– Я признаю поражение, наставник, – невозмутимо уронила Сорель, распространяя одним своим видом умиротворение. Хотя Люций был уверен – Сара использует свой дар. И самое поразительное – применяет его к наставнику. Делала это крайне осторожно, будто прикоснувшись, сразу отпрянула.
– Ты не проиграла, а выронила меч! – сначала обомлев, а после уже не так гневно, но всё же словно по привычке крикнул учитель.
– Разве это не то же самое? – невозмутимо возразила Сара, а лицо наставника стало покрываться багровыми пятнами. Но с Сорель сложно было поспорить – таковы были правила на тренировочной площадке. Выронил меч – иди прочь. Зачастую в столкновении с ревенантами даэв без меча – мёртвый даэв. И по итогу это оборачивается в разорванную глотку.
Люций сделал шаг вперёд, ненароком плечом оттесняя Сорель и оказываясь перед лицом старшего даэва.
– Наставник, не злитесь. Любой человек на вашем месте уже бы в ревенанта превратился, – нарочито громко сказал Моран, ослепительно оскалившись. Шутка была не выдающейся, но, как всегда, сказались подача, тон, уверенность и недовольство наставника. Этого оказалось достаточно, чтобы направить внимание на себя. И, несмотря на формальную победу, в следующее мгновение Люция выгнали с тренировочной площадки.
Дерзости наставник в этот раз прощать не желал.
Занятие закончилось, как и дождь. Тучи местами разошлись, являя дороги света, что падали на землю, словно солнечные зайчики.
– Что это было? – наконец-то озвучил Рафаиль свой вопрос. Он думал о бое на площадке на протяжении последнего часа. Но рядом постоянно кто-то был, и лишь теперь они с Мораном остались вдвоём – шли к домам светлых за бутылками вина, что обещал Ной.
– Это? Что это? – лаконично переспросил Люций, держа в руках кулёк с красной земляникой. Её аромат распространялся на многие метры в округе. Рафаиль даже не представлял, где Люций её нашёл, ведь они разминулись всего однажды, и то на пару минут. К тому же для этой ягоды было ещё слишком рано. Разве что на юге могли созреть плоды.
Моран шёл, прекрасно зная расположение домов светлых, обладая достаточной наглостью, чтобы заявиться туда посреди дня. После того как вскрылось преступление ордена с Чёрных Скал, отношения между двумя сторонами стали не просто натянутыми, они стали враждебными.
– Вот не надо мне в уши дуть, Люций. Я всё видел. И видел тебя. – Он несильно надавил рукой на плечо Морана. – Да, Сорель выронила меч, но первым отказался сражаться именно ты. Я сотни раз наблюдал за тем, как ты начинаешь бой, и час назад ты даже не собирался в него вступать. Что случилось? У тебя даже руки задрожали…
Казалось, Рафаиль терял терпение, слишком несдержанно звучал его голос. Интонация прыгала.
– Что случилось? – Моран моргнул, остановившись. Склонил голову, исподлобья смотря на дива своими пепельными глазами. – Не знаю. – И пожал плечами.
Рафаиль сглотнул, отведя взгляд в сторону.
– Значит, нет, – вдруг смиренно проговорил Руньян.
– Значит, нет, – кивнул Моран, положив свою руку другу на плечо. – Это касается лишь меня и Сорель. Больше никого другого. Вот и всё. Ни при каких других обстоятельствах моя рука не будет дрожать. Поверь мне.
Они обменялись взглядами – долгими и испытывающими. И первым отвернулся Руньян.
– Ладно. Тебе известно лучше, – в конце концов закончил Рафаиль, выставляя перед собой ладони в жесте, будто сдаётся.
Люций ободряюще улыбнулся, сделал несколько шагов вперёд и остановился, обернувшись, так, что полы тёмной мантии слегка взметнулись вверх. Он поднял правую руку вверх, грозя указательным пальцем:
– И да, ничего не говори моей матери, – предупредил он с задорными искрами в глазах. – Отцу можно, но не матери.
Рафаиль же, некоторое время сохраняя невозмутимость, цокнул и фыркнул с улыбкой на устах. Люций лишь беззлобно бросил:
– Если ты готовишь сотню другую подколов, то не надо. – Он отодвинул ветви шиповника, ещё не зацветшего, даже без набухающих бутонов, лишь с зелёными листиками.
– А то что?
Моран обернулся, демонстрируя на губах ласковую улыбку.
– А то помрёшь со смеху, – сказал он, отпуская колючую ветку.
Слыша ругательства, он теперь уже сам оглашал лес своим смехом.
– Знаешь, я понимаю, почему вы с Сорель дружите, – спустя пару минут задумчиво протянул Рафаиль, поднимая взгляд к небу, покрытому белёсой дымкой.
– И почему же? – спросил, а внутри него натянулась струна.
– Она похожа на твою мать! – заявил Рафаиль.
– Что? – Люций опешил и, расслабившись, бросил: – Ерунда!
– Ну-ну, – стало ему ответом. – До сих пор помню, как Сорель тебя за шкирку таскала, когда отлавливала ночью в лесу.
– Это она не со зла, – улыбнулся Люций.
– Конечно. Но твоя мать ведь поступала точно так же. – Под ногами Рафаиля звонко хрустнула ветка, а неподалёку зашелестели кусты. По весне Академию Снов наводнили выводки кабанов, которые потеряли осторожность, привыкнув, что их никто не трогает. В последние годы их количество стало настоящей напастью. – Какой-то порочный круг получается. Госпожа Ребекка таскала тебя, когда ты упрямился. А уже в лагере у озера Спокойствия ты, применив печати, носил Сару… – Руньян на мгновение сделал паузу, возможно, жалея, что вспомнил последний случай, ведь лишь волей небес в ту ночь всё закончилось благополучно. – Ну а потом, как я уже сказал, она таскала тебя за шкирку…
Люций остановился глубоко задумавшись. А в следующее мгновение, громко расхохотавшись, так, что птица с ближайшей ветки сорвалась в небо, молвил:
– Да. Наверное, ты всё же прав.
Выточенный в камне лик оставался таким же, каким был больше года назад. Вся статуя оставалась неизменна. Я думала, меня будут мучить мысли. Но вместо этого я, наоборот, ощущала пустоту. Лишь настроение стало каким-то мрачным и решительным.
– Ты давно здесь? – раздался голос Люция. Двигался див тихо, отчего я даже не расслышала, когда он приблизился к трофейной комнате.
– Минут двадцать, – отозвалась, слегка крутанувшись на каблуке.
– Так давно? Я ведь сам пришёл раньше, – слегка удивился Люций, в руке у него был открытый бурдюк. Взглянув на его ношу, я нахмурилась, почувствовав аромат яблок и персиков.
– Что в твоём бурдюке?
– В каком? – Теневой завёл руку за спину, задумчиво уведя взор в стену, вдоль которой пылилась витрина с экспонатами. В Академии Снов было запрещено вино. Но именно этот запрет по обыкновению своему всё время нарушали. И наставники смотрели сквозь пальцы. За исключением случаев, когда напиток приносили в стены Светлых и Теневых Башен. Вот последнее каралось, и довольно жёстоко. Провинившегося могли отправить на неделю работать на кухню.
– В руке.
– В какой?
Я шагнула навстречу, приблизилась стремительно, хватая дива за запястье:
– Вот в этой… – произнесла, чувствуя прохладу чужой кожи под своими пальцами, которые, наоборот, будто стали пылать. – Люций, и зачем нарушать правила, зная, что тебе это может принести проблемы?
– Это просто весело, Сара.
– Ну и оправдание. А если попадёшься? – сказала, отпуская его руку, делая шаг назад и видя, как Люций, запрокинув голову и небрежно подняв бурдюк, делает несколько глотков напитка.
– Значит, так тому и быть, – ответил Люций, красная капля застыла в уголке его губ. Как драгоценный рубин на фарфоре. Я отвела взгляд:
– Какая несвойственная тебе покорность судьбе… Это то самое, которое пообещал Ной во время тренировочного поединка?
– Да, – кивнул он.
– Ну, надеюсь, оно того стоило, – пробормотала я скорее себе под нос, смотря на статую, на которой пряталась совместная печать. Неприметный знак – он был создан давно, не меньше века назад. Никто, кроме ордена Хранителей, не мог его начертать, а даэвов их обители нет в нашем Дэвлате уже слишком давно.
– Почему ты передумала, Сара? – вдруг серьёзно спросил Люций и протянул мне бурдюк, я же покачала головой, отказываясь. Всё же я предпочитала не нарушать правила без веских причин.
– Ты ведь и сам догадываешься…
На самом деле причин было две. Они словно сплелись в прочную нить и вытянули из меня это решение. Разговор с братом задел меня за живое настолько, что даже дар не приглушал эти эмоции, а после и поединок с Мораном сделал то же самое. Два события, друг другу прямо противоположные. Первое воспринималось как предательство, а второе обнажало суть. Чувства, выражение лица, глаза, опущенный меч – немая клятва верности.
Я сглотнула, неосознанно поднимая руку и останавливаясь на полпути, отдёрнула её и оторвала взор от меча теневого. Моран же если заметил этот жест, то виду не подал.
– Я… я… – начала хрипло, чувствуя бешено колотящееся собственное сердце и совершенно не понимая причины этого явления. Но ощущая, как приливает кровь к щекам. – Я подумала, что ты всё равно от меня не отстанешь, Люций, пока я не соглашусь.
Прошла пара секунд, прежде чем он с наигранным удивлением воскликнул:
– Да ты лжёшь!
– Нет.
– Ещё и упираешься, – изумился Люций. Я же поморщилась, гадая, на каком моменте свернула не туда.
– Давай приступим. – Я шагнула к статуе.
Раздался лишь шорох одежд, когда я чуть нагнулась, отыскивая ладонью печать.
– Она совсем неудобно расположена, – прошептала я, видя лишь серую кирпичную кладку меньше чем в полуметре от себя. – Мы же должны вместе её касаться?
– Да, – раздалось совсем рядом. – Получится, если встать рядом.
Теперь вместо стены передо мной был Люций – точнее, его глаза с пышными светлыми ресницами. Через мгновение мой взор упёрся в его переносицу. Прохладные мужские пальцы касались моих, отчего по руке к запястью и выше волной хлынули мурашки.
Отчего-то я крепко стиснула зубы.
Люций оказался прав, теперь он касался совместной печати, пусть и разделяло нас мизерное расстояние, а подолы мантий – тёмная и светлая – будто и вовсе стали единым целым.