Будем судить мы их всем эскадроном единогласным решением – и какое решение наше будет, такой и будет приговор.
Под этой второй нашей просьбой всем эскадроном, кроме командира нашего тов. Коцюбу, Кузьмы Васильевича, и те пятеро, что на сменку военкома несогласные, то ж подписываются.
На документе 293 подписи за себя и за неграмотных.
Иван Вольнов
Иван Егорович Вольнов (1885 – 1931)
Настоящая фамилия Владимиров. Родился в Орловской губернии, в очень бедной крестьянской семье. В «Повести о днях моей жизни», считающейся главным его произведением, описал свое тяжелое детство. Участвовал в революционном движении, в том числе и в террористических акциях. Состоял в партии эсеров. После революции неоднократно арестовывался орловскими чекистами, подозревавшими, что с эсерами писатель порвал лишь для виду. Оборвал жизнь Вольнова трагический случай – был «убит кулацким элементом».
Женмасса
Председатель волисполкома досадливо отмахнул осьмушку серой бумаги, до дыр исклеванную ремингтоном.
– Завтра подам заявление по случаю неизлечимых нервов.
– «В. Срочно». – Закуренный до черноты ноготь секретаря провел бороздку под надписью в правом углу бумажки.
– Я не привык с вами долго рассуждать, хотя вы и партейные, – с достоинством сказал он.
Председатель беспомощно поглядел на его высокую, нескладную фигуру в френче деревенского сукна, багровые пятна щек.
– Вы, должно быть, и теперь колотите жену? – насмешливо процедил секретарь. – Па-жалуйста… Прикажете отнестись, что по случаю нервов председателя женмитинг в Ненужной волости решительно отменяется?
Председатель болезненно втянул голову в плечи и снова взялся за бумажку.
– В этом вопросе я не согласен с советской властью, пусть лучше меня исключают из партии товарищей коммунистов. Да-с. Например, гуж-в-налог-труд, страховые обстоятельства, а вы, извините, заставляете путаться с бабами, – у меня силов нет.
Тогда секретарь выдернул из-под рук председателя бумажку и многозначительно прочитал длинную надпись «завгубженпропагом».
– Нуте-с?
– Начхать! – досадливо крикнул председатель. – Я должен заниматься важными государственными обстоятельствами в связи с общей разрухой, а вы меня к бабам тянете, – не допущу.
Тем не менее женмитинг был назначен.
– Пожалуйста, – говорил на второй день председатель члену коллегии, своему сотруднику, юркому и пьяному «беспартийному социалисту» Полфунтикову. – Это дело не касается коммунистов, даже срамно для них… это – ицеровское…
Председатель подумал и с размаху хлопнул кулаком по бумажке.
– Чтобы я разносил вредную пропаганду, – не допущу!..
Член волисполкома Полфунтиков и секретарь Горизонтов на шаг отступили от председателя. Секретарь Горизонтов саркастически улыбнулся.
Довольный окриком, председатель велел сторожу принести из печки уголек и, закуривая, говорил Полфунтикову:
– Вы, товарищ, уже с четвертой женой развелись…
– А если в этом есть закон природы? – спросил член волисполкома Полфунтиков.
– Пожалуйста, без нравоучений. – Председатель повысил голос. – В порядке революционного состоянья, приказываю вам заняться этим глупым вопросом. В противном случае – пеня в тройном размере.
Председатель ткнул окурок Полфунтикову и добавил:
– Пеня тут ни при чем, потому с тебя налогу не причитается.
Полфунтиков, беря окурок, сказал:
– По-моему, женотдел надо назначить на масленой в пятницу.
– Почему?
– В пятницу будет катанье, в порядке ревдисциплины мы прикажем оцепить базар, сгоним баб в волость и откроем женотдел.
– Женмитинг, – поправил председатель.
– Центропуп, – фыркая, сказал секретарь.
Четырнадцать председателей сельских советов и четырнадцать секретарей, сидя в волостном присутствии, спорили, кто дальше плюнет. Зал волостного присутствия светл и просторен. С утра волостные арестанты старательно выскоблили пол железными лопатами.
Мартовское солнце мягко щупает на полу белые полосы ободранного лопатами дерева, ловит в косые столбики пыль и кружит ее в плавной толчее.
Упираясь темными ладонями в колени, вытянув шеи, председатели и секретари нацеливаются и звучно цыркают сквозь плотно стиснутые зубы. Когда им удается цыркнуть одновременно, председатели радостно переглядываются и разноголосо хохочут, тряся бараньими шапками.
Сидящие против них за деревянною решеткой арестанты цыркают навстречу председателям и секретарям. Белыми гривенниками ложатся на пол пенистые плевки. Сельский секретарь, по ушам – попович, смешливый и расторопный, меряет, кто дальше сплюнул.
– Брешешь, прохвост, – кричат арестанты, – свои меряешь, так частыми шагами, а наши, – раскорячиваешься, индо штаны трещат…
– Совсем даже наоборот: и себе и вам одинаково.
– Нет, брешешь… Что мы за решеткой, дак норовишь саженью?.. Ван Онухрич!.. Ван Онухрич!..
В присутствие входит волостной сторож.
– Ван Онухрич, вон видишь, я плюнул к портрету, – возбужденно кричит кудрявобородый мужик из-за решетки, – будь друг, выпусти на минутку смерять – сколько шагов. Или сам смеряй.
Сторож глядит на мужика, на плевки, на заинтересованных председателей и секретарей.
– Я ти вот плюну, аж в ухах звякнет! – Сторож подносит к решетке кулак, похожий на кувалду. – Тебе тут старый режим – безобразить?.. Ты против кого плюнул?..
Мужик виновато моргает.
– Это – Марс, – говорит сторож, тыкая перстом в портрет, – надо всеми землями командер.
– А еполеты-то и с него сняли, – говорит мужик, – в пинжачок нарядился.
Будто в первый раз, он внимательно и долго разглядывает лубок.
– Важнеющий… отпустил бороду… рубаха белая… Кабы очки надеть, вылитый отец Миколай Ярданский… Вот кто небось жалованьице-то заколупывает!.. Ребята, по какому делу вас сюда вытребовали? – обращается он к председателям.
– Начальство скажет. Об налоге, поди.
К обеду, когда солнце растопило хрусталь луж, с портфелями под мышкой в волость вошли секретарь и члены волисполкома. Впереди старчески семенил председатель волисполкома, за ним, вразвалку, со скучающим лицом и ссадиной на переносье, секретарь Горизонтов. «Я, собственно, по уму – секретарь губисполкома, да так уж, из милости, путаюсь с разной сволочью», – громко и важно скрипели его опойки.
Полфунтиков тащил кипу листовок.
Председатели и секретари сельских советов поднялись.
– Садитесь, – сказал им Полфунтиков, – тысячу раз говорено: при начальстве не подыматься… А вы царизма не бросаете… У кого есть закурить?
Присутствие наполнилось сизыми тучами.
Полфунтиков говорил собравшимся:
– Товарищи, порядка дня у нас не будет…
– Конешно, нет порядка: другую неделю ни за что сижу как оглашенный, – ответил глухой голос из-за решетки.
– Прошу без дисциплины не вмешиваться в важный вопрос. – Полфунтиков энергично стукнул карандашом по столу. – Из уездного центра пришла боевая телефонограмма…
Он показал председателям и секретарям исклеванную ремингтоном бумажку.
– Весь Радостно-Лыковый уезд сверху донизу надо покрыть сетью женмитингов и женотделов. Наша волость, как более от центра и отсталая, еще не организовалась. Недаром товарищ Теплый, выступая против нашей волости, сказал нам: «Вам, товарищи, надо учиться грамоте, вы – поголовные невежи, а требуете от крестьянства порядка и сознательности». Пусть население Ненужной волости знает про себя мнение товарища Теплого…
Полфунтиков передохнул, собрался с мыслями и сказал:
– Принесите мне воды.
Расторопный секретарь из поповичей принес из прихожей ведро с водой, к которому была приклепана на цепочке медная кружка.
– Поставь тут на столе, чтобы мне было видно, – сказал Полфунтиков и, отхлебывая воду большими глотками, продолжал:
– Согласно полученной инструкции, женщина – такой же человек, как мужик, только в бессознанье…
Председатели и секретари с удивлением переглянулись.
– Мы должны устроить женотдел, – решительно сказал Полфунтиков. – Это наш святой долг перед Западной Европой и другими организациями. И – короче к делу, как говорит товарищ Теплый… – Полфунтиков взмахнул руками. – Мужеская сторона воздвигла замечательную революцию. А женщина мирно спала в пучине рабства. Теперь спят только буржуи да старый режим. Бабе тоже надо делать замечательную революцию. Во многих городах, даже в международном масштабе, женщину теперь трогать нельзя…
– А сам пятую охаживаешь! – раздался тот же недовольный голос из арестантской.
– Прошу не перебивать оратора во время прений, – строго заметил Полфунтиков. – Разве мы про закон природы открыли собранье?.. Товарищи, берите вот эти инструкции «К женщинам», и каждый должен не покладая рук работать. В пятницу назначен женотдел.
– Ну-ко, просунь и нам парочку, – проговорил кудрявобородый мужик из-за решетки, – поглядим, чего в ведомостях пишут. Может, облегченье какое в налоге.
Полфунтиков пачками раздавал председателям и секретарям листовки.
– Ваши жены должны быть равны с населеньем, даже выше, – подавая каждому по горсти листовок, наставлял Полфунтиков, – так постановил на пленуме центр. Пора бросить дурью смелость: походя садить бабу по ряжке. Действуйте по инструкции. Будите женщину! – как напечатано в заглавье. А я бы на месте товарища Теплого добавил: не ошибается тот, кто ничего не делает. На нас возложена ответственная работа. Потянемся и – бахнем. Пусть тогда по центру кричат: вот так укурили! Тот же товарищ Теплый, который записал нас в малограмотные… А сам раньше от большого ума на Максимке смазчиком стрелял…
Полфунтиков рассказал, как надо готовиться к митингу, как собирать по селам бабьи сходки, что и как говорить. Председатели и секретари покорно слушали.
– Главное – без хвалыпи. Главное – следите, чтобы ни одного мужика не было. На ваши сходки бабы приходят? Нет. Какой их черт пустит – только мешать! Значит, и на их сходке чтобы ни души. Без всякой подтасовки. Глядите в инструкцию. А остальное – ерунда…