говорят: через десять минут «Решетка Андервайзера» перекроет выходы и мы окажемся в капкане.
— Решетка кого?
Стрелка спидометра достигла отметки 240 километров в час. Судя по всему, это был еще не предел скорости для нашей машины.
— Впервые слышу.
— Я тоже не знала о ней. Они подробно объяснили.
— Те, что сзади? — на всякий случай уточнил я.
— Да. Около двадцати лет назад, работая над усовершенствованием оборудования для удаления татуировок[8], Тэн Андервайзер случайно наткнулся на странный побочный эффект ультрафиолетового лазера. Проведя серию испытаний, ученый добился впечатляющих успехов, создав прототип устройства, генерирующего поле, непреодолимое для живых существ.
— Bay! Как интересно!
Она не обратила внимания на скрытую иронию.
— На первых порах это был примитивный прибор с ограниченным радиусом действия. В дальнейшем, взяв за основу наработки изобретателя, военные довели идею до ума. Пятнадцать лет напряженной работы не прошли даром. Название «Решетка Андервайзера» осталось. А монстр, порожденный ВПК, так же мало походил на предшественника, как современный авиалайнер — на бумажный самолетик, сделанный ребенком.
— Это все ужасно интересно, а как…
— Не перебивай, пожалуйста, я не закончила.
— ОК.
— Восемь передвижных установок располагаются по периметру города, являясь чем-то вроде сторожевых вышек. Вместо высокой стены их соединяет «Решетка Андервайзера» — поле, не преодолимое для живых организмов.
— Это все рассказали они?!
— Да.
В другое время и другом месте я не поверил бы ни единому слову. Наркотический бред, густо приправленный галлюцинациями, не слишком располагает к доверию. Но после предупреждения Демона сомнения насчет пары ноймов я более лояльно отнесся к рассказу. Не исключено, что гремучая смесь «Белого Джонга» и морфия является неким ключом, приоткрывающим дверь в будущее.
Третий глаз. Ясновидение и все такое прочее… Сознание человека — черная дыра, в недрах которой могут таиться не только удивительные возможности, но и самые настоящие демоны.
Определенно в словах девчонки мог присутствовать некий смысл.
— Зачем вообще нужна эта штука…
— Решетка. — Она посмотрела на меня так, словно видела в первый раз.
— Именно.
— Чтобы перекрыть выходы из города, сделав его западней. Через восемь с половиной… — Карусель перевела взгляд на дорогу.
— …минут…
Экстренное торможение — не самая приятная вещь, которая может случиться с человеком, находящимся в машине.
— РУЧНИК!!!
Будь слова материальны, этот отчаянный крик, подобно тяжелому наконечнику копья, пробил бы мой череп, разорвав мозг.
Пикап, включивший аварийную сигнализацию, съехал на обочину. Не успев выключить двигатель, водитель увидел в зеркало заднего вида стремительно приближающуюся машину. Она двигалась настолько быстро, что стало ясно — столкновения не миновать.
— Выпрыгнуть прямо сейчас! — было его первой мыслью.
— РУЧНИИИИИИИИИИК!!!
Со второй попытки я наконец среагировал — и так резко рванул вверх рычаг ручного тормоза, что, казалось, вырву его с корнем.
Карусель вывернула руль до упора вправо.
Паника — не лучший советчик, особенно когда бежать некуда.
«Не успеем затормозить», — понял я, почувствовав себя ребенком, впервые попавшим в летний парк с аттракционами.
— Прочь!!! — Инстинкт самосохранения принял решение, идущее вразрез с намерением водителя.
Мотор возмущенно взревел, выражая негодование чрезмерным количеством впрыснутого топлива, и дернувшийся вперед пикап совершил безнадежную попытку избежать столкновения.
— Не у…
Колесо обозрения сделало полный круг.
С высоты птичьего полета утренний город был виден как на ладони.
Казалось, выше не может быть ничего, кроме неба.
Бескрайнего голубого океана, пронизанного золотой паутиной солнечных лучей.
…спели…
Подумал я. И не ошибся.
Мы действительно не успели.
Глава 9
Жить хочется всегда. А в семнадцать — особенно сильно. Только-только начинаешь постигать окружающий мир, ощущая себя состоявшейся личностью, чувствовать, что мужчины смотрят на тебя по-другому. Уже не как на милую девочку, а как на женщину. Замечаешь то, чему раньше не придавала значения. Постигаешь неведомые ранее тайны взрослой жизни, и вдруг…
Неожиданно накатывает усталость. Начинаются головные боли, тошнота, боли в пояснице. Дальше — хуже. Появляются отеки на лице, моча приобретает цвет мясных помоев. Краски тускнеют, а огромный мир, казавшийся удивительной сказкой, сужается до размеров безликой больничной палаты.
Диагноз — острый гломерулонефрит[9], неприятный, но не смертельный. По статистике, летальный исход при данном заболевании — не больше пяти процентов.
Люди часто болеют. Это не значит, что любая болячка должна свести их в могилу. В семнадцать неблагоприятные варианты развития событий не принимаются во внимание. Этого просто не может быть. И точка. Здесь даже нечего обсуждать.
Нечего…
Только до тех пор, пока лечащий врач не приходит в палату, сообщая голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций, что ему ужасно жаль. Он и коллеги сделали все возможное, но так получилось…
В общем…
Крепитесь…
Будьте мужественны и т. д. и т. п.
Одним словом, обычная бессмысленная чушь, которую принято говорить, когда по большому счету сказать нечего и в то же время нельзя промолчать.
— Судьба сыграла с вами злую шутку, — продолжает врач, думая о чем угодно только не о семнадцатилетней девочке, которой уже нет.
— Несмотря на все усилия, медикаменты не помогают. Почки откажут в течение суток. В больнице для бедных отсутствует нужное оборудование. Донорские органы сюда не поставляются. Федеральная система здравоохранения в глубокой… яме. Хотя к чему сантименты? Будем откровенны — мы по уши в дерьме.
Врачу искренне жаль, но — ничего не поделать. Такова жизнь. Сейчас самое лучшее — найти в себе силы смириться с неизбежным.
— В конечном итоге все там будем, — заканчивает он, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
Время обеда уже подошло. А впереди еще столько дел. Надо позвонить Мэри, сказать, что она чудо. Потом объясниться с женой по поводу вчерашней пьянки, покурить с коллегами и договориться о сегодняшнем вечере. Четвертьфинал — это не проходная игра регулярного сезона. Сейчас каждый матч на вес золота.
— Такова жизнь, — уже на пороге бормочет под нос врач и, выходя из палаты, бросает через плечо: — Если что-нибудь нужно, можете позвать медсестру.
Тому, кто в свои пятьдесят с лишним повидал бессчетное множество смертей, легко говорить: «Все там будем».
А каково выслушать приговор в семнадцать? Когда, кажется, только начинаешь жить по-настоящему? Все еще впереди и даже никогда никого не любила?
— Нет!!! — как заклинание шепчут пересохшие губы. — Этого не может быть. Я вижу сон. Страшный глупый кошмар. Он обязательно кончится. Стоит только очень сильно захотеть. Так уже было в детстве. Понимаешь, что прямо сейчас умрешь. Плачешь, задыхаешься от дикого ужаса, пытаешься убежать от неминуемого — ив самый последний момент просыпаешься в липком поту на мокрой от слез подушке.
— Как хорошо, что все кончилось, — с облегчением думает проснувшаяся девочка, после чего, перевернувшись на другой бок, сворачивается калачиком и засыпает.
Завтра она забудет о ночных кошмарах и страхах. В детстве жизнь воспринимается проще, а плохое забывается легче.
Но семнадцать — не детство. И смертельный приговор — не сон, а реальность уродливой взрослой жизни.
Утро нового дня не избавит ее от проблем. Не принесет облегчения и не подарит надежду. Серый рассвет сможет прогнать тьму, но не изменит страшный диагноз.
— Все там будем, — вновь и вновь повторяет Герда, не в силах свыкнуться с этой мыслью.
— Будем там все. Только не сейчас!!! Не сегодня!!! Я не могу так!!! Не могу!!! Неееееееееееет!!! Неееееееее…
Напряжение наконец дает о себе знать, вырываясь наружу водопадом слез. Она плачет навзрыд, задыхаясь и кашляя. Так может рыдать только ребенок, обиженный до глубины души на весь белый свет.
В конечном итоге слезы приносят временное облегчение. Немного успокоившись, Герда надевает клипсу сотового, чтобы услышать единственного человека в мире, способного выручить ее из беды.
— Привет, сестренка, как ты? — Кай большой и веселый.
Ему все нипочем. Он работает в плохом месте, оставаясь собой. Есть люди, к которым не прилипает грязь. Брат из этой породы.
— Кай… Мне страшно. Врач сказал, я умираю. Нет, это не шутка и не глупый розыгрыш. Со смертью не шутят. Тем более в больнице. Что у меня? Не знаю. Какое-то заболевание почек. Острая инфекция. По статистике, умирает каждый двадцатый. Почему я смеюсь? Не знаю. Скорее, это слезы.
На самом деле мне страшно. Пожалуйста, помоги! Уже едешь? Спасибо. Нет, теперь не плачу. Все будет отлично. Да, знаю. Я тоже тебя люблю.
Через двадцать минут высокий парень — косая сажень в плечах — стоял в кабинете доктора, готовый отдать почку сестре. Он знал, что это реально. Кровные родственники — лучшие доноры.
— Мне через месяц шестнадцать, — начал Кай. — С наркотой не дружу, и…
— По закону я не имею права оперировать несовершеннолетних… — Доктор еще не выкурил сегодня ни одной сигареты, поэтому чувствовал себя далеко не лучшим образом.
С вредной привычкой нужно завязывать, только не так быстро. Не две сигареты в день, а минимум полпачки, иначе его организм…
— Плохо, что нет права, — искренне расстроился молодой человек, доставая из-за пояса тесак для разделки мяса.
Это не было позой или игрой в грабителя с большой дороги. Врач, доживший до пятидесяти, повидал слишком много смертей, научившись отличать настоящее от фальшивого.