й и гребня нет.Азиатская серая жаба, которая живет у нас на Дальнем Востоке, весной выглядит так же, как и осенью. Но вот жаба приходит к водоему, опускается в воду. Верхний слой кожи отходит, полости под ним заполняются жидкостью. Сама кожа становится дряблой и образует складки. Жаба переключается с легочного дыхания на кожное. Теперь большую часть своего времени она проводит в воде, лишь иногда выныривая за порцией воздуха. Кончится свадебный шум в водоеме, жаба впадет в спячку. Две недели потребуется ей, чтобы настроиться на жизнь на суше, начать набирать воздух в легкие.Лягушки Западной Африки — Камеруна, Габона и Конго — живут в реках и горных потоках. Вода в них чистая, насыщена кислородом. Однако это не означает, что лягушки всегда обеспечены им полностью.Если взяться разглядывать западноафриканскую лягушку, легко увидеть, что по коричневой с серо-зеленым оттенком спине у нее разбросаны черные пятна и через всю спину тянется черная полоска. У лягушки тупая мордочка, большие глаза, а передние лапы не в пример многим собратьям — мощные, сильные. На задних лапах, как и положено, перепонки, три пальца этих лап заканчиваются когтями-крючками: чтобы закрепляться на камнях. А в общем она производит впечатление крепко сбитой лягушки. Но вряд ли какая-либо деталь ее внешности может вызвать удивление. Однако когда в конце девятнадцатого века поймали первую такую лягушку, изумлению не было предела.Лягушка, найденная на реке Бенито, была волосатой: мягкие волосы покрывали и ее бока, и ее бедра. К великому разочарованию всех, волосы при ближайшем рассмотрении оказались всего-навсего выростами кожи. Эти волосы самец начинает отращивать, готовясь к своей весне. Они снабжены огромным количеством кровеносных сосудов и помогают лягушке в ответственный период ее жизни не испытывать нехватки кислорода.Волосатая лягушка-самец поджидает свою суженую в воде. В воде происходят встречи у многих амфибий. Но как проинформировать заинтересованных во встрече о своем существовании, о своих намерениях?Животные передают сообщения друг другу на самых разных языках. Они пользуются языком жестов, языком запахов, языком красочных пятен, они общаются, обмениваясь звуками. Хвостатые амфибии предпочитают всем остальным способам передачи информации язык запахов. Поставив пахучую метку, амфибия оповещает тех, кто набредет на эту метку, о самом важном: к какому виду принадлежит она, какого она пола, и даже уведомляет, что метка ее лично, а не соседки.Американский тритон, расшифровав химический сигнал, находит самку, плывя по ручью против течения. А оказавшись рядом с ней, он обнюхивает ее и начинает плавать кругами. Протеи-самки не станут тратить время понапрасну на любого встретившегося протея. Они точно определяют по запаху, готов он исполнить свой долг перед природой или нет.Самочка обыкновенного тритона, обнаружив метку тритона, меняется на глазах: начинает вертеть головой, резко поворачивается. А тритон, забравшийся в ту же канаву с водой, посматривает по сторонам. И вот появляется самочка, она в прежнем платье, только все цвета на нем стали гораздо ярче. Тритон приближается к ней, подплывает вплотную, дотрагивается до нее мордочкой: обнюхивает. Все правильно, ошибки не произошло. А самочка не уплывает. Выходит, можно показать, на что способен.На небе светит солнце, в воде видно все прекрасно. И тритон начинает свой танец. Он перемещается вперед и, очутившись перед мордочкой самочки, как заправский акробат, делает стойку. Целых десять секунд стоит тритон на дне вниз головой, подняв высоко туловище и опираясь лишь на передние лапы. Но следует рывок, голова остается почти там же, где была, а туловище опускается, хвост сильно изгибается и толкает воду прямо на самочку. Она не удерживается на месте, однако, передвинувшись немного, останавливается.Тритон устраивает перерыв, а потом, расположившись опять напротив самочки, загибает хвост, быстро бьет им по себе. И последний трюк: тритон стоит, а кончик хвоста его извивается.Самочка медленно идет вперед, тритон — за ней. И вот снова стойка. При всех стремительных движениях оторочки на пальцах помогают тритону сохранять устойчивость.Сибирские углозубы стараются не танцевать в одиночку. Те, что живут в Западной Сибири, собираются на «танцплощадку» в конце апреля. Располагается она неглубоко. Приплыв к ней, десять — четырнадцать углозубов рассаживаются на затопленных ветках кустарников, на стеблях осоки или болотного сабельника и принимаются танцевать.Если бы среди животных проводились конкурсы танцев, углозубы не заняли бы первого места, они были бы даже позади тритонов. Однако самих углозубов и их подруг вполне устраивают незатейливые «па». Во время их исполнения никакие новшества не допустимы, каждое движение «оговорено» тысячелетия назад.Итак, «рраз». Держась лапками за веточку, углозуб стоит на ней, опустив голову вниз, подогнув под себя хвост. Став похожим на месяц, он водит хвостом из стороны в сторону. Как и в современных наших танцах. он время от времени дергается всем телом, правда, ударяется при этом еще о веточку. Ничего предосудительного нет, если углозуб передвинет голову и тело с одной стороны веточки на другую или ляжет на нее плашмя. Можно и завалиться на бок, перевернуться вниз спиной. Это все равно считается частью танца. Можно опустить голову и вроде бы высматривать что-то. Можно зевнуть, показав рот, беловатый внутри. Можно многое, но при этом надо обязательно, не останавливаясь, плавно ритмично взмахивать хвостом.Углозубы танцуют невдалеке друг от друга, иногда их разделяет пять сантиметров и даже всего два сантиметра. А в особый азарт они входят ночью. Пусть углозубы неважные танцоры, зато упорные. Из двадцати четырех часов суток они проводят на танцплощадке семнадцать. Некоторые танцуют беспрерывно шесть с половиной часов. Самочки, приплывающие к углозубам, откладывают икру на те ветки и на те стебли травы, на которых исполнялся танец. «Танцплощадка» на самом деле — место, где должна появиться икра.У углозубов встречи и расставанья происходят в тишине. Существует подозрение: когда углозубы, танцуя, открывают рот, они издают звуки. Но пока это лишь подозрение. Что же касается других хвостатых, тут сомнений в том, что они не безголосы, нет. Амфиумы свистят, глухо свистят и огненные саламандры, а калифорнийские амбистомы лают. Звуки их негромкие, разносятся не дальше чем на метр-два, и каково их предназначение — точно не известно. Однако взрослые древесные безлегочные саламандры кричат, когда приходит пора обзавестись потомством. В это же время громко мычат исполинские саламандры.Способности хвостатых амфибий-певцов особенно невыигрышны на фоне бесхвостых. Вот, как заводная, повторяет: «уор-уорр-уорр-крууу» озерная лягушка и добавляет: «бре-ке-ке-ке». В ответ ей сразу оглушительное: «бре-ке-ке-ке», «бре-ке-ке-ке». В начале нашего века мальчишки Московской губернии довольно точно передразнивали лягушек:— Урррод, урррод, у-рррод!— А ты-то какова, а ты-то какова, какова, какова!А вот с пруда доносится меланхоличное, словно стон, «унк-унк-унк-унк...». Когда я впервые увидела наконец того, кто кричал,— не поверила своим глазам: откуда взялся в двадцати километрах от Москвы крошечный бегемот? И лишь осторожно подобравшись поближе, обнаружила, что, расставив лапки и время от времени подергивая ими, лежит на воде «ука», как звали ее русские, или «ункэ», как звали ее немцы, а по научной классификации — краснобрюхая жерлянка. Не узнать ее было не мудрено. Эта маленькая амфибия, если кричит и выглядит причудливо, и становится раза в четыре больше. У кавказской крестовки песенка позатейливей. «И-хруп-хруп, уррах-а» — выводит крестовка, не останавливаясь минимум минуту. И кажется, хрустят веточки или перемещаются в ручье камешки. А если раздается громкое резкое скрипучее «эррр-эррр-эррр» — значит, запела камышовая жаба.Однако мне больше всего нравится песенка зеленой жабы. Услышав трель, мелодичную, звонкую, и желая увидеть певца, можно отправиться на поиск птицы, а найти зеленую жабу. Однажды меня осенила идея: научиться петь, как зеленая жаба. Дождавшись, когда я осталась дома одна и была уверена, что никто не застанет меня за столь странным занятием, я взяла первую ноту. А на следующий день, найдя свою знакомую на старом месте, я попробовала спеть, как она. Зеленая жаба привстала, выпрямилась, насколько могла, и вежливо ждала, когда я закончу свою партию. А потом в тишине зазвучала ее трель. Настала моя очередь. И опять запела зеленая жаба.Успех не вскружил мне голову. Я понимала: трели мои далеки от совершенства. И замолчала. Зеленая жаба стала петь одна. Поблагодарив ее за участие в дуэте, за то, что она снизошла до непрофессионала, я пошла домой. И еще долго вслед мне неслась ее песенка.Но жабе не перепеть озерных лягушек. Вот уж у кого действительно зычные голоса. Возьмутся кричать они, а ты сидишь на берегу — так хоть уши затыкай. Издалека доносится кряканье маленькой обыкновенной квакши. А низкий хриплый крик лягушки-быка можно услышать за несколько километров. Американцы передают этот крик звуками «брвум» или словами «more rum» («больше рому»).Бесхвостые амфибии кричат где угодно: на земле, на деревьях, в воде, под водой и даже под землей.Копиула фистуланс из Папуа сидит в земле и пронзительно пищит. Ее крик — это шестьдесят звуков подряд, длятся они почти четверть минуты, и каждый звук резко обрывается. Копиула может повторить крик сразу же или через несколько минут. Слышен он в сотнях метров от нее. Крики других микрохилид, живущих под землей, имеют свои отличия, однако есть у них много общего.Существует правило: у крупных лягушек голоса грубее, чем у лягушек поменьше. Для лягушек Папуа, поющих на деревьях возле проточной и стоячей воды или вдали от нее, и для лягушек, поющих на земле,— это правило верно. А микрохилиды, поющие под землей, не подчиняются ему.Звуки, которые извлекают лягушки, беспрепятственно распространяются по воздуху. Крики микрохилид должны пройти сквозь почву. Микрохилиды отличаются по росту, но все они маленькие и должны были бы издавать высокие звуки. Однако для таких звуков почва — огромное препятствие: они будут поглощены, и не услышать их даже на близком расстоянии. Поэтому крики всех микрохилид, живущих под землей, низкие, причем одинаково низкие. А чтобы соплеменники могли поточнее определить, откуда доносится крик, состоит он из коротких, отрывистых, много раз повторяющихся звуков. Но как у микрохилид да и у других амфибий образуются звуки, и почему получаются они очень громкими? Аристотель в «Естественной истории животных» писал: «Лягушки производят свое кваканье таким образом, что кладут нижнюю челюсть на поверхность воды, раздувая кругом всю верхнюю челюсть. При этом щеки раздуваются и глаза искрятся, как светочи. Ибо чаще это происходит ночью».Великий ученый древности ошибся. Лягушки не раздувают «кругом всю верхнюю челюсть».Аппарат, ответственный за образование звуков у амфибий, состоит из гортани и голосовых связок плюс у многих еще голосовые мешки. Голосовые связки у чесночниц, квакш, настоящих лягушек по форме одинаковы, но отличаются по толщине и способу соединения с мышцами гортани. У жаб и форма голосовых связок другая. А в гортани зеленой жабы перед связками есть валики, позади же связок у нее складки. Валики со складками и делают песенку жабы пульсирующей. Од