На виселице болтался Парховщиков.
И пребывал он там уже давно. Несколько дней. Хотя всего два часа назад…
Иван закрыл глаза. Сжал виски ладонями, словно стараясь унять свистопляску, царящую в голове.
Мир вокруг сделался зыбким, каким-то идиотски нелепым, хрупким, как стеклянная головоломка, которую невозможно сложить. Вроде бы все стало понятным, ясным, но вот игрушка чуть-чуть поворачивается и… все рассыпается у тебя в руках. Мертвые встают из могил, солдаты не умирают от выстрела в упор, время скачет как умалишенное… Что еще?
На свой счет Иван иллюзий не питал. Его расстреляют или скорее повесят рядом с Парховщиковым, чтобы пуль не тратить. Но он не оживет и не станет спасать друзей на болоте, повинуясь долгу солдата. Лопухин просто умрет. И будет висеть с вывалившимся языком…
Где-то он слышал, что если петля завязана правильно, то шея ломается от рывка, когда из-под ног вышибают стул, и человек умирает сразу. Интересно, немцы умеют вязать правильные петли? Умирать от удушья, дрыгать ногами…
Лопухину стало очень-очень страшно.
– Что с нами будет, дядя Ваня? – повторил свой вопрос Колька.
– Отпустят, – ответил Иван уверенно.
– Да?
– Да. Ты ж ничего не делал, просто шел по лесу и все. Только про Пелагею ничего не говори. Документов у тебя нет, скажешь, мол, за грибами ходил, заблудился.
– Да какие сейчас грибы?
– Ну… – Иван пожал плечами. – Еще куда-то там… Рыбу ловил. Костер жег, хотел зажарить. Потом заблудился.
– А вы?
– Я… А меня встретил случайно, скажешь, я тебя обещал к городу вывести… – Иван прислушался. Снаружи послышался какой-то шум. – Вот и вывел. Погляди, чего там.
Колька, словно только этим всю жизнь и занимался, взобрался наверх. Высунулся в окошко.
– Мужика какого-то ведут.
Иван отошел подальше в глубину сарая. Двери заскрипели, двое молодцов впихнули внутрь нового пленника.
– Давай дед, не задерживай! – Один из КАПО вошел внутрь. – Так. А хлопец где? – Он держал винтовку на сгибе локтя, как охотничье ружье. – Ну?!
Лопухин молчал.
– Тут я… – отозвался Колька сверху.
– А ну, слазь! – гаркнул полицай, тыча стволом в парнишку. – Слазь, кому говорю! Только сунься у меня к окошку, башку враз прострелю! Понял?!
Колька молча спрыгнул и отошел к Ивану.
– Смотрите… У меня строго! Чуть что, так сразу… – КАПО показал Ивану кулак и закрыл дверь. Глухо лязгнул засов.
– Сволочь… – буркнул Колька.
Лопухин рассматривал приведенного полицаями мужчину. Тот действительно был в возрасте. Седая бородка, обширная лысина. Одет дед был в пиджак, на который, видимо, каповцы не позарились, рубаху и потертые брюки. На ногах были только портянки.
– Сапоги сняли? – поинтересовался Иван.
– Да, – дед всплеснул руками. – Я говорил им, что у меня размер не типичный… Но они не послушали. Все, говорят, в хозяйстве сгодится. – Он подошел ближе, чуть хромая и протягивая руку. – Семен Федорович Городецкий. Краевед.
– Иван Лопухин… Журналист.
Старик уловил паузу и понимающе кивнул.
– Я не буду вас ни о чем расспрашивать. Чтобы вы не подумали, что я провокатор. – Он сел в кипу сена. И пояснил, будто извиняясь: – Очень болят ноги…
– За что вас? – поинтересовался Иван.
– Да вот… – Старик пожал плечами. – Тут, видите ли, такая заминка вышла… Этот Василь, ну, что вам тут угрожал, он, видите ли, из таких… Как же это?..
– Кулак, что ли?
– Нет-нет, – Семен Федорович замахал руками. – Совсем даже наоборот. Ему советская власть все дала. Просто человек такой…
– А вас-то как?..
– А дочку я свою за него не пустил. Года два тому назад. – Старик растерянно улыбнулся. – Вот как вышло-то? Сейчас был бы, что называется, при власти.
Иван покачал головой.
– Уж лучше в сарае, чем…
– Вы полагаете?
– А чего тут полагать?
Старик вздохнул.
– Наверное, вы правы, молодой человек. А, простите, вас за что тут держат? Если не хотите, не отвечайте.
– Не знаю. – Иван плюхнулся в сено. – Я журналист. Собирал материалы… Документы потерял. На болото забрался. Едва вылез… – Лопухин вздохнул. Эта байка могла обмануть разве что старика-краеведа. – Жду вот допроса…
– А в поселке сейчас только местные власти. И небольшой немецкий гарнизон, – охотно поделился своими знаниями Семен Федорович. – Все ждут коменданта из Гродно. Допрашивать вас будет, скорее всего, именно он.
Иван пожал плечами.
– Большая шишка.
– Ну, именно он допрашивал того несчастного. Которого вы, несомненно, видели… – Старичок покосился на Кольку. – Ну… Там, на въезде. Вы понимаете?
– Понимаю.
– Вообще у немцев все по бумажкам. Все как положено. Всем выдали аусвайс. И знаете, это хорошо, что у нас тут именно немцы.
– Чем же?
– Я слышал, – старик понизил голос, – что кое-какие районы… Были… ну… власть там была передана…
– Вы хотите сказать, что они были оккупированы? – громко спросил Иван.
Семен Федорович вздрогнул.
– Ну, да… Можно и так сказать. В общем, там стояли румыны.
– И что же?..
– Я слышал… что там творилось… Это… Это ужас, молодой человек. Лучше уж немцы.
– Лучше? Чем лучше?
Старик вздохнул.
– Лучше, чем румыны, молодой человек. Давайте не будем…
– Давайте, – Иван вытянулся. – Вам, как я вижу, аусвайс не помог.
– Не помог. – Семен Федорович грустно кивнул. – Но, если честно, я жду коменданта. Все-таки именно он является сейчас настоящей властью. А не этот… бывший голодранец с повязкой.
– С чем?
– Ну, с повязкой… – Дед дотронулся до рукава. – Вот тут…
Иван кивнул.
– Понимаю.
– А простите, молодой человек, какая тематика была у вашей статьи? – вдруг спросил краевед.
– Какой статьи?
– Ну, вы же журналист. Я так понимаю, что из столичной газеты?
– Э-э-э… Ну да. Я собирал разные легенды и… сказки!
– О! – Семен Федорович заметно оживился. – Так вы почти коллега. Для журнала?
– Да. В целях… популяризации народного творчества.
– Очень хорошо! Очень хорошо! – Старичок приподнялся и заговорил быстро и сбивчиво: – Я же в этом очень хорошо разбираюсь. Вы понимаете, тут же огромные пласты. Большие наслоения различных мифов, культур. К тому же леса. Это как котел… Понимаете? Котел, где варится все самое удивительное, тайное. Полно загадок, которые человеческое сознание трансформирует соответствующим образом. Удивительные истории рождаются в этих краях! Удивительные! Вы вот знаете, например, что местные жители полагали, до революции, конечно, что души евреев уходят не в рай или ад, а в специальную бездонную яму? И падают туда вечно. Удивительно, правда? Какие интересные параллели напрашиваются. А знаете почему поляков дразнят «лях-девятиденник»?
– Нет.
– Считается, что поляки рождаются слепыми и прозревают только на девятый день. Как животные. Потому что произошли они от побитой богом собаки, которая съела первого Ляха, слепленного господом из теста. Бог застал ее за этим делом и тряс, пока не получилось множество ляхов. А мазуры шепелявят потому, что им черт в драке зубы выбил. А знаете, что когда святой Петр разнимал дерущихся хохла и черта, то оторвал обоим головы, а когда приставлял обратно, то перепутал?! От этого все украинцы – чертоголовые! Каково? – Старик говорил и говорил, повторялся, сбивался, начинал заново. Иван понял, что, несмотря на внешнюю покорность судьбе и надежду на то, что барин, то есть комендант из Гродно, всех рассудит, дед боялся. И пытался заглушить свой страх болтовней, словно доказывая самому себе: «Я не лишний, не лишний, я много знаю. Я не лишний». – В этих краях страшно не любят чужаков. Да и не только в этих. Если брать шире, их не любят все восточные народы. От этого и фольклор такой. Поляки не любят русских, русские не любят евреев, белорусы терпеть не могут украинцев, те, в свою очередь, не любят поляков. И так далее, весь Восток поражен этой заразой нелюбви к какому-либо народу. Все сказки про это. Да что там сказки? Даже великие… Тот же Пушкин, например. Или Лермонтов. И это касается, так сказать, цивилизованных, а если идти на Восток дальше…
– А я вот слышал, что если татарин не помог человеку в степи, это как убийство… – вдруг сказал молчавший до этого Колька.
Старик запнулся. Потом потряс головой и ответил:
– Нет, молодой человек, все может быть, но это, так сказать, надстройка, налет цивилизации. А если смотреть на сказки, поговорки…
– А у грузин есть поговорка: «Гость в доме – бог в доме», – вздохнул Иван. – И вообще, я был там, очень гостеприимные люди.
– Э-э-э… Где, простите? – поинтересовался Семен Федорович и поправил на носу несуществующие очки.
– В Грузии. И на Украине был. И в Карелии. – Лопухин внимательно посмотрел на старика. – Врете вы, товарищ краевед. Зря. Выводы какие-то… неверные. Скороспелые. А ведь уж седой человек. Несолидно как-то получается. Украинцы, белорусы, русские, поляки… Все народы – братья. Большая семья. Я где только не был и нигде ничего такого не видел. А вы говорите…
Краевед тяжело вздохнул.
– Это не я говорю, это народ говорит. В сказках своих.
– Сказки всякие бывают. Их разные люди придумывают. А гады везде имеются. Что ж, только их и слушать теперь?
– Нет, конечно, нет. – Старичок увел глаза в сторону. Завозился, устраиваясь поудобнее. – Просто из песни слов не выкинешь. Раз уж так сложилось, то и не сделаешь уже ничего.
– Тоже зря вы так, – опять не согласился Иван. Он чувствовал в себе страстное желание противоречить краеведу. Даже если бы тот заявил что-нибудь совсем само собой разумеющееся, Лопухин нашел бы что возразить. Так уж получалось, что выводы Семена Федоровича сильно расходились с тем, во что верил и чем жил Иван. – Что значит «сложилось»? В этой жизни все от нас зависит. Человек потому и не животное, что все может по своему разумению изменить.
– Да? – Краевед ехидно сморщился. – А вот выбраться вы отсюда по своему желанию можете?