лапеби получил помощь со стороны. Как юрист могу сказать, что это было против правил, и Лапеби следовало дисквалифицировать.
— Отличная мысль, синьор Симоне! — воскликнул сидевший за тем же столиком партиец, которого Марко никогда прежде здесь не видел.
— Лапеби тоже был жертвой! — крикнул кто-то еще. — Поговаривают, ему подпилили руль.
Но публика тут же загомонила осуждающе, упрекая посетителя, что он не только ошибается, но и неблагонадежен, а может, и вовсе предатель. Тот возмутился, и вскоре поднялся шум на весь бар; Марко почувствовал перемену настроения: алкоголь и поражение — плохая компания.
Марко поднял бокал красного вина.
— Слушайте, я хочу сказать тост! За Италию!
— За Италию! — дружно подхватили все, поднимая бокалы.
Марко продолжил:
— Друзья, Италия не была сегодня повержена — не для меня! В нашей стране столько сокровищ, особенно в Риме! Сокровищ, которые никто и никогда не сможет у нас отнять!
— Браво, Марко! — крикнул Массимо, и Сандро ухмыльнулся.
Марко принимал происходящее близко к сердцу, хотя Альдо смотрел на него как на помешанного.
— Да в конце концов, какая разница, кто выиграл «Тур де Франс»! Это ведь не «Джиро д’Италия»! Мы не французы — мы итальянцы!
Завсегдатаи разразились восторженными криками:
— Да, у нас есть собственная гонка!
— «Джиро» куда труднее — и честнее!
— Итальянцы не мухлюют! Мы народ отважный!
— Да, и в нашем чудесном городе столько сокровищ! — Марко вспомнил о древностях, мимо которых проезжал прошлым вечером. — Мы проходим рядом каждый день, но часто ли видим по-настоящему? Ценим ли мы их по-настоящему?
По залу разлетелся согласный гул.
Марко указал на открытую дверь.
— Например, у нас поблизости Понте-Фабричио — пешеходный мост, возведенный древними римлянами, и по нему до сих пор ходят. Мы получили его в наследство от древних времен, еще до рождения самого Христа! Это чудо принадлежит нам в силу происхождения.
Публика кивала и одобрительно гудела.
— А колонна Траяна[54], что вздымается в небеса! Вы хоть раз по-настоящему рассмотрели резьбу? Она рассказывает историю. Кто-то ведь вырезал эти фигуры! А знаете кто? Римляне! Мы — римляне! — Энергия Марко била ключом, подпитываясь восхищением публики. — А как же Колизей — величайшая арена мира! Вы видели, как великолепно она сконструирована? Будто большая чаша римского неба.
— Верно!
— Отличный парень этот Марко!
— И к тому же патриот!
— Говорят, и велосипедист он неплохой!
Марко просиял улыбкой:
— Вот о чем я вам твержу. Наш город возник прежде всего остального мира. Мы были первыми в самом важном. Не в дурацких гонках, а во всей западной цивилизации.
Аплодировали все, и даже Альдо.
Марко помедлил, слушая рукоплескания, а потом заметил, как стоящий в глубине зала отец с мрачным видом манит его к себе. Марко пробрался через толпу, затем вышел в коридор, отец отвел его в складское помещение и закрыл дверь.
— Забавляешься над велогонками, Марко? Дурацкими их называешь? Это же наша товарная фишка! — Отец дал ему подзатыльник. — Тебе напомнить, что я финишировал двенадцатым в «Джиро д’Италия»? Это был лучший день в моей жизни, я никогда так горд не был!
— Папа! — обиделся Марко. — Я всего лишь пытался помочь.
Внезапно дверь отворилась, и на пороге появился Массимо с партийным деятелем.
— Извини, Беппе. Позволь представить тебе комендаторе Буонакорсо — он возглавляет местный Fascio. Он хотел с тобой познакомиться.
— Piacere[55], комендаторе Буонакорсо, — сказал отец, протягивая руку.
— Piacere, Беппе. Пожалуйста, зовите меня Романо. — Буонакорсо с натянутой вежливой улыбкой пожал руку отца. Глаза у него были маленькими, карими, тонкие усы блестели от помады, а нос, к сожалению, напоминал картофелину. Он был среднего роста, подтянутый, ухоженный, складки мундира безупречно отутюжены.
— Чем обязан столь приятному знакомству, Романо?
— Ваш сын, Марко, достиг впечатляющих успехов. Могу я переговорить с вами обоими?
Глава четырнадцатая
Сандро насилу дождался начала лекции профессора Леви-Чивиты. Лекционный зал был самым большим в Ла Сапиенце, и, невзирая на летнюю пору, в него набились битком администрация университета, профессура, сотрудники факультетов математики и физики. Сандро гордился тем, что сидит вместе с Энцо и студентами магистратуры. Вокруг были взрослые, не то что в школе, к тому же Сандро оказался среди самых гениальных математиков и физиков своего времени. На сей раз не он был самым умным в помещении, и Сандро это потрясло. Ему еще многое предстояло узнать, и они могли его научить. Когда-нибудь и он внесет свой вклад в развитие итальянской математики. Сандро понял, что мать была права, теперь ему стало ясно, что она имела в виду. Бог не просто так наделил Сандро даром. Может быть, для того, чтобы он вручил этот дар своей стране.
Сбоку от помоста показался профессор Леви-Чивита; он подошел к трибуне, и аудитория разразилась аплодисментами. Сандро, который до этого дня встречал великого математика всего пару раз, был очарован его внешним видом и манерой держаться. Леви-Чивита скромно улыбнулся, затем поправил микрофон: гений был удивительно невысокого роста, примерно полтора метра. У него были редеющие седые волосы, вытянутое лицо, а за круглыми очками мерцали глаза. Ему шел старомодный костюм в тонкую светлую полоску, с широкими лацканами и воротником-стойкой, а также шелковый шейный платок.
Он заговорил спокойным и негромким голосом, так что вся аудитория подалась вперед, и Сандро тоже зачарованно прислушался. Порой он едва понимал, о чем идет речь, но его внимание было приковано к профессору, он не делал заметок, предпочитая сосредоточиться. Чуть позже Леви-Чивита выкатил доску и начал сопровождать лекцию расчетами. Ум Сандро бурлил, как никогда прежде, лекция настолько его увлекла, что, когда она закончилась и профессор Леви-Чивита отвесил залу старомодный поклон, юноша оцепенел.
Сандро вскочил на ноги и захлопал в ладоши, все присутствующие аплодировали не меньше пятнадцати минут, после чего преподаватели и почетные гости устремились к помосту. Студенты направились к выходу, заполнив проходы между рядами, но Сандро никуда не спешил, ему хотелось остаться в зале и набраться побольше впечатлений.
— Сюда, Сандро! — Энцо тронул его за руку.
— Хорошо, — неохотно ответил он и последовал за Энцо к боковому проходу, и тут кто-то сказал:
— Будь я проклят, если стану аплодировать грязному еврею.
Сандро застыл. Он повернулся посмотреть, кто это сказал, но толпа все время двигалась. Ближе всех к нему стояли двое студентов, достаточно взрослые, должно быть, выпускники. Сандро показалось, что это сказал кто-то из них.
— Что вы сейчас сказали? — спросил он.
— Ничего, — с явным безразличием ответил один из юношей.
Второй пожал плечами.
— Кто-то только что назвал профессора Леви-Чивиту «грязным евреем», — Сандро едва выговорил это оскорбление. От гнева он осмелел, хотя оба парня были его старше. — Это были вы?
Выпускник покачал головой:
— Мы ничего не говорили.
— Брось, Сандро! — Энцо потянул его вперед.
— Нет. — Сандро не сводил глаз с парней. — Может, и не вы, но вы должны были это слышать. Слышали?
— Нет, не слышали. — Студенты поспешили отойти, и чувство справедливости велело Сандро от них отстать, поскольку он не был уверен до конца. Он осмотрел аудиторию, полную хорошо одетых образованных людей, и ужаснулся: ведь кто-то из собравшихся здесь сказал эту гадость. Если Сандро прежде не знал, как выглядят антисемиты, теперь ему было известно наверняка: они выглядят как все остальные.
— Идем. — Энцо вывел его из аудитории, они дошли до вестибюля и остановились; студенты обходили их, покидая здание университета.