также и в твоем саду?
Ни во что ты тоже ставишь
всю нездешнюю тщету?
Третий
(соснам-людям)
Вы и здесь и там? Об этом
нам вы, людям, говорите?
Бесконечность ваши корни
одинаково магнитит?
Ваш доносится ветрами
этот тихий шум подзвездный?
Бор — единственный? И всякий —
тот и этот — только сосны?
Четвертый
От свинца глухих небес
ты скрываешься в дому?
Ждешь дня завтрашнего, чтобы
отослать его во тьму?
Родины своей не знать
даже в вечности ему?
Пятый
Краешек какого рая
перья облачков в кармине?
С упованием каким
ждешь конца, следя за ними?
Соскользнет ступня — в каком
море взгляд твой захлебнется?
Распадение дыханья
с верой! Гаснущие солнца!
Перевод М. Самаева
175. Последний ребенок
Какая музыка в закате,
как полнозвучна и легка —
от необъятности покоя
она уходит в облака!
Я ухожу легко и твердо,
легко и твердо, вместе с ней,
как по волнам песка ступаю
во сне — в своем ребячьем сне.
Селенье белое, в пожаре
заката, ждет вдали меня,
селение, где все застыло
в последнем отблеске огня,
где крик над площадью распластан,
пронзительный застывший крик,
последний крик, который в туче,
в закатном пламени возник.
И в центре, в самом сердце крика, —
все, что ребенок увидал,
все, что хотел бы он увидеть,
все, что не видел никогда.
Все человечество — ребенок,
и я: ребенок ли, старик, —
я все ребенок, о найденыш,
потерянный мной — в тот же миг.
Перевод В. Андреева
176. Безмолвное мироздание, ты, что меня окружаешь
Море было огромнее неба.
Но огромней ли моря небо сейчас?
Море вышло навстречу — всей ширью,
и сужается — сзади нас.
То, что нас уносит, — не море?
Нас к лазури оно вознесет!
(То есть — к нам?) В моем сердце трепещущем
мироздания сердце живет.
(И становится море — черным,
одиночеством волн полно;
снова море — от края до края,
всюду море — и только оно.)
Высь, ты нас в небеса поднимаешь,
низвергаешь в пучину опять, —
бесконечное это круженье
суждено ли кому осознать?
Мирозданье, меня окружившее,
закружившее шар земной, —
что ты нам подаешь на ладони,
что ты просишь своей немотой?
Необъятность, глухая, слепая,
в моем сердце всегда трепещи
и в круженье своем непрерывном
цельность жизни и цель отыщи!
Перевод В. Андреева
177
…Знаю, стала ты светом,
но не ведаю, где ты,
и не знаю, где свет.
Перевод А. Гелескула
178. Цвета; Идеи
Цвета, в которые свет одевает тело,
бодрят, будоражат, уводят от небытия;
идеи, в которые тень одевает душу,
гнетут, будоражат, мне не дают житья.
Зачем нам эти цвета, зачем нам идеи эти,
перемешавшие тень и свет?
Они существуют?
Или их нет?..
Их судьба, быть может, — светотени небытия?
Небытие меж светом и тенью — это судьба моя?
Перевод Н. Горской
179. Ты одна…
Нет, не Венера, ты —
одна, навсегда:
моя звезда вечерняя,
моя утренняя звезда.
Перевод В. Андреева
180. Говорит мне река Гвадиана[34]
Вспомни мои зеркала,
где отражалось тогда
все, что река унесла…
Не постарела вода.
Перевод А. Гелескула
181. Эта безбрежная Атлантика
Бездна одиночества одна.
И один идешь к ней издалека
одиноко, как одна волна
в одиноком море одинока.
Перевод А. Гелескула
182. Цвет твоей души[35]
Тебя цéлую, — солнца яркий свет
сливается с листвой, что им прогрета,
в поток единый; половодье света —
моя любовь, в которой смерти нет.
Но ни зеленый цвет, ни белый свет
не донесут мне от тебя привета;
прощаясь, миру оставляет лето
цвет солнца — темно-золотой: твой цвет.
Он — цвет твоей души; в твоих глазах
огонь струится, золотом мерцая;
день светозарный гаснет, в небесах
цвет золота на красный цвет меняя;
ты угасаешь; Но в твоих глазах —
мой мир и вера: жизнь моя земная!
Перевод В. Андреева
Приложение
6
Над слюдою речного плеса,
над стеклом в золотых отливах —
зачарованный берег в белых
тополях и зеленых ивах.
Бьется в русле уснувшем сердце,
льется в сонной излуке лето,
и реке упоенной снится
женский голос, и голос флейты.
Зачарованный берег… Ивы
окунулись в затон глубокий
и целуют во сне ветвями
золотое стекло затоки.
И рукою подать до неба,
и течет это небо сонно,
голубым серебром тумана
гладя водную гладь и кроны.
Примечтался сегодня сердцу
этот берег с плакучей ивой,
и решило оно за счастьем
плыть по воле волны сонливой.
Но у самой воды внезапно
на глаза навернулись слезы:
зачарованный голос песню
пел совсем у другого плеса.
Перевод С. Гончаренко
10
Я не вернусь, и ночью,
молчащей, теплой, спокойной,
весь мир уснет под лучами
своей луны одинокой.
Тела моего здесь не будет,
и войдет свежий ветер
в открытые настежь окна,
чтобы справиться о моей душе.
Не знаю, будут ли ждать меня
из долгой двойной отлучки
и беречь воспоминания
со слезами и поцелуями.
Но будут цветы и звезды,
и вздохи, и надежды,
и поцелуи на улицах
под тенью ветвей и стен.
И опять прозвучит рояль,
как этой спокойной ночью,
но не будет того, кто слушает
задумчиво у моих окон.
Перевод О. Савича
25
Ночь и ночная дорога —
это одно и то же.
К тайне твоей любви
иду по черному бездорожью.
К тайне твоей любви —
ветром морей тревожных,
светом горных вершин,
ароматной цветочной дрожью.
Перевод Н. Горской
53. Пиренеи
Над испанской границей вечерняя тишь…
Под негаснущим солнцем вершины искрятся —
мирозданья врата… Очертанья шиферных крыш
остались во Франции — задником декораций.
С колокольни Сальента к нам долетает звон —
воскресный… Ветер в зеленых скалах резвится.
И пахнет югом. И западный горизонт
багрян. И светло струится пшеница.
Мычанье красных коров, тяжелых от молока,
идиллических пастбищ очарованье.
И речь пастуха сердцу до боли близка…
И над родиной — тень вечернего умиранья…
Блаженство, покой, глухомань. И бредут стада,
и — как звездами высь — полны луга бубенцами.
Глухомань, блаженство, покой. И поет вода,
и колокольчики вторят звонкими голосами.
Перевод Н. Горской
60. Осенняя песня
По золотой дороге уходят дрозды, уходят… А куда?
По золотой дороге розы уходят, уходят… А куда?
По золотой дороге, по золотой дороге я бреду…
А куда? Осень, ответь. Ответьте, птицы и цветы.
Перевод В. Михайлова
95
Сначала явилась в белом,
чиста, как сама невинность,
и я влюбился по-детски.
Потом пришла разодетой
в немыслимые наряды,
и я ее втайне проклял.
А там предстала царицей,
кичащейся жемчугами…
О, как я зашелся гневом!
Но сбросила эту роскошь,
и я улыбнулся.
Осталась в одной тунике,
чиста, как была когда-то.
И вновь я в нее поверил.
Потом сорвала тунику