— Я звал тебя. Я знал, что ты придешь.
— Почему тебя не было так долго?
— Меня не пускали... Был шторм.
— Но сегодня ведь тоже шторм!
Дельфин промолчал. Юрка огляделся, не зная, плакать или смеяться, радоваться встрече или укорять верного друга за безрассудство: даже в бухте вода нервно ходила вверх и вниз, а в горле прохода все хрипело и клокотало. Море час от часу дышало неспокойнее, и белые шапки волн становились все курчавей и выше.
— Ты давно здесь?
— С утра. Утром было тише.
— А теперь ты сможешь выйти в море?
— Не знаю. Выход узкий и мелкий. Там бурно. А дальше не так опасно. Надо сразу уйти в глубину. В глубине тихо.
Юрка сердито стукнул кулаком по колену.
— Так почему же ты раньше не ушел? Когда было тихо.
— Я ждал тебя.
— Ждал! Ты что, разбиться хочешь? Можно было встретиться завтра или послезавтра, в конце концов!
Дельфин медленно отошел от стенки и подплыл к самым ногам мальчика. Юрка сел на шаткий галечный гребень, намытый водой, и взял голову Свистуна на колени, защищая от случайных ушибов.
— Глупый! Я бы приходил сюда и завтра и послезавтра, потому что я тебя люблю. Мы бы все равно встретились...
— Нет. Мы бы уже не встретились. Сегодня мы уходим. Все дельфины. Все. Насовсем.
Рука мальчика, гладившая округлую гладкую голову товарища, вздрогнула и обмякла.
— Как насовсем? Почему?
— Чтобы быть дальше от людей. Так сказал Вечный Совет, и все взрослые согласились.
— Но почему?
— Люди зажигают огонь и отравляют воду. Они делают зло. Они опасны для дельфинов, даже когда хотят добра.
— Это неправда!
— Я не знаю. Так говорят взрослые.
— Неправда! Есть плохие люди, но их меньше, чем хороших, честное пионерское!
— А почему тогда хорошие не лечат плохих?
— Как — лечат?
— Если дельфин родится плохим, его лечат, и он становится хорошим. Почему так не делают люди?
— Люди... Мы еще не умеем... А это было бы здорово! Раз — и в больницу! А как вы их лечите?
— Не знаю. Это делают взрослые.
— А почему ваши взрослые не научат наших.
— Говорят, люди неразумны...
Юрка обиделся не на шутку, но, поразмыслив, пробурчал сердито:
— Это все взрослые неразумны. И ваши, и наши. Они вечно задирают нос и никого, кроме себя, не хотят понимать.
— Да, — эхом отозвался дельфин. — Они умеют только запрещать.
— И ссориться со всеми, — добавил мальчик.
Он сидел, мокрый насквозь, накат шатал его то в одну, то в другую сторону, выскребая снизу гальку и лишая опоры. Он порядком продрог, но крепко держал обеими руками голову Свистуна, потому что боялся, что того стукнет о камни.
— Мы будем не такими, когда вырастем. Правда?
— Правда. Не такими.
— Мы будем дружить. Правда?
— Правда. Будем дружить.
— Договор?
— Договор!
Откуда-то издалека, сквозь хриплые вздохи прибоя, донесся высокий вибрирующий звук. Он был едва слышен, но от него начинало зудеть в ушах и ломить виски.
— Это ищут меня. Мне надо уходить.
— Но мы еще встретимся, правда?
— Встретимся. Обязательно. Когда у меня будет имя.
— Но у тебя есть имя!
— Нет. Это матрица. Имя получают, когда становятся взрослыми. Я хочу выбрать имя Уисс.
— Уисс? Странно... Почему Уисс?
— Так зовут моего отца. Я хочу быть, как он.
— Уисс — твой отец?! Постой... Моя мама... Уисс...
Юркины мысли завертелись колесом, руки выпустили дельфинью голову. А вибрирующий звук тем временем вырос до свиста, смолк и повторился где-то в стороне, значительно тише.
— Мне надо в море. Иначе уйдут без меня. Прощай.
— Постой... Это просто удивительно! Ведь моя мама...
Но дельфин уже не слушал. Он несколько раз примерился, то подплывая к опасному проходу, то отходя к стене волнолома. И вдруг, сжавшись и враз распрямившись, он бросил свое тело длинным прыжком над клокочущим выгибом выхода.
Всего на долю секунды повис он над клыкастой пеной, но именно в эту долю секунды встречная волна сшибла его на лету.
Перекувыркнувшись, он отлетел чуть ли не в центр бухты. Юрка вскочил, и все вопросы разом вылетели из головы. Вторая попытка тоже не удалась.
Где-то далеко и уже едва слышно проверещал и затих вибрирующий призыв.
И когда после третьей попытки дельфина едва не бросило на валуны, мальчик отчаянно закричал:
— Стой, Свистун, стой же! Не надо! Нельзя так! Нужно вдвоем!
У мальчика не было определенного плана, просто он видел, что дельфину не выбраться одному, просто он верил, что вдвоем легче, что вдвоем ничего не страшно.
Дельфин остановился и доверчиво повернулся к Юрке. И столько надежды было в этом повороте, столько веры в человеческую помощь, что отступать было нельзя.
Надо было что-то делать.
И тут Юрке на глаза попалась длинная дюралевая штанга. Еще вчера эта штанга была флагштоком и одновременно маяком их «флибустьерской республики», а сегодня валялась на берегу, потому что вывезти ее не удалось: она не влезала в лодку ни вдоль, ни поперек — заклинивалась в проходе... Штанга заклинивалась в проходе!
Мальчик перекинул штангу наискось через изгиб коварной горловины, стараясь зажать оба дюралевых конца в щелях между валунами. Это удалось не сразу, потому что рычащие волны шарахались взад и вперед, норовя выбить мачту из рук. Но Юрка, пряча лицо от холодных брызг и йодистой вони, все-таки сумел попасть противоположным концом шеста в замшелую трещину камня. Штанга заклинилась наглухо, соединив по диагонали начало и конец коридора.
Дельфин терпеливо поскрипывал за спиной, но ничего не понимал: техника была не по его части.
— Я пойду по проходу вброд, понимаешь? Он мелкий. Буду держаться за штангу, понимаешь? А ты держись за меня зубами. Изо всех сил. Я буду твоим буксиром, понимаешь?
— Понимаю, — неуверенно сказал дельфин. — А если тебя собьет?
— Не собьет. У меня пятерка по физкультуре. Ты только держись за меня крепче. Вдвоем мы, брат, пройдем.
Юрка снял мокрую рубашку и, скрутив ее жгутом, крепко-накрепко завязал на животе. Получился надежный нейлоновый пояс.
Он влез в воду у самого начала хода, под покрытием облупленной бетонной плиты. Здесь только покачивало, но впереди бесился настоящий водоворот.
Дельфин уцепился за пояс и, выгнувшись, прижался крепко к Юрке.
— Готов?
— Готов.
— Поехали!
Ухватившись поудобнее за дюралевый поручень, мальчик сделал первый шаг из-за прикрытия.
Волна сразу накрыла их с головой, стараясь оторвать от поручня, переломить, оглушить, отбросить, разбить о камни. Шипучая пена лезла в рот и нос, хлестала по глазам. Босые ноги разъехались на скользком полированном монолите дна, дыхание перехватило, пальцы свело на дюрале мертвой хваткой, и не было сил перехватить штангу подальше.
Закусив губу до крови, мальчик заставил себя сделать еще один шаг. И еще один. И еще.
Плавно выгибаясь, дельфин помогал мальчику делать эти трудные, невероятно долгие шаги. Если бы не он, Юрку переломила бы, наверное, тугая сила водоворота.
Шаг. И еще шаг. Десять сантиметров. И еще десять.
Сердце билось неровными толчками где-то у самого горла.
Волна ударила в спину, стальная пружина распрямилась, Юрка совершенно непонятным образом взлетел в воздух и очутился верхом на валуне.
Полуоглушенный, он тер окоченевшими ладонями разъеденные солью глаза, кашлял и никак не мог опомниться.
И вдруг понял... Они прошли!
Дельфин теперь на свободе...
Море гремело, сотрясая сушу, и горы вздрагивали от ударов прибоя, и белая пена изменчивой пограничной полосой металась между двумя великими мирами жизни.
Двое из двух миров взглянули в лицо друг другу, прежде чем разойтись по своим непохожим дорогам.
Дельфин сразу нашел своим локатором крошечную фигурку на далеком камне и ощутил, что маленькому телу холодно, а сердцу одиноко.
Сородичи звали его за собой, и он уходил все дальше, но прежде чем горб моря, взбухая, закрыл черты суши, дельфин взлетел на острый гребень волны и крикнул земле:
— До встречи! Я приду!
Мальчик не мог видеть так далеко, но он слышал далекий свист и понял его смысл, и прошептал морю белыми от холода и соли губами:
— До встречи... Я жду...
Качалось море, и качалась суша, и качались маятники часов — а он все стоял, опустив руки, не вытирая мокрых щек.
Он плакал откровенно и светло, как плачут только в детстве.