[4], а Грейс за письменным столом делает домашнее задание, задумчиво покусывая колпачок ручки. Мы молчим, потому что в словах нет никакой необходимости, я слегка разомлел от уютного запаха выделанной кожи, сопения Грейс и скрипа ее стула. Негромко играет радио: сорок хитов поп-музыки, которые сливаются с фоном, пока Грейс не начинает фальшиво подтягивать припев.
Скоро заниматься ей надоедает, и она забирается ко мне в кресло.
— Подвинься, — велит она мне, хотя двигаться некуда, и щиплет за бок, пытаясь втиснуться рядом.
Я возмущаюсь.
— Прости, я не хотела сделать тебе больно, — шепчет она прямо мне в ухо, но поверить в искренность этого извинения трудно, потому что, когда просят прощения от всего сердца, обычно не кусаются.
Я награждаю ее щипком в ответ, и она, рассмеявшись, утыкается носом мне в ключицу. Ее рука протискивается между спинкой кресла и моей спиной и добирается до лопаток. Я делаю вид, что читаю, а она делает вид, что дремлет у меня на груди, хотя на самом деле исподтишка щиплет за лопатку, а я щекочу ее свободной рукой, и в конце концов она хохочет и мы принимаемся безостановочно целоваться.
Нет вкуса изумительней, чем вкус чьего-то смеха на твоих губах.
Вскоре Грейс засыпает у меня на груди по-настоящему. Я пытаюсь последовать ее примеру, но безуспешно. Тогда я снова берусь за книжку и, поглаживая Грейс по голове, начинаю читать под аккомпанемент ее мерного дыхания. Теплая тяжесть ее тела пригвождает к земле разбегающиеся мысли, и в тот миг я чувствую себя нужным как никогда.
И сегодня, глядя на бумажных журавликов, настойчиво рвущихся прочь с привязи, я точно знал, чего хочу, потому что успел подержать это в руках.
Уснуть я так и не смог.
17ГРЕЙС
Обогнать волчицу надежды не было.
В темноте мы обе видели не слишком хорошо, но у Шелби было преимущество — волчье чутье и волчий слух. А у меня — босые ноги, путающиеся в колючей траве, тупые ногти, слишком короткие для нападения, и легкие, которым отчаянно не хватало воздуха. В этом грозовом лесу я чувствовала себя совершенно беспомощной. И не могла думать ни о чем, кроме воспоминании о волчьих зубах на моем плече, горячем дыхании на лице о том, как жадно пил мою кровь снег.
Снова ударил гром, заставив сердце болезненно колотиться.
Паника не поможет.
«Успокойся, Грейс».
Спотыкаясь, я пробиралась вперед в промежутках между вспышками молнии, выставив перед собой руку. Отчасти для того, чтобы не наткнуться па что-нибудь, отчасти в надежде найти дерево с низко растущими ветками, на которое можно было бы набраться. Пальцы были моим единственным преимуществом перед Шелби. Но попадались мне одни корабельные сосны и могучие дубы, ветви у которых начинались футах в двадцати от земли, если не в пятидесяти.
А где-то за спиной была Шелби.
Она знала, что я ее заметила, и потому не пыталась передвигаться бесшумно. Хотя в темноте волчица видела ничуть не лучше моего, я слышала, как она подбирается ко мне в промежутках между вспышками молний, ориентируясь на чутье и слух.
Не слышать ее было страшнее, чем слышать.
Сверкнула молния. Мне показалось, что я увидела…
Я застыла в безмолвном ожидании. Затаила дыхание. Волосы липли к лицу и плечам, одна мокрая прядь приклеилась в углу рта. Не поддаваться искушению убрать назойливую прядь оказалось сложнее, чем не дышать. Я стояла неподвижно и думала о том, как мне неудобно. Ступни болели. Перепачканные в грязи ноги щипало от воды. Наверное, я исцарапала их о колючки. Пустой желудок сводило от голода.
О Шелби я старалась не думать. Я напряженно вглядывалась в то место, где, как мне показалось, видела ключ к спасению, чтобы, когда снова сверкнет молния, наметить к нему курс.
Темное небо озарила новая молния, и на сей раз я отчетливо разглядела то, что, как мне показалось, увидела в прошлый раз: смутно различимые, но явственные очертания сторожки, где стая хранила припасы. Домик находился в нескольких десятках ярдов справа, чуть наверху, как будто на каком-то возвышении. Если удастся туда добраться, я смогу захлопнуть дверь у Шелби перед носом.
Лес погрузился во тьму, потом тишину расколол раскат грома. Он был таким оглушительным, что, казалось, еще на несколько последующих секунд нес другие звуки просто высосало из мира.
И этой беззвучной тишине я бросилась бежать, выставив руки перед собой и пытаясь не сбиться с дороги. Шелби была уже совсем близко, я слышала, как хрустнула у нее под лапой ветка, когда она бросилась на меня. Я скорее чувствовала, чем слышала ее приближение. Рука наткнулась на волчий мех.
Я отскочила
и полетела
в никуда
цепляясь за воздух
в бесконечную черноту.
Оказывается, я кричала, но поняла это, только когда и легких закончился воздух и крик оборвался. Я ударилась животом обо что-то твердое и холодное и немедленно задохнулась. Едва я сообразила, что это вода, как уже нахлебалась.
Не было ни верха, ни низа, только чернота. Только вода, сомкнувшаяся вокруг меня. Мне было холодно, так холодно. Перед глазами поплыли цветные сполохи, ослепительно яркие в черноте. Отчаянная мольба мозга, лишенного кислорода.
Я из последних сил вынырнула на поверхность и принялась судорожно хватать ртом воздух. Рот был забит противной липкой жижей. Она стекала с колос по щекам.
И вышине пророкотал гром. Звук доносился откуда-то очень издалека, как будто я находилась где-то в центре земли. Меня била дрожь. Я потянулась и нащупала пальцами ноги дно. Там, где я стояла, вода доходила до подбородка. Она была грязная и ледяная, но я, по крайней мере, могла без усилий держать голову над поверхностью. Плечи мои ходили ходуном от холода.
И тут меня накрыла она. Медленная-медленная волна тошноты, которая зародилась под ложечкой и докатилась до горла. Холод. Он заявлял о себе, подавая моему телу команду превращаться.
Но превращаться было нельзя. Чтобы удерживать голову над водой в волчьем обличье, придется плыть. А плыть вечно я не смогу.
Нужно было поскорее выбраться на берег. Я не то поплыла, не то побрела вперед в холодной воде. Не может быть, чтобы отсюда не было выхода. Рука ткнулась в отвесный земляной обрыв, уходящий вертикально вверх. Нащупать, где он кончается, я не смогла. Желудок скрутился в узел.
«Нет, — сказала я себе твердо. — Никаких превращений. Не сейчас».
Я двинулась вдоль стены, ощупывая ее в поисках какой-нибудь возможности выбраться. Она бесконечно тянулась в обе стороны и вверх. Я попыталась уцепиться за что-нибудь, но пальцы лишь скребли слежавшуюся землю, а корни обрывались под моим весом, и я каждый раз падала обратно в холодную жижу. Меня била дрожь от холода и приближающегося превращения. Я закусила ледяную нижнюю губу, чтобы не тряслась.
Звать на помощь было бесполезно.
Но что еще мне оставалось? Превратиться в волчицу значило погибнуть. В волчьем обличье я могла продержаться на воде лишь ограниченное время. Внезапно подобная смерть показалась мне чудовищной: в полном одиночестве, в чужом теле, которое никто никогда не сможет опознать.
Холод проникал под кожу, растекался по жилам, выпуская наружу дремавший во мне недуг. Нет, нет, мот. Но сопротивляться было бесполезно: кровь настучала в пальцах, кожа натянулась и вспухла, приобретая другую форму.
Вокруг меня с плеском заколыхалась вода: тело мое начало корежить.
Я звала Сэма, пока не позабыла человеческую речь.
18СЭМ
— Так вот где творятся чудеса, — протянул Коул. — Когда ты наденешь трико?
Мы стояли у служебного входа «Корявой полки», книжного магазина, где я время от времени жил. Из-за грозы я толком не выспался, после вчерашних новостей на работу идти не хотелось, но просить отгул было уже поздно. Пришлось ехать. Впрочем, должен признать, что привычная рутина помогла мне слегка отвлечься от тревожных мыслей. Привычная, если не считать Коула. Обычно, отправляясь на работу, я оставлял его дома и не слишком об этом задумывался. Однако сегодня утром, готовясь уходить, оглянулся, увидел его молчаливое наблюдение за моими сборами и спросил, не хочет ли он поехать со мной. Пока о приглашении я не пожалел, но ощущения все еще не утратили новизны.
Коул, щурясь, смотрел на меня с первой ступеньки небольшой лестницы, держась обеими руками за перила. На голове у него был тщательно уложенный беспорядок. В рассеянном утреннем свете он выглядел спокойным и расслабленным. Для отвода глаз.
— Трико? — переспросил я.
— Ну да, как у всех супергероев, — пояснил Коул. — Сэм Рот, оборотень ночью, специалист в области книготорговли днем. И еще, наверное, тебе нужен плащ.
— А как же, — отозвался я, отпирая дверь. — В нашей стране такой ужасающе низкий процент читающего населения, что без плаща не продашь и кулинарной книги. Если кто-нибудь придет, не маячь на виду, ладно?
— Те, кто ходит по книжным магазинам, меня точно не узнают, — хмыкнул Коул. — Главный вход в вашей лавке такой же затрапезный, как и служебный?
Все магазины на улице выходили в один и тот же узкий проезд, заставленный разрисованными помойными бачками, заросший пышным бурьяном и усеянный полиэтиленовыми пакетами, избежавшими гибели и зацепившимися за основания лестниц. Сюда не заходил никто, кроме владельцев и персонала; эта разруха мне даже нравилась — все было в таком состоянии, что я не чувствовал себя обязанным попытаться навести порядок.
— С этой стороны магазин все равно никто не видит, — пожал я плечами — Какая разница, как он выглядит?
— Примерно как шестой трек в альбоме. — Коул ухмыльнулся какой-то одному ему понятной шутке. Есть ли у нас план, мистер Фикс?[5]
Я открыл дверь.
— План? Я работаю до обеда. Изабел обещала забежать, рассказать, что ей удалось разузнать со вчерашнего вечера. Потом, может быть, я натяну тебе на голову мешок и мы сходим куда-нибудь перекусить.