Штоф опустел, кровь разогрелась. Полина тепло оделась, вышла во двор, а Миша закрылся в доме. Но в трактор она забираться не стала, сначала позвонила Варваре, услышала Антошку, затем прогулялась вдоль озера по дорожке, которую расчистил Миша. А напахал он лопатой не меньше, чем смог бы разгрести трактором. Сильный мужик, неутомимый. Даже пожертвовать собой ради любимой женщины может, не зря же в такую глушь забрался.
Полина улыбнулась своим мыслям. Любил ее Миша, и ей приятно было это осознавать. Может, и она его когда-нибудь полюбит. Полина же не какое-то бесчувственное бревно. Просто душе ее нужно немножко оттаять.
Миша помылся, в одних трусах и валенках натаскал из ручья воды, поставил греться и уступил место Полине.
— Все-таки надо баньку ставить, — сказал он, кутаясь в тулуп.
— Еще успеешь, — заявила она и улыбнулась.
— Пойду приму для сугрева. — Миша щелкнул себя по горлу и кивком показал на трактор, в кабине которого находился самогон.
Полина не возражала. Вряд ли ему требовалось ее разрешение, но она не была против. Лишь бы только он не нажрался.
Бревна подогнаны были плотно, сруб не продувался, печка грела жарко. В доме было так же тепло, как в парилке. Да и воды хватало. На пол Миша настелил досок, поставил на них таз. Полина разделась, забралась в него с ногами. Геля для душа у нее не было, шампунь из сельпо, мыло самое обычное, банное, такое продают без обертки. А мочалка кондовая, любую грязь отдерет.
Полина стояла в тазу в полный рост и споласкивала волосы, когда вдруг открылась дверь. Вроде бы и закрывалась она на защелку, но Миша запросто мог поддеть ее проволокой. Тут главное — захотеть.
А он хотел, это можно было понять по его горящим глазами. Нельзя ему было принимать для сугрева, а в дом заходить — тем более. Но он зашел.
Полина вздрогнула, но закрываться не стала. Не она же подглядывает, а Миша. Вот пусть он и стесняется. Он действительно смутился, но взгляд не отвел, смотрел на нее с жадностью с вожделением.
— Дверь закрой, — сказала она, удивляясь собственной невозмутимости. — Холодно.
— С какой стороны? — дрожащим от волнения голосом спросил Миша.
— А это насколько совести у тебя хватит.
Одной рукой Полина лила воду на волосы, а другой отжимала их, распрямляла снизу вверх. Одну грудь она закрыла, другую нет и особого стыда не испытывала.
— Уж чего-чего, а совести у меня много, — сказал Миша, закрывая дверь изнутри.
Он прикипел к ней взглядом, и лоб у него взмок не только от жары.
— Тебе девать ее некуда, — с усмешкой проговорила Полина.
Она вполне понимала, что не выдерживает сравнения с Варварой, но цену себе знала. Полина располнела после родов, грудь стала больше, но вряд ли кто-то мог бы назвать ее жирной. И талия у нее, и бедра без целлюлита. Не гордилась она своим телом, но и не стеснялась его.
— Некуда, — сглотнув слюну, подтвердил Миша.
— Там, где ум у тебя должен быть, место свободное. Ты эту совесть туда положи, — сказала Полина.
— Ну да, дурак, не спорю. Но ничего не могу с собой поделать, — сказал он и скинул тулуп.
— Попробуй взять себя в руки. Только не здесь.
— Смешно.
— Давай посмеемся вместе. Но не сейчас.
— А если сейчас? — Он стал стаскивать с себя исподнюю рубаху.
— Я очень тебя прошу, не сейчас! — с ожесточением сказала она.
Миша замер, снова натянул на себя рубашку, взял тулуп и вышел из бани. Полина улыбнулась ему вслед. Приятно иметь своего дрессированного медведя.
Миша стоял у озера, кутаясь в тулуп, смотрел в прорубь и лихорадочно курил. Он услышал Полину, но не обернулся. Неужели стыдно ему?
— Смотришь, как вода леденеет? — спросила она.
Вода действительно уже подернулась узорной наледью. Завтра утром Мише снова за лом придется браться.
— Щуку жду, — сказал он и затянулся.
— По щучьему велению?
— Сказать, чего хочу повелеть?
— Может, я сама догадаюсь?
— Думаешь, я просто так сюда, в эту даль, поперся, все бросил? Лишь бы с тобой быть!
Миша вдруг повернулся к ней, обхватил своими лапищами, стал целовать в лицо, шею. Полина не испугалась, ей даже передалось его настроение. Дурь, как известно, заразительна.
Но от Миши она все же оттолкнулась и сказала:
— Давай не сейчас!
— Ну, хорошо.
Он отпустил ее, но взгляд его не остыл, горячечное возбуждение не схлынуло.
— И пить больше не надо.
— А чаю?
— Будет тебе чай, — проговорила Полина и торопливо повернулась к нему спиной.
Не так уж он и плох, этот Миша, если может сдерживать себя. Когда она мылась, он вломился к ней нагло, да, но таковы все настоящие мужчины. Их нужно кормить и беречь, потому что без них тоска.
Полина убралась в доме, замесила тесто, напекла лепешек. Было уже совсем поздно, когда они сели пить чай. Печка жаркая, воздух сухой, чай горячий, лепешки вкусные. Хорошо, уютно. И телевизор тихонько работает.
— Сейчас бензин закончится, и все, — сказал Миша.
Чай он пил из блюдечка, по-деревенски. Полине смешно было наблюдать за ним, но ведь Миша как раз и пытался развеселить Полину. Занятно с ним, не скучно.
— Что — все?
— И спать.
— А я думала, за бензином надо ехать.
— Поедем. Завтра. Заправимся, купим все, что нам надо. Нравится мне здесь.
— Не знаю.
Полина глянула на телефон. Пока есть связь, эта пуповина, соединяющая ее с Антошкой, душа всего лишь ноет, но не стонет. Можно жить и даже строить планы на будущее. Не так уж все и плохо, но вдруг связь оборвется?
— Обживемся, обустроимся, — сказал Миша.
Перестук двигателя за окном оборвался, лампочка мигнула и погасла, телевизор выключился, стало темно.
Миша чиркнул зажигалкой, зажег свечу и спросил:
— Спать будем?
— По разным полкам, — заявила Полина.
— Наверху дует.
— А ты укрывайся потеплей.
Он кивнул, сходил на мороз по нужде, вернулся, разделся, забрался на верхнюю полку, поворочался немного и затих.
Полина дождалась, когда выгорят дрова в печи, выгребла угли в ведро, вынесла из дома и тоже легла. Перина мягкая, белье чистое, одеяло теплое. К утру в доме станет холодно, но вряд ли она замерзнет. А если еще и Миша вдруг подляжет к ней, крепко обнимет…
Полина, конечно, будет против. Если и сдастся, то не сей же миг. Нельзя им так сразу, нехорошо это.
Миша не торопился спускаться к ней, а она лежала, ждала. Внутри сначала все замерло, когда он наконец-то поднялся, а потом затрепетало в предвкушении. Ну да, баба она, самая обыкновенная, а Миша — мужик, и далеко не самый худший. Сама природа сводит их вместе.
Но Миша всего лишь вышел покурить. На улице мороз, а он в одном тулупе поверх исподнего, валенки на босу ногу. Закаленный мужик, работящий, заботливый.
Полина затаила дыхание, когда он зашел в дом, мысли заметались в голове, как мартовские кошки. Но Миша молча забрался наверх, поворочался немного и заснул.
Проснулся он только утром, еще затемно, затопил печку, поставил чайник.
Полина стала подниматься, но Миша ее удержал.
— Спи, рано еще. А я пойду огляжусь.
Полина кивнула и с головой накрылась одеялом. А куда ей торопиться? Антошку кормить не нужно, хозяйства нет, только лепешек настряпать. Печь и дрова взял на себя Миша, а завтракать еще рано. Так почему бы и не поспать немного, когда заботливый мужик рядом?
Полина вздохнула с тоской по сыну, закрыла глаза и погрузилась в сон.
Разбудил ее треск тракторного двигателя. За окном уже было светло, в доме тепло. Но Миша уже на тракторе. Неужели уезжает?
Вчера он мог обидеться на Полину, а сегодня решил уехать, бросить ее одну посреди леса. Она же даже не знает, как выбраться отсюда!
Полина в испуге вскочила, сунула ноги в валенки, бросилась к двери. Тулуп надевать не стала, некогда, так и выбежала во двор в обнимку с ним.
Но Миша никуда и не собирался, всего лишь развернул трактор, отсоединил от него прицеп. К тому времени, как появилась Полина, он уже заглушил двигатель.
— Ты бы оделась! — сказал Миша, улыбнулся и проницательно глянул на нее.
Он понял причину ее испуга. Это его забавляло и поднимало в собственных глазах.
Она не стала ничего говорить и скрылась в доме.
Мука, соль, вода у нее имелись. Лепешки можно было печь на сковороде, как вчера, или прямо на чугунной плите. Полина испробовала второй вариант. Эксперимент удался. Его результат Мише понравился.
После завтрака Полина стала собираться в деревню, которая находилась километрах в двадцати от этого дома. Она надела платье, дубленку, повязалась платком и в кабине крепко прижалась к Мише. С ним спокойно, надежно.
— К участковому зайти надо, если он там есть, — сказал Миша.
— Зачем?
— Да скажу ему, почему мы здесь. Он Хворостову позвонит, узнает, что там да как. А за нами никакого криминала нет.
— А если вдруг Хворостов Герману продался? — спросила Полина, вспомнив, о чем говорил ей Вадим.
— Значит, с участковым тем более побеседовать надо, — с озадаченным видом произнес Миша. — Чтобы он не говорил никому, где мы.
Полине понравилась деревня, размазанная по холмам и оврагам. Дома большие, с теремками, почти все покрашенные, многие — в яркие цвета. Часовенка, администрация, магазинчик. Участковый появлялся здесь по вторникам и четвергам. Зато Миша переговорил с главой поселения и даже заключил с ним договор на расчистку снега.
— Денег не даст, а лес выделит, — сказал Миша, усаживаясь за баранку. — Ты как хочешь, а баньку я поставлю.
— Почему это я не хочу?
Миша хмыкнул, насмешливо глянул на нее.
Поселковый магазин работал не каждый день, но им повезло, они поспели к открытию. Разнообразием ассортимент не баловал, но они купили говядину, курицу, хлеб, конфеты, крупы, рыбные консервы, много чего нужного. Два пустых ведра взяли, потому как своих не хватало, стиральный порошок, веревку, прищепки. Продавщица складывала товар на прилавок молча, но посматривала на Полину с подозрением.