Вполне уместно упоминает он и о феноменах, как телепатия и парапсихология. А вещи, едва им затронутые, как ворожба и черная магия? И вовсе не затронутые, как призраки и привидения? О коих француженка мадам Дюдеван остроумно сказала: «Я в них не верю, но я их боюсь».
Слишком категорическое отрицание всего сверхъестественного вряд ли можно считать серьезно обоснованным. Скорее, это предрассудок неопозитивистских ученых, мнящих себя единственными и исключительными обладателями и носителями истины.
Что в области чудесного постоянно орудуют всяческого рода шарлатаны и мошенники, – оно, само по себе, верно, но ничего не доказывает. Шарлатаны бывают в медицине, и в области финансов, наследования и т. д. Но дело-то в том, что даже исключая все виды обмана, остаются вещи с точки зрения чистого материализма непонятные.
«Станица» № 2 за 2000 год
Номер посвящен главным образом воспоминаниям о выдаче казаков в Лиенце. Конечно, о ней уже много писали, и подробности ее известны. Но об этом страшном злодеянии полезно вспоминать снова и снова, в его годовщину и в другие дни; ибо поистине невинно пролитая кровь вопиет к небу!
Процитируем передовицу («К 55-летию трагедии Лиенца»):
«Небольшой австрийский городок в Тироле 55 лет назад навсегда вошел одной из самых трагических страниц во многовековую историю казачества. Если не самой трагической! Выдача казаков-воинов, стариков, женщин, детей – на расправу советским палачам поставила во многом итоговую точку этой истории. Совместными усилиями СССР и “великих держав” была пресечена последняя организованная попытка возрождения казачества, предпринятая настоящими казаками и их прежними атаманами. Мы не можем отомстить за наших братьев, отцов, матерей, дедов. Мы можем только одно: во имя их светлой памяти обещать ничего и никому не забыть! И то же завещать своим детям. Доколе будут живы потомки казаков – будут живы в них память и мечты погибших в Лиенце, в сталинских застенках и лагерях».
Безыскусственные, но симпатичные и интересные воспоминания одного из переживших страшные события, записанные с его слов В. Карповым («Долгая дорога в Лиенц»), рисуют быт казаков в Италии перед переходом в Австрию. Любопытно, что у них, оказывается, установились в целом прекрасные отношения с местным там населением.
Тогда как статья М. Платоновой описывает подробно саму обстановку и обстоятельства выдачи со всеми ее нестерпимыми ужасами. Ей, тогда молодой девушке, и ее матери удалось чудом спастись; отчасти, впрочем, и благодаря их решительности и мужеству.
Публикуются в том же номере документы, относящиеся к казни выданных большевикам атаманов; в частности, доклад Абакумова Сталину.
В заметке Ю. Крапивина («Где захоронен прах атаманов?») рассказывается о братских могилах на Донском кладбище в Москве. Выпишем следующие строки: «Интересно, что на 3-ей могиле уже стоят памятники гражданам иностранных государств, например, адмиралу Квантунской армии Миякаве (забитому насмерть в Бутырке), бывшим руководителям Венгрии – самому Хорти, премьер-министру Бетлену, польскому генералу Армии Крайовой Окулицкому, казачьему атаману генералу Гельмуту фон Паннвицу».
В небольшой безымянной заметке («К 55-ой годовщине Лиенца») сообщается о съезде казаков со всего мира в Лиенц по случаю трагической годовщины и о том, что в Москве, по инициативе «Станицы», «на такое же мероприятие собрались представители различных столичных организаций… А одним из первых тостов за дружеским столом по окончании сбора был традиционный казачий: “Боже, покарай Англию!”»
В самом деле, чудовищно не только самое лиенцское преступление, но и отсутствие у англичан покаяния: когда граф Н. Толстой рассказал правду о сотворенных там злодействах, – он подвергся тяжелым и несправедливым преследованиям…
Журнал сообщает о созданном в РФ режиссером Е. Цымбалом фильме «Обыкновенный большевизм», где показано «как цинично и безжалостно реализовались ленинские идеи в России». Весьма хотелось бы такой фильм посмотреть!
Очерк М. Блинова «Знамя барона Унгерна» ценен приводимыми фактами. Однако многое об этой загадочной, не лишенной величия фигуре остается неясным… В том числе о бунте против него, якобы за жестокость; тогда как тут же уточняется, что жесток он бывал с коммунистами и с офицерами, нарушавшими свой долг, – и очень редко с солдатами. Кто же и почему же взбунтовался? Высказывания Унгерна, даваемые здесь – вполне трезвы и разумны.
Очень неприятное впечатление оставляет статья Г. Самсонова «Музей и Архив Белого Движения в Москве», где автор призывает казаков к сотрудничеству с НТС. Солидаристы с самого своего возникновения являлись яростными врагами монархии (которую ненавидели всегда хуже, чем большевизм).
Казачество было сильно и счастливо, когда служило царям. Когда они от того уклонялись, – неизменно происходило большое зло для них самих и для России. Не след им никак и ныне становиться на ложный, гибельный путь! От таких друзей, – добра не будет!
В глубине падения
К числу самых неприятных черт теперешней подсоветской журналистики принадлежат пошловатая фамильярность слога и настойчивое хвастовство пробелами в своем образовании, сопровождающиеся подмигиванием своей аудитории, предположительно еще куда более невежественной.
Эти свойства ярко представлены в длиннейшей статье А. Кушнера «С Гомером долго ты беседовал один», в «Звезде» № 3 за 2001 год.
В самом начале, во втором параграфе текста, читаем: «Не уверен, что вообще сыщется кто-либо, способный прочесть “Илиаду” от начала до конца. Скажем правду: кроме самого Гнедича, да разве что еще нескольких филологов-античников, кому под силу этот подвиг?» Со сноской: «А. Машевский, прочитавший мой опус в рукописи, смущенно сказал, что прочел в юности обе поэмы до конца».
Подумаешь, в самом деле, какой подвиг!
Скажу правду: «Илиаду» я прочел полностью на первом курсе университета ЛГУ, а «Одиссею» школьником, как и другие, более или менее, все произведения Жуковского.
В переводе, а не по-гречески. Но я и был студентом романо-германского отделения, а не классического. Уверен, что мои коллеги-античники, читали эти вещи в подлиннике.
Нам курс античной литературы читал Иван Иванович Толстой[334] и, хотя экзаменатор он был снисходительный, кое-какие знания нам привил.
Так, я прочел в те годы Софокла в переводе Зелинского и Еврипида в переводе Анненского. Эсхила тоже; но не помню уже, чей был перевод.
Наиболее яркое впечатление, из Софокла, у меня осталось от драмы «Филоктет», где Неоптолем (его Кушнер не добром поминает) произносит слова:
Милей победы гнусной
Мне неудача честная стократ!
Мне хотелось избрать их на всю жизнь своим девизом.
А Анненский мне врезался в память как отличный перелагатель Еврипида (больше всего мне полюбилась «Алькеста»), хотя как поэта я нашел его, прочитав позже, весьма слабым.
Латынь нам, слава Богу, преподавали. Курс вела Марья Ефимовна Сергеенко, замечательный педагог и чудесный человек: мы все ее любили и уважали; девушки прямо-таки по-институтски ее обожали. Мы даже просили деканат прибавить ей часов, хотя и то работали много: лекции занимали часто до 8 часов в день (к сожалению, просьба осталась безуспешной).
Так что вот «Энеиду» я смог прочесть в оригинале, увы, не полностью, – но 2-3 песни. Впрочем, мы больше-то разбирали на уроках других поэтов: Горация, Катулла, Теренция. А перевод «Энеиды», брюсовский, я, конечно, прочел.
Если все это представляется Кушнеру чем-то необычайным, – могу только с ужасом констатировать глубину падения культуры в нынешней РФ. Впрочем, когда я попытался теперь связаться с ЛГУ, – у меня именно такое впечатление из полученных ответов и получилось.
Дальнейшие рассуждения Кушнера, – и о Гомере, и о русских писателях, – тошнотворны. Особенно когда он пересказывает античный эпос нынешним базарным и хулиганским жаргоном.
Когда же он втягивает в свою псевдо-диссертацию политику и начинает поносить царя Николая Первого – хочется закрыть журнал… и плюнуть. Специально противна уверенность сочинителя, что публика, к коей он обращается, ничего не читала, ни Гомера, ни Гоголя и др. Впрочем, к кому он адресуется? Вдруг, ни с того, ни с сего, наталкиваешься на отступление: «Помнишь, мы кормили с тобой американских кошек…» С кем он их кормил?! Да и то, – не все ли нам равно!
Николаю Васильевичу г-н Кушнер крепко врезает за то, что тот был «верноподданный». В самом деле: как такое могло быть допустимо? По счастью, – нападки запоздали, и автор «Мертвых душ» и «Переписки с друзьями» писал, не подвергаясь цензуре воспитанного на большевицких стандартах поэта из «Звезды».
Достается и Пушкину. Дуэль, узнаем мы, есть «вид самоубийства». Конечно, не для всякого понятия как честь, достоинство и т. п. понятны и могут иметь вес.
Вот когда Кушнер критикует Джамбула и Твардовского, – тут у нас возражений нет; здесь он в своем элементе и на своем уровне. Ограничился бы этим, – куда бы лучше было.
А о другом, о чем он пытается, – не следовало бы.
Мимоходом отметим: он считает, что у Лермонтова совсем не было античных мотивов. Сие не вполне верно; вспомним:
Неэра, не вверяй себя морским волнам.
Письма Шамиля
«Комсомольская Правда», от 31 августа с. г., опубликовала письма Шамиля его победителю князю Барятинскому, из Калуги, куда побежденный имам был сослан на поселение.