— И ребятишки по отцу скучают. Я не включаю радио, а то они задают столько вопросов.
— Мне так жаль. — Элизабетта обняла Софию. — Хочешь, я плюну нацистам в пасту?
— Правда? — удивленно расхохоталась София.
— Нонна подсказала. Я училась у лучших.
— Да, верно. — София с симпатией посмотрела на нее. — Я тоже по ней скучаю.
— Ради нее мы и продолжаем наше дело, — ответила Элизабетта, похлопав подругу по спине. — Доброй ночи.
— Доброй ночи.
София ушла, и на Элизабетту навалилась печаль. Она оглядела кухню, задержавшись взглядом на буфетной — тронном зале Нонны. Зайдя туда, она погладила пальцами крышку стола, ногтем царапнула муку, застрявшую в волокнах дерева. Казалось, она прикасается к самой Нонне, будто они так и остались вместе, в жизни и в смерти.
Позади послышался какой-то шум.
— Забыла что-то, София? — спросила она и повернулась, но там была не София. Посреди кухни стоял рослый темноволосый мужчина. Элизабетта перепугалась, догадавшись, что после закрытия не заперла входную дверь. В Риме теперь свирепствовала преступность, но мужчина вовсе не казался злодеем. Он был тощим, как скалка, потрепанный пиджак и брюки болтались на нем.
— Пожалуйста, уходите, синьор, — спокойно попросила Элизабетта.
— Умоляю, если у вас есть хоть немного еды, я буду вам благодарен. Ферму разбомбили, и жена погибла, а больше у меня ничего нет. Я служил в армии, но потом мне прострелили ногу.
— Мне очень жаль, но мне нечем вам помочь, мне надо следить за рестораном.
— Поверьте, не для себя прошу, для своих детей. Два мальчика и крошка-дочка. Они не много съедят, клянусь. Накормите их хотя бы раз, и я больше никогда вас не потревожу. — Мужчина кивнул на зал ресторана. — Они на улице, кожа да кости. Взгляните сами, если не верите.
— Конечно, верю, — сдаваясь, сказала Элизабетта. — Пожалуйста, синьор, присядьте. Я приготовлю вам пасту.
Ей не требовалось смотреть на детей.
Она и так знала, как они выглядят.
Глава шестьдесят девятая
Марко поравнялся со своим другом Рольфом, и они зашагали вдоль Тибра по набережной Сангалло. Марко сутки напролет пропадал в Палаццо Венеция, но сегодня выдался чудесный денек, и ему требовалась передышка. Солнце высоко стояло в ярко-голубом небе, у реки — естественного оазиса среди шума, движения транспорта и забот — Марко всегда набирался сил. Вдоль каменной стены, которая возвышалась над берегом реки, выстроились высокие пальмы. Знакомый влажный ветерок, что дул с воды, шелестел их листьями.
Марко полной грудью вдохнул свежий воздух, а Рольф отхлебнул из своей серебряной фляги. Ямочки на щеках придавали ему мальчишеский вид, и это нравилось женщинам, хотя от пристрастия к пиву у него вырос живот, натягивающий пуговицы мундира. В остальном Рольф обладал атлетическим телосложением: в своем родном городе Оснабрюке, что на севере Германии, он был выдающимся футболистом.
— Ты сегодня не очень-то разговорчивый, Марко, — по-немецки сказал Рольф, посмотрев на приятеля, узкие карие глаза сверкнули под лакированным козырьком черной фуражки. Он поджал тонкие губы, что было ему несвойственно.
— Я устал, — отозвался Марко тоже на немецком. Рольф научил его этому языку, и теперь он изъяснялся свободно. Но когда Марко уставал, это требовало усилий. — Ничего, если мы перейдем на итальянский?
— Ничего, — отозвался Рольф, легко переключаясь. Благодаря Марко на итальянском он говорил как на родном.
— Шеф просто сводит с ума. Сегодня мне очень нужна была передышка.
— Держи. — Рольф протянул флягу Марко, но тот покачал головой.
— Шеф сразу учует. Иногда он подходит так близко, что я чувствую, как от него несет чесноком.
— Мой никогда не догадается. — Рольф закрыл фляжку.
— Немцы не подходят так близко, как итальянцы.
— Genau[110], — сказал Рольф — немцы использовали это слово столь же часто, как итальянцы свое allora. Он с улыбкой огляделся вокруг. — Город такой красивый!
— Раньше было еще лучше, — произнес Марко, но до тех пор, пока не услышал собственные слова, он и не подозревал, что так думает.
— Как это?
Марко не ответил: он видел, насколько переменился Рим с тех пор, как Италия вступила в войну. Город продолжал функционировать, магазины работали, но очереди за едой и другими предметами первой необходимости были бесконечными, а римляне выглядели измученными, на лицах у них застыло напряжение. Все ходили в поношенной одежде, тротуары и улицы заполонили военные, люди в форме и их автомобили были повсюду. Марко скучал по беззаботным красавицам, прогуливающимся то в одну, то в другую сторону, по влюбленным, целующимся в кафе, и по шумным школьникам с gelato, стекающим по пальцам. Раньше в Риме царило brio[111] — жизнь и дух, присущие только этому замечательному городу, — но теперь все пропало.
— Марко? — позвал озадаченный Рольф.
— Все просто стало другим.
— Ну, мне тут нравится. Когда война закончится, я, может быть, даже перееду сюда, как фон Вайцзеккер. Он любит Рим.
Марко понял, что Рольф говорит о бароне Эрнсте фон Вайцзеккере, немецком после в Ватикане, — время от времени тот приезжал в Палаццо Венеция. Вайцзеккер искренне любил итальянцев, в отличие от своих нацистских военачальников, которые держались со всеми откровенно заносчиво. Вступление Соединенных Штатов в войну немного сбило с них спесь, но немцы по-прежнему были уверены в победе.
— Мой начальник рад, что все для нас так удачно складывается.
— Правда? — Марко вспомнил об отце: как выяснилось, тот кое в чем оказался прав. Люди по-разному относились к войне в зависимости от того, немцы они или итальянцы. — Бомбардировки союзников уничтожают Южную Италию и Сицилию. И союзники на этом не остановятся.
— Они атакуют юг, потому что тот поддерживает Североафриканский фронт.
— Какова бы ни была причина, это губит Италию. — Марко понял, что Рольф не испытывает тех же чувств, что и он, ведь речь не о его родине.
— Взгляни на это с другой стороны. Крупные города вроде Рима, Венеции и Флоренции не бомбят. Сомневаюсь, что они посмеют.
— Но бомбили Геную, это большой город. Кроме того, шеф сказал, что союзники выбирают не только цели, но и то, как бомбить. Они совершают больше вылетов, сбрасывая большее количество мелких бомб. — На днях Марко подслушал его разговор по телефону. — Это жестокая, безжалостная кампания. Нет ни еды, ни укрытий. Итальянцы в ужасе. Ничего подобного они не ожидали. Они чувствуют себя преданными. Они теряют храбрость и веру в победу. — Марко сказал «они», но ведь и сам был итальянцем, так что стоило сказать «мы».
— Союзники пытаются заставить Италию отказаться от участия в войне, чтобы истощить Ось[112]. Они считают Италию слабым звеном.
— Это не так, — огрызнулся, защищаясь, Марко.
— Значит, у них ничего не получится. Италия не выйдет из Союза.
— Конечно, нет, — сказал Марко, хотя вовсе не был уверен. В атмосфере Палаццо Венеция повисло подспудное напряжение, в воздухе веяло упреками, процветали подковерные интриги, высказывались сомнения в правильности происходящего. Его шеф за закрытыми дверями сетовал, что Италия была не готова к войне, а Дуче проводит дни в личной опочивальне с дамами, — раньше и помыслить нельзя было сказать подобное вслух.
Марко начал сомневаться в наиболее фундаментальных фашистских заповедях. Возможно, Муссолини все-таки не всегда прав.
— Давай постоим здесь минутку. — Рольф снял фуражку и положил ее на стену. Утер пот со лба, взъерошив свои короткие каштановые волосы.
Марко смотрел, как текут воды Тибра. Ему нравился их мутновато-нефритовый цвет и белые шапочки пены на волнах. Он вспоминал, как лениво и беззаботно проводил здесь время с Элизабеттой, Сандро и ребятами из класса. Сейчас думать об этом было больно.
— Куда ты смотришь?
— Никуда, — пожал плечами Марко. — На этом берегу я проделывал трюки на велосипеде, чтобы понравиться одной девушке.
— Ты ее заполучил?
— Нет, — немного подумав, ответил Марко.
— Даже не верится. — Рольф вытащил пачку сигарет и сунул одну в рот. — А что случилось?
— Уже неважно. — Марко хотел оставить Элизабетту в прошлом.
— Ну так ей же хуже, верно?
Марко промолчал. Хуже было ему — и будет всегда. Расстроившись, он снова окинул взглядом Тибр и заметил группку мужчин, которые сгребали песок на набережной ниже по течению. Они были обнажены до пояса, некоторые надели на голову платки для защиты от солнца. Один из них нахлобучил шляпу из свернутой газеты.
У Марко промелькнуло воспоминание. Когда-то Элизабетта красовалась у реки в такой же шляпе. Он пошел вдоль стены, чтобы получше разглядеть рабочего.
— Куда ты? — Рольф прикурил сигарету, прикрыв ее от ветра ладонью.
— Хочу посмотреть, что они там делают. — Подойдя достаточно близко, Марко остановился. Парень в бумажной шляпе знатно отощал, но Марко узнал бы его где угодно. Это был Сандро.
Марко остолбенел. Он знал, что евреев из гетто, согласно расовым законам, отправляют на принудительные работы, но прежде об этом не слишком задумывался. Его пронзила жуткая мысль: его старый друг, настоящий гений, копает землю как простой работяга. Сердце сжалось от любви к Сандро, которая до сей поры, должно быть, дремала.
Сандро вдруг поднял голову и посмотрел на Марко, задержав на нем взгляд. У Марко пересохло во рту, и в этот миг он увидел себя глазами Сандро: за ним наблюдает фашист, стоящий рядом с нацистом. И Марко сам себя не узнал.
Сандро продолжил копать, а на Марко снизошло прозрение. Теперь он больше не понимал, кто он такой. Он не знал, кем стал. В прошлом году он так хорошо проявил себя в Палаццо Венеция, был там восходящей звездой. Но его отец оказался прав и еще кое в чем: над начальниками всегда стояли другие начальники, эта лестница никогда не заканчивалась. И Марко уже не понимал, зачем ему по ней карабкаться. Он даже не представлял, куда она ведет.