Мария заметила, что Роза опустила глаза, пытаясь держать себя в руках. Роза жила в Ватикане, а Массимо так и не вернулся из лагеря, и о нем не было никаких вестей.
Мария кашлянула, прочищая горло.
— Не все из вас хорошо меня знают. Я всегда на кухне. И в баре я на кухне, и у себя дома там торчу. Кажется, вообще оттуда не выхожу — хоть на втором этаже, хоть на первом.
Все захихикали — Мария такого и не ожидала.
— Я не знаменитый шеф-повар и не мастак готовить пасту, как наша Элизабетта, моя замечательная невестка.
Элизабетта улыбнулась ей.
— Да и «Джиро-Спорт» — это бар, а не ресторан. Меня и поварихой-то взяли, потому что платить не нужно было.
Все снова засмеялись, и Марию это обрадовало. Она поняла, что произносить речь — значит просто общаться с людьми и говорить им правду; эта мысль ее приободрила, и она продолжила:
— Так вот, я лишь простая кухарка, как любая мать, любая женщина. Каждый день, перед тем как что-то готовить, я открываю холодильник и смотрю, что у меня есть. И всегда чего-то не хватает — тех ингредиентов, которые очень нужны. Все время чего-то недостает. А во время войны — уж тем более. И потому каждый день, перед каждой трапезой, я задаю себе один и тот же вопрос. Что я могу приготовить из того, что есть? — Мария кивнула, чувствуя, что говорит верные слова. — Я задаю себе этот вопрос всякий раз перед тем, как приступить к готовке. Так было всегда, даже когда мальчики были маленькими. Что я могу приготовить из того, что есть?
Марко, Элизабетта и Роза внимательно слушали. Эмедио хмурился: он переживал за нее или, возможно, пытался угадать, к чему она клонит. Мария и сама этого не знала, но говорила от чистого сердца. Она не знала, удастся ли ей донести свою мысль.
— И все равно каждый день, во время каждой трапезы, я беру все ингредиенты, которые у меня имеются. Любые обрезки или остатки, все кусочки. Варю из того, что осталось, и еда всегда получается лучше, чем я ожидала. Это удивляет меня все время. Каждое блюдо. Только вы, пожалуйста, не думайте, я не заношусь. Мы знаем, что все это — заслуга Бога. Это с его помощью я каждый раз в конце концов получаю блюдо, которым можно гордиться.
В голове у Марии прояснилось, нервозности как не бывало.
— Так и жизнь скорбящих. У нас нет того, чего мы хотим. Нет того, что нам необходимо. Нам этого так не хватает. Не хватает наших любимых. Нас постоянно терзает боль.
У Марии задрожали губы; она засомневалась, что сможет продолжить, но все же проглотила комок в горле и взяла себя в руки.
— Но я смотрю на собравшихся за этим столом — и вижу чудесные ингредиенты. — Она любящим взглядом окинула Марко, Элизабетту, Эмедио и Розу — всех по очереди. — Я вижу ингредиенты, которые очень хорошо сочетаются с другими ингредиентами. И знаю, что если мы будем держаться все вместе, как сейчас, то с Божьей помощью приготовим прекрасное, вкусное блюдо, которое напитает нас всех взаимной любовью друг к другу.
Тут все заулыбались, а на глаза Марии навернулись слезы — скорее счастливые, чем печальные. Она сказала ровно то, что хотела.
Мария подняла бокал.
— Я произношу тост за моего любимого сына Марко и его новоиспеченную жену Элизабетту. Мы любим их, с уважением относимся к их браку и семье, которую они создали сегодня. Пусть их будущее будет настолько прекрасным, что удивит даже их самих. За Марко и Элизабетту!
И все подняли бокалы.
Глава сто сорок вторая
Изумленный Марко с такой же изумленной Элизабеттой стояли у застекленного окна детского отделения. По ту сторону стекла находился их крошечный розовый сын, который родился посреди ночи, опередив свой срок. Малыш спал под белым одеяльцем, черты его лица удивительно напоминали Элизабетту в миниатюре. Сложением он больше походил на Сандро, и Марко охватила глубокая грусть оттого, что друг не дожил до рождения сына. Он знал: Элизабетта думает о том же, они не раз это обсуждали. Из-за рождения ребенка их общее горе снова всколыхнулось, хотя теперь и смешалось с радостью.
— Сын. — Марко положил ладонь на стекло, глядя на младенца.
— Сын, — со счастливым вздохом повторила Элизабетта. — С ним точно все будет хорошо? Он здоров? Доктор так и сказал?
— Да, он здоров. Он просто такой же нетерпеливый, как я.
— Ты рад, что он родился?
— Очень. Нет никого счастливее меня, cara. — Марко поцеловал ее, и Элизабетта прильнула к его плечу.
— Ничего, если мы назовем его Алессандро?
— Конечно, — согласился Марко. — Алессандро Террицци. Замечательное имя.
Элизабетта прижалась к нему крепче, и Марко притянул ее к себе. Они были одни в этом крошечном коридорчике без окон наружу, но с улицы сюда все равно доносились смех и радостные крики, ведь сегодня праздновала вся Италия. Именно в этот день в Рим вошли союзники, и весь город ликовал. Война для Рима наконец-то закончилась.
Марко усмехнулся:
— Более исключительного дня рождения и не придумаешь, правда?
— Весь Рим празднует, что он родился, — засмеялась Элизабетта. — Я так благодарна тебе, Марко.
— И я. — Марко обхватил ее обеими руками и крепко притиснул к себе.
Тут в Ватикане зазвонили колокола собора Святого Петра, и толпа у больницы разразилась радостными криками, воплями и пением, все это сопровождалось ревом двигателей машин, грохотом грузовиков и танков.
Элизабетта с улыбкой разжала объятия.
— Наверное, они на набережной. Может, хочешь пойти посмотреть? Рассказать всем о малыше?
— Ты уверена? — спросил Марко, разрываясь надвое. — Я могу остаться с тобой.
— Пожалуйста, иди, мне нужно отдохнуть. — Элизабетта погладила его по щеке. — Я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
— Отправляйся и отпразднуй за нас обоих, ладно?
— Мама, у нас мальчик! — Марко обнял мать посреди переполненного бара.
— У меня внук! Рим свободен! Слава Господу! — во всеуслышание закричала Мария, раскрыла объятия, схватила Марко и покрыла его лицо поцелуями. Посетители разразились восторженными воплями и аплодисментами.
— Позвони Эмедио и Розе, хорошо? А мне пора.
Мать снова поцеловала его, и Марко поспешил на улицу, где присоединился к ликующей толпе, что захлестнула Тиберину; он поддался чувствам, счастье затопило все его существо. Война для Рима закончилась, колокола собора Святого Петра все еще празднично звонили. Солнце заливало все золотом, украшая город, будто благословляло его с небес.
Марко вместе с толпой перешел через Понте-Фабричио; люди размахивали флагами, символами победы, все пели, кричали и целовались. Кто-то разлил spumante, и все засмеялись. Народ возликовал, завидев американцев на джипах, грузовиках и танках, заполонивших набережные Санцио и Ченчи.
Толпа устремилась к американцам, но Марко поспешил по набережной Ченчи в сторону гетто, его влекла совершенно другая сила. Он вошел в гетто и направился на Виа-дель-Портико-д’Оттавия, где продолжался радостный праздник, вот только Марко никого не узнавал. Кошерный мясник, пекарь и все другие знакомые лавочники исчезли, их увезли отсюда во время rastrellamento. Роза и большинство евреев Рима по-прежнему скрывались, опасаясь за свою жизнь. О Массимо ничего не было слышно, как и о других семьях, угнанных в лагеря в тот день. Делла Рокка, Террачино, ДиКавис, Сермонетта, Тоскано… Никто не знал, вернутся ли они когда-нибудь, и все боялись, что нацисты сотворили с ними самое ужасное.
На глаза Марко навернулись слезы, сердце ныло. Он вдруг понял, что ноги сами несут его туда, куда надо, и вскоре Марко уже стоял на Пьяцца Маттеи с ее прекрасным Фонтаном черепах. Вокруг источника толпились люди, пели, танцевали и радовались, но Марко молчал, вновь охваченный горем.
Он посмотрел на дом Сандро, задержав взгляд на окне третьего этажа, где раньше жил его лучший друг. Окно было открыто, комната пуста, но Марко видел его совсем не таким, как сейчас. Для него оно было прежним, как в те времена, когда оба были мальчишками, а он приезжал сюда на велосипеде и кричал…
— Сандро! — закричал Марко, и слезы покатились по его щекам. Мысленно он увидел, как Сандро машет ему рукой и кричит в ответ, и тогда Марко понял, зачем сюда пришел: ему нужно было дать другу обещание. Не отрывая взгляда от окна, он шепотом поклялся:
— Сандро, у тебя родился сын, его назвали в твою честь. Клянусь, я буду любить его как родного и воспитаю так, чтобы он знал тебя и чтил. Обещаю, что буду заботиться об Элизабетте так, как заботился бы ты, и любить ее всем сердцем.
Марко утер слезы, по-прежнему глядя в окно на третьем этаже дома, что стоял тут веками, в центре города, что ведет счет на тысячелетия, у реки, что текла с незапамятных времен и в будущем тоже будет здесь течь. Теперь Марко понял: каким бы величественным ни был Рим, он лишь сторонний наблюдатель славных и ужасных дел, которые творят люди, так живет мир — сейчас и всегда.
Война пребудет вечно, но и мир тоже.
Вечна смерть, но вечна и жизнь.
Вечна тьма, но вечен и свет.
Вечна ненависть, но превыше всего — любовь.
Глава сто сорок третья
С довольной улыбкой Марко стоял в фартуке за барной стойкой. Утро выдалось спокойное, светило солнце, клиенты уже занимали столики снаружи для завтрака. Марко полюбил управлять баром, и он уже внес первый взнос за другой ресторанчик в Трастевере. Он переименовал бар «Джиро-Спорт» в «Террицци» и мечтал основать сеть заведений под этим именем, которые будут обслуживать tifosi в память о его отце. Он был не только истинным сыном Лацио, но и сыном Беппе Террицци.
Как выяснилось, Марко оказался превосходным бизнесменом, так что вскоре они скопили достаточно денег и смогли переехать в собственную квартиру. Его проблемы с чтением доктор диагностировал как «словесную слепоту», иначе — дислексию, неврологическое заболевание, которое не имело ничего общего с умственными способностями. Когда Мар