К Андрею Завулонову подошёл официант. Официант тоже осмотрел Андрея Завулонова.
– Дайте мне котлету– сказал Андрей Завулонов и положил правую ногу на левую.
– Какую прикажете? – спросил насмешливо официант.
Андрей Завулонов заиграл синими жилками.
– Ну, конечно, свиную.
Опять шевельнулись лысины, колебля свет, опять блеснули из-под широких шляп глаза женщин.
– Слушаю, – сказал официант и отошёл.
Шелестел шёлк. Приятно и нежно звенел хрусталь.
Пело, скользило по фарфору серебро. Цвели жирные физиономии. Играли глаза. Пахло свежими розами.
Андрею Завулонову подали свиную котлету. Он снял правую ногу с левой, повернулся лицом к столу, взял вилку и ножик, разрезал котлету на мелкие кусочки.
– Дайте бутылку пива.
Подали бутылку пива. Андрей Завулонов налил пива в фужер, выпил, а затем прожевал кусок свиной котлеты.
– Вы изволите кушать котлету? – спросил чей-то серьёзный, но ласковый голос.
Андрей Завулонов положил вилку, вскинул глаза: рядом с ним никого не было. Официант был тоже далеко. Лысины и дамы с широкими шляпами были тоже далеко, а главное, были заняты собственным делом. Андрей Завулонов осмотрел стулья, что стояли за его столом, – никого.
– Что бы это значило? – сказал громко он.
– Что прикажете? – метнулся в его сторону официант.
– Ничего, ничего, – ответил Андрей Завулонов.
Официант отошёл в сторону, занял своё прежнее место.
Андрей Завулонов положил ещё один кусочек свиной котлеты в рот.
– Свиную котлетку изволите? – опять спросил этот же голос.
Андрей Завулонов дёрнулся, заиграл синими жилками, осмотрел свой стол, осмотрел несколько соседних столов – никого. Тогда он поднял голову кверху, осмотрел потолок, бронзовые люстры. С потолка перевёл глаза на одну из стен, что как раз была напротив него. На этой стене в тяжёлом багете, украшенном в красный шёлк, находился портрет Ленина. Глаза Андрея Завулонова встретились с глазами Ленина. Андрей Завулонов вздрогнул, вытянулся.
– Простите. Я просто…
– Ничего, ничего, – сказал ласково Ленин и, стараясь выпрыгнуть из тяжёлого багета, завозился.
– Я сейчас, сию минуту, и приду к вам.
И, действительно, не прошло и нескольких минут, как Ленин был уже рядом с Андреем Завулоновым и хлопал его ласково по плечу.
– Ничего, ничего, товарищ Завулонов, не волнуйтесь…
– Мне просто пожелалось свиную котлетку…
– Пожалуйста, пожалуйста… – успокаивал Ленин. – Я подожду… – И Ленин, улыбаясь огненными глазами и стараясь быть незамеченным, сел на стул.
– Вы кушайте, а я посижу…
От неожиданности Андрей Завулонов страшно волновался.
– Я просто, Владимир Ильич, так зашёл… Я больше не буду…
Ленин встал, громко, беззаботно рассмеялся, подошёл к Андрею Завулонову, взял его по-отцовски за плечи и громко сказал:
– Садитесь, зачем оправдываться. Я ведь хорошо вас знаю… Вы ведь когда-то были прекрасным революционером…
Андрей Завулонов сел. Ленин тоже.
– Кушайте скорее, – предложил Ленин. – Как скушаете, так мы вместе и удерём отсюда. – И, наклонившись над столом, прошептал на ухо Андрею Завулонову:
– Ну, надо же мерзавцам повесить мой портрет в кабаке…
– Я готов, – сказал Андрей Завулонов. – Я больше…
– Нет, нет, – запротестовал Ленин. – Вы обязаны всё докушать… Вы ведь за свиную котлету денежки платили, а раз платили, так извольте… Да, да… Так извольте докушать… Я страсть таких людей не люблю, а в особенности революционеров.
– Я, – лепетал Андрей Завулонов, – я…
– Никаких „я"… Мы должны быть материалистами не только на словах, но и на деле… Да, да… Никаких „я"… Разве вы не помните слова многоуважаемого нашего Льва Борисовича Каменева: „Потерянная Советской властью копеечка не улетает на небо, а самым настоящим образом оседает в карман к нэпману…"
И Ленин громко рассмеялся.
– Прекрасные слова.
Андрей Завулонов тоже рассмеялся и стал доедать свиную котлету.
– Готово? – спросил Ленин.
– Да, – ответил Андрей Завулонов.
Ленин взял Андрея Завулонова под руку и повёл его к выходу. Когда они вышли на Арбатскую площадь, стало уже темно. Электрические луны раздвигали мглу вечера.
– Вахмистр, вахмистр! – закричал Андрей Завуло-нов и рванулся за вахмистром.
Но Ленин крепко держал его под руку.
Андрей Завулонов глазами бежал за вахмистром, прыгал на него синими жилками. Андрей Завулонов совершенно позабыл, что рядом с ним стоит его любимый вождь – Ленин. Он бежал и бежал глазами за вахмистром. А вахмистр, как нарочно, остановился на конце Арбатской площади, как раз против Художественного театра, скалит редкие зубы, топорщит рыжие усы, вскидывает коричневым глазом: я жду, мол.
– Вахмистр! Вахмистр! – кричал, дёргался Андрей Завулонов.
Ленин сокрушённо покачал головой, провёл ладонью от затылка до лба и с болью в голосе сказал:
– Вы немного воняете, товарищ Завулонов… Вы на арене нэпа спасовали… Да и на фронте гражданской войны, как я помню, вы изрядно пахли идеализмом… Да, да… Даже порядочно… А теперь совершенно спасовали… Прощайте… Всего хорошего… Вам с рабочими не по пути…
Андрей Завулонов вскрикнул и бросился за Лениным, но тут же остановился и захохотал: перед ним стоял вахмистр, а за вахмистром – ещё вахмистр…
– Здравствуйте! Это вы дали мне покурить?
– Моё почтение! Это вы меня угостили табачком?
Так, здороваясь, кричали вахмистры. Так кричала вся Арбатская площадь.
– Это вы дали мне покурить?
Андрей Завулонов вытянулся и – бегом через Арбатскую площадь на Воздвиженку.
– Ага! – кричали вахмистры. – К Шапирштейну!
– Ага! К Шапирштейну! – кричала Арбатская площадь, а за ней Воздвиженка, улица Герцена, Тверская…
Андрей Завулонов не бежал. Андрей Завулонов летел, даже можно сказать, Андрей Завулонов не чувствовал себя. Андрея Завулонова не было: он весь расщепился, рассыпался на синие жилки и, жилками подпрыгивая, скакал на Кузнецкий Мост, к магазину Исаака Шапирштейна.
– Стой! Стой! – кричали вахмистры.
– Стой! Стой – кричала мостовая.
Андрей Завулонов дико заметался по Кузнецкому Мосту, отыскивая магазин Исаака Шапирштейна.
Магазин Исаака Шапирштейна пропал, провалился.
Вместо магазина Исаака Шапирштейна – другой магазин. И много магазинов. Магазин на магазине: тут магазин Абрама Френкеля, тут магазин Яна Вельможного, тут…
…тут…
…тут… магазин Ермолая Облапина… тут…
…а Исаака Шапирштейна… нет…
– Стой! Стой!..
Андрей Завулонов, изгибаясь и расталкивая перепуганный жир, одетый в шелка, в трико, веером синих жилок метнулся в ярко освещённый подъезд пятиэтажного дома…
– Стой! Стой!
И видит Андрей Завулонов, как подъезд наполняется вахмистрами. Наполнился. И как эти вахмистры, держа под мышками толстые портфели, взбирались к нему по ступенькам всё выше и выше… И он, Андрей Завулонов, всё выше… выше… и… Андрей Завулонов на пятом этаже, нагибается через перила, хохочет в пролёте лестницы.
– Хе-хе. Хе-хе.
А когда вахмистры добрались до пятого этажа и только что было хотели ему сказать:
– Не бойся, мы спецы!
Андрей Завулонов широко растопырил пальцы, приставил их к носу и выставил навстречу вахмистрам, а потом подпрыгнул – и в пролёт…
– Сто-о-ой!
…Но было поздно. Там уж, внизу, на мраморных плитах вестибюля лежало серое пятно, а вокруг него огненным венцом густые капли крови.
Лестница глухо гудела.
…А в этот день по Кузнецкому Мосту и по другим улицам к мавзолею Ленина проходили миллионные колонны рабочих и крестьян.
Михаил Барсуков
Писатель Михаил Барсуков входил в литературную группу «Перевал», почти все участники которой были в 30-е года расстреляны: Воронский, Зарудин, Иван Катаев и др. Много их было. Платонов и Пришвин успели выйти из группы до репрессий и остались живы. В 70-е перевальцев после долгого забвения стали потихоньку издавать, но их уже почти никто не помнил. Судьба Михаила Барсукова неизвестна.
Глеб Глинка, участник «Перевала», а после войны – писатель «второй волны» русской эмиграции, в книге «Перевал. Уничтожение литературной независимости в СССР» сообщает: «В это же время большие надежды подавал Михаил Барсуков, автор «Мавритании» и «Жестоких рассказов», но судьба этого молодого даровитого писателя трагична: год от году, по мере развития тяжелого душевного заболевания (шизофрения), способности его гасли, и даже в первых рассказах Барсукова уже можно почувствовать некоторое нарушение душевного равновесия, что, быть может, и придавало им особый колорит».
Нерассказанная любовь
Молодой художник Александр Николаевич Безруков, – или просто Саша, как его часто еще называли, – после гражданской войны и демобилизации поселился в Москве.
В Красную армию Саша попал семнадцатилетним юнцом и пробыл в армии четыре года. За это время он сменил несколько должностей: был и художником полкового клуба, и заведующим его, и политруком артиллерийской части, и инструктором подива по внешкольной работе.
В армии же Саша поступил в коммунистическую партию, но почти сейчас же по окончании гражданской войны из партии его исключили. Произошло это по случайной причине и для Саши неожиданно. Однако достаточного желания хлопотать о своем восстановлении Саша в себе не нашел. В скором времени он даже позабыл о том, что когда-то принимал участие в партийной работе, посещал собрания, слушал множество докладов и выполнял поручения, которые на него возлагались. Художником же Саша был способным и в Москве как-то очень скоро и хорошо устроился. Одна из его картин экспонировалась на выставке группы молодых художников и имела значительный успех. Благодаря этому Саша приобрел некоторое имя, и в заказах не нуждался. Отношения с учреждениями, которые Саша обслуживал, установились у него хорошие – держался он просто, но не без юношеского достоинства, и это в нем уважали.