Русь и варяги
Так называется одна из глав превосходного исторического исследования «История Руси и русского слова» выдающегося литературоведа В. Кожинова, которая напечатана в «Нашем Современнике» № 9 за 1992 год. Выпишем из нее отрывок, касающийся призвания варягов. Процитировав летопись, автор комментирует:
«Первое, на что важно обратить внимание, – многозначительное противоречие: до XVIII века – это сообщение о призвании варягов воспринималось, как правило, в безусловно положительном плане, а затем вокруг него начались резкие споры. Многие историки и публицисты, обладающие заостренно патриотическим сознанием, усматривают в этом предании заведомо или даже крайне унизительный для Руси смысл и стремятся всячески опровергать летописные тексты, – в том числе и самый факт существования норманнской династии.
Все это является, несомненно, очень прискорбной чертой исторического самосознания, ибо представляет собою одно из ярких выражений своего рода комплекса национальной неполноценности, присущего, увы, достаточно большому количеству русских людей».
Далее Кожинов добавляет: «Сразу же следует сказать, что и эта проблема (при условии “научного спокойствия”) не может иметь сколько-нибудь “унизительный” для Руси смысл, ибо норманны, с их не сравнимой в тогдашнем времени ни с чем динамичностью, сыграли очень большую роль в истории многих стран Евразии».
И заключает: «И “патриотическое” негодование по поводу призвания и немалого значения норманнов-варягов в ранней отечественной истории – это, по справедливому определению Ключевского, “патологическое” явление, которое следует отмести самым решительным образом».
Непостижное явление
Удивляет [в журнале «Дружба народов»] и повесть Д. Гранина «Неизвестный человек», в № 1 от с. г. того же журнала, – и тоже радостно. Она является неожиданным, вряд ли не первым, примером возврата в СССР к жанру, изгнанному надолго из подсоветской литературы, как несовместимый с социалистическим реализмом. Тому, в котором были написаны «Пиковая дама», «Штосс», «Портрет» и многие шедевры русских классиков, как и немало талантливых произведений менее известных писателей. Тому, который рассказывает о загадочном и таинственном, о потустороннем и сверхъестественном, и который в англо-саксонском литературоведении получил техническое название different story.
Современный ленинградский бюрократ видит белою ночью на улице группу офицеров в павловской форме, и после долгих поисков узнаем, что это ему представились тени его предка и нескольких друзей этого последнего, боровшихся за расследование обстоятельств смерти убиенного императора. Происшествие это изменяет в дальнейшем всю его жизнь. Впрочем, – могу только посоветовать всем, кому доступно, прочесть данную историю целиком.
С обратным знаком
Подлинная идеология «Литературной России» изложена С. Семановым, в статье под красноречивым заглавием «За родину, за Сталина!» и с кощунственным подзаголовком «Размышления монархиста». Передаем ему слово:
«Сегодня, во всеоружии исторического опыта и с опорой на все недавно открывшиеся документы не подлежит ни малейшему сомнению, что подлинным собирателем Великой России и продолжателем задач русского Православия и Самодержавия стал Иосиф Сталин».
Доболтались! Те, кто разрушил самодержавие, уничтожил церкви, расстрелял и замучил духовенство, ликвидировал великую русскую культуру, – это, оказывается, наследники и продолжатели царской власти…
С той все же оговоркой, что с обратным знаком. Вместо добра – зло, вместо правды – ложь, вместо Христа – Антихрист. Вместо царя Божьей милостью, – кровавый тиран Божиим попущением, поистине милостью Сатаны…
Кого эти люди обманывают?! А ведь находятся обманутые… Очевидно, – те, кто хочет быть обманутым.
Новое пушкиноведение
В московском толстом (и большого формата!) журнале «Российская Провинция», номер 1 за 1994 год, опубликована интересная статья видного пушкиниста В. Непомнящего. Воспроизведем некоторые его мысли:
«Что касается пушкиноведения, то оно, бесспорно, переживает кризис, а по-русски сказать – переломный, поворотный период… Ведь с пушкиноведением… произошла, как и со всей Россией, драма. Началась она в 30-е годы, когда Пушкину было наконец подыскано место в официальной коммунистической идеологии».
«Слова “наш Пушкин” стали почти термином. “Наш Пушкин” означало: наш, советский Пушкин. Сразу за Пушкиным, “выразителем идей” “первого этапа русского освободительного движения”, шел Маяковский, “пролетарский поэт”. Одна из самых распространенных тем для школьных сочинений была “Пушкин и Маяковский о поэте и поэзии”; требовалось доказать, что различия во взглядах двух поэтов на этот предмет минимальные, если вообще существуют.
Наш Пушкин обязан был стать в первую очередь ярым врагом “царизма” – это совершалось тотально, всеми правдами и неправдами на всем пространстве пушкинских текстов. Он должен был исповедовать принцип “морально то, что на пользу революции”… “Наш Пушкин”, далее, должен был быть материалистом и вольтерьянцем… И, конечно, “наш Пушкин” должен был быть атеистом».
Опровергая весь этот вздор, автор приходит к выводу: «Так что кризис в пушкиноведении должен был настать, не мог не настать, – трава и камень пробивает. Только это вовсе не кризис пушкинистики, – это кризис лишь пушкинистики позитивистской, бездуховной, не ориентированной на “вечные истины”. И то, что он настал, вселяет надежды».
Сдается, многое в советском литературоведении непременно придется пересмотреть, не только пушкинистику. Будем надеяться, что это и будет сделано!
«Урал»
С большим удовольствием, какого мы и не ожидали, прочли мы номер 6 за 1993 год «Ежемесячного литературно-художественного и публицистического журнала» под этим названием (прежде нам его видеть не случалось), выходящего в Екатеринбурге.
Журнал – прекрасный на самом высшем уровне, и каких в «бывшем СССР» мало.
Почти все материалы – превосходные или, по меньшей мере, очень хорошие.
Особенно выделяются две вещи:
«Рассказы из прошлого» В. Субботина и «78 дней» Г. Зайцева.
Первый в лаконичных деловых очерках как нельзя более ярко изображает кошмарный идиотизм сталинской эпохи, пронизывавший все: быт, литературу, искусство, администрацию.
Второй описывает последние дни жизни семьи Романовых, с эпическим спокойствием, за которым, однако, ясно чувствуется жалость автора к невинным царственным мученикам и осуждение их палачей.
«История уже вынесла свой приговор тоталитарному режиму большевизма», – кратко замечает он.
Из этого очерка мы узнаем массу важных деталей об условиях существования Царской Семьи в заточении, об обстоятельствах их смерти и о доле ответственности органов центральной и местной власти в их гибели.
Не менее интересна заключительная часть, где рассказывается о нахождении останков Царя с Царицей, их Детей и их приближенных, и опровергаются ходившие вокруг данного вопроса легенды.
Приходится согласиться с Зайцевым, что определенные силы Зарубежья отнюдь не заинтересованы, чтобы останки канонизированных зарубежной Церковью людей вот так просто нашли в Совдепии. Вспомним статьи И. И. Степановой в «Русской Мысли»… Да, как ни грустно и в правых кругах часто до сих пор высказываются ничем не оправданные сомнения.
Одно из опубликованных тут трех стихотворений Л. Сорокина хочется воспроизвести целиком:
А чьи теперь вы,
Заросли густые?
И чья теперь ты,
Волжская волна?
Россия,
Неделимая Россия,
В иных сердцах Уже разделена.
Теперь вы чьи,
Задумчивые скалы?
Теперь ты чье,
Озябшее жнивье?
Веками Русь Россию собирала.
Неужто растеряем мы ее?
Перекликается с ним в стихах и Г. Дробиз:
Россия сызнова во мгле…
Хорош критический отдел, в частности статья В. Кусакова «Бронзовый век русской поэзии» и особенно вводная ее часть «Поэзия как факт», где высказан целый ряд глубоких и интересных мыслей. Хотя стихотворения поэтов-конкретистов, цитируемые дальше, часто производят впечатление бреда…
Интересен и отдел «Вечернее чтение», где В. Курицын разбирает нынешние подсоветские книги, которых мы, к сожалению, не читали.
Ложкой дегтя в бочке меда кажется нам только статья «М. Буракова, екатеринбургского жителя» под заглавием «Верую!»
Сей последний, весьма агрессивным тоном нам сообщает: «Я не верю в Бога. Не верю в то, что есть вечный Старик, который изготовил нас и Землю, и небо, и все, что на них. Это не он, а мы его создали по образцу и подобию своему».
Хочется спросить воинствующего атеиста, а кто же построил такой сложный аппарат, каким является человек? Сам-то человек до сих пор не в силах создать искусственно не то, что человека, а вообще какое-либо живое существо…
Впрочем, стоит ли спорить? Все аргументы Буракова заимствованы из давно устарелых формул Вольтера, Ренана и Франса. О них бы можно только сказать: «Это было бы смешно, если б не было так грустно!»
Он сочинил свой опус в форме послания ко внуку, который сейчас еще младенец. Сдается, когда парень подрастет, то только плечами пожмет:
«Дурил дедушка! Впрочем, в его время, когда у людей мозги были забиты большевицкой пропагандой, оно и не диво…»
А в «Урале», рядом со всем остальным, это «Верую» (которое бы надо озаглавить «Не верую!») звучит неприятным и неудачным диссонансом.