«Не до иронической улыбки» – продолжает он – «там, где всюду кричат в голос, соприкасаясь с изнутри прослеженным выявленным насильственным отторжением морали от нравственности, вырождения последней в откровенную безнравственность».
Он ссылается далее на Д. Гранина, написавшего в «Литературной Газете»: «Во времена раскулачивания, в тяжкие годы массовых репрессий людям не позволяли оказывать помощь близким, соседям, семьям пострадавших. Не давали приютить детей арестованных, сосланных. Людей заставляли высказывать одобрение суровым приговорам. Даже сочувствие невинно арестованным запрещалось. Чувства, подобные милосердию, расценивались как подозрительные, а то и преступные: оно-де аполитичное, не классовое, в эпоху борьбы мешает, разоружает».
И вспоминает заодно выступление О. Берггольц, в начале 60-х годов на дискуссии о гуманизме: «Яркое, темпераментное выступление и вылилось в горячую защиту добрых дел по Пушкину, чувств отзывчивости на боль, сопереживания в беде сострадания в горе как первичных гуманистических ценностей человека. Что же услышала она в ответ? Бурю негодующих обвинений в абстрактном гуманизме».
В этой связи, Оскоцкий приводит даже стихи А. Твардовского (который сам-то недалеко ушел от верноподданного большевизма):
А мы, кичась неверьем в Бога
Во имя собственных святынь
Той жертвы требовали строго:
Отринь отца и мать отринь.
Любопытна и статья Л. Аннинского о стихах В. Корнилова, нам, к сожалению, недоступных, но, судя по приводимым цитатам, талантливых. Его характеристика понятия «свобода» довольно-таки актуальна для нашего времени:
Что такое свобода?
Это кладезь утех?
Или это забота
О себе после всех?
Попадаются и другие курьезные рецензии: например, на брошюру В. Карпеца («Молодая Гвардия», 1987) с реабилитацией А. Шишкова[344] («Муж отечестволюбивый») и, что самое занятное, с резкими нападениями на масонов! За сие последнее В. Андреевский читает ему на страницах «Нового Мира» строгий выговор. А жаль, что нельзя прочесть, что именно он сказал!
Война с крестьянством
В № 8 «Нового Мира» за 1988 год помещена статья Ксении Мяло «Оборванная нить» с подзаголовком «Крестьянская культура и культурная революция».
Автор, специалистка по «изучению традиционной культуры русского крестьянства», вспоминая эпоху коллективизации, констатирует: «Полевые исследования, непосредственный контакт с остатками того мира, о котором мы вспомнили так запоздало, дали мне возможность взглянуть на события со стороны и доныне остающейся в тени: со стороны пережитого крестьянством в эти годы душевного и культурного – внутреннего – потрясения. Да что там потрясения – подлинного геологического обвала, отзвуки которого и сегодня ощутимы на самых разных уровнях нашего бытия… Нередко можно слышать и призывы не вздыхать о крестьянской “стране Муравии”, которой дескать и не было никогда. Конечно же не было, была самобытная разнообразная крестьянская культура, как всякая культура, имеющая право быть, независимо от того, нравится она нам или нет, мстящая, – подобно тому, что являет нам экология, – бесчисленными последствиями с долгим резонансом за грубое вторжение в нее. Так пристало ли нам сейчас, когда кончается время для собирания тех обломков, от которых еще можно попытаться воссоздать хоть сколько-нибудь достоверный ее портрет, слагать новый миф, где жертва оказывается даже не соучастником, а единственным виновником преступления?»
Произошедшую с русским крестьянством катастрофу Мяло сравнивает с наблюдавшимися в истории «столкновениями не совместимых друг с другом цивилизаций, несовместимых религиозно», и приводит в пример завоевание Южной Америки испанцами или истребление североамериканских индейцев английскими колонистами.
«Ибо, – продолжает она, – основной целью культурной революции, – о чем и говорили вполне откровенно ее идеологи, – было все-таки не внедрение в деревенский быт современной гигиены и всеобщей грамотности, да и почему, собственно, для того, чтобы открыть в деревне школу или научить ребят чистить зубы, нужно было ломать весь ее исторически сложившийся уклад?..
О нет, дело не в злой воле одного человека, ссылки на которую так часто избавляют нас в последнее время от выяснения более глубоких и общих причин недавних исторических трагедий. Резко и торжествующе в эпоху “великого перелома” заявил о себе некий принцип социального переустройства, и любой анализ судеб русского крестьянства в эту пору останется неполным, если забыть о том заряде ненависти, которым уже в начале 20-х годов был обрушен на традиционно деревенский уклад жизни, – хозяйствование, чувствование и мышление, быт. Кажется, что даже сам вид этих бород, лаптей, поясков и крестов, – внешних знаков “темноты” и “бескультурья”, – вызывал чувства отвращения, острые и неконтролируемые, как это бывает при резко выраженной психологической несовместимости».
В подтверждение этих мыслей, нам предлагаются в изобилии цитаты из советской литературы, поэзии и публицистики соответствующего периода, начиная со стихотворения М. Герасимова[345], датирующегося 1920 годом:
Когда же гром освежающий хрустнет,
Взвихривая сонь и лень,
И над дремотною Русью
Вспугнет стада деревень?
Когда железною плетью
Рельсами расхлестнет пастух,
Над златосоломной поветью
Загорланит медный петух?..
В сердце избы вонзятся
Электрические провода!
и вплоть до такового Д. Бедного, написанного в 1929 году:
Я не певец мужицкого труда,
Не стану ему делать рекламу,
Пора с него снять амальгаму,
Фальшивую позолоту,
Махнуть рукой на такую работу!
Не работа – беда…
включая и нижеследующие фрагменты из «Злых заметок» Н. Бухарина, опубликованных на страницах «Правды» в 1927 году, где после ядовитых нападок на Есенина, за воспевание якобы затхлой российской старины, то есть «темноты, мордобоя, пьянства и хулиганства», «ладанок» и «иконок», «свечечек» и «лампадок», Николай Иванович говорит:
«По этой линии идет воспевание “русского начала” в новой поэзии. А на самых высотах идеологии расцветает возврат к Тютчеву и другим. Еще бы!
Умом Россию не объять, Аршином общим не измерить.
Есенинщина – это самое вредное, заслуживающее самого настоящего бичевания явление нашего литературного дня. По есенинщине нужно дать хорошенький залп».
Рекорд в подобных высказываниях побил, однако, А. Безымянный в речи на 6-ом Съезде Советов в марте 1931 года:
«Одним из любимейших занятий дворянских писателей в промежутки между поездками в Париж, Петербург или родовое имение было воспевание того персонажа, который известен в литературе под именем “рюский мужик” “Рассеюшка – Русь” – вот знамя их высокохудожественного лицемерия. “Многотерпеливые” страдания крестьянина над одинокой полоской земли, забитость крестьянской России “хлебающей лаптями щи”, индивидуалистическое одиночество крестьянской избы, сопровождаемое “мирскими” драками и разгулом – все это служило им предметом поэтического умиления.
В настоящее время традицию воспевания всего того отвратительного, что создавало нищету и забитость крестьянина, продолжают кулацкие поэты типа Клюева и Клычкова, поэты, которых я не могу иначе назвать как стихотворными мертвецами. Мы, пролетарские писатели, сыны партии, мы, пролетарские писатели, сыны класса, ведущего за собой миллионы крестьянства, мы объявляем жесточайшую войну кулацким идеологам “Рассеюшки – Руси”»
Из чего Мяло и делает вполне убедительный вывод: «Нет, не в один день и не единым решением был вызван к жизни “год великого перелома”, а предуготовлялся энергичной идеологической работой предшествующих лет. Работой, сосредоточенной на противопоставлении крестьянской традиции и идеального образа нового общества, которое еще только надлежит создать, и созданию которого может помешать крестьянская дремучесть».
Нам остается согласиться со всем сказанным выше, равно как и с цитируемыми автором статьи с сочувствием словами одного из персонажей романа Можаева «Мужики и бабы».
«Все, что связано с народом, с его укладом жизни, с верой, с религией, – все это чуждо для наших леваков. Для них русский исторический опыт – всего лишь изгаженная почва, которую-де надо расчистить. Отсюда и идет эта историческая нетерпимость, отсутствие трезвости, стремление сотворить социальное чудо.
Где уж тут считаться с малыми детьми или со стариками?»
Неожиданная конвергенция
Статья Г. Померанца «Разрушительные тенденции в русской культуре» в № 8 «Нового Мира» от с. г., представляет собою для нас приятный сюрприз.
Сам Померанц констатирует, что был «ошельмован русофобом». К сожалению, для того имелись некоторые основания; и вот почему мне не раз приходилось ему в печати возражать.
Сейчас – совсем иное дело! В данной статье тоже есть вещи, с которыми трудно согласиться; но есть много, – и самого важного, – такого, под чем можно ото всей души подписаться.
Похоже, что события раскрыли автору глаза на проблемы, мимо которых он прежде проходил, не задумываясь.
Позволим себе процитировать обширные отрывки:
«Запад стал символом разрушения духовной иерархии, превращения святынь в “ценности”, лежащие на одном уровне. Свобода чувственных наслаждений и свобода каприза занимают пространство внутренней свободы. И если Запад, вырабатывая этот яд, сам от него не гибнет, то только благодаря хорошим привычкам, сложившимся до XX века, – привычкам дисциплинированного труда, ответственности, уважения к закону. В России эти привычки отчасти не успели сложиться, отчасти были расшатаны в годы советской власти. Оставшись без партийного руководства, современный русский человек не умеет выбирать и берет подряд все, что легче взять: секс-шопы, эротик-шоу и т. п. – или разгорается ненавистью ко всему западному».