И далее: «Пошлость отталкивает и вызывает бунт… Пошлость “новых русских” толкает в объятия “красно-коричневых” (блока пожилых большевиков и молодых фашистов)».
Автор статьи цитирует затем высказывания С. Говорухина: «Страна четко работает в режиме колонии… Мы фактически отказались от своей культуры, искусства. Мы отказались от науки, от высокой технологии… Или такая деталь – английский язык стал вторым государственным языком, доллар – национальная валюта… А мне не хочется так жить – в колонии».
Как констатирует Померанц, так смотрит на вещи не один Говорухин. «По-видимому, пора сделать недвусмысленный вывод, давно уже ставший прочным достоянием теории модернизации, – пишет культуролог Александр Панарин. – Попытка механического заимствования западных ценностей и образцов приводит к самым печальным последствиям. Нынешняя разруха и люмпенизация населения – феномен не столько социально-экономический в собственном смысле, сколько культурный. В основе его лежит не столько унаследованная от прошлого отсталость страны, сколько отторжение от собственной культуры, ее норм и традиций – цивилизационная дезориентация народа. Главное средство борьбы с этим – обретение своей цивилизационной идентичности, того внутреннего гармонического универсума, в котором нормы-цели и нормы-рамки, притязание и возможность в основном совпадают.
Но в процессе обретения своей цивилизационной идентичности России предстоит нелегкий путь».
Померанц правильно отмечает: «Но в русском наследии действительно заключены цивилизационные начала и Византии, и Татарии, и Запада». К чему меланхолично добавляет: «Создать изо всего этого устойчивую форму непросто».
Полностью присоединимся и к такой его оценке политической ситуации сегодня: «Победа красно-коричневого блока на выборах была бы, возможно, не игрой парламентских качелей, а концом игры, возвращением к тоталитаризму, после которого неизбежен новый застой, крах и новая смута».
Наиболее интересна, однако, сконцентрированная к концу часть, это – высказывания автора о положении сейчас в подсоветской литературе и культуре в широком смысле слова.
«Упоение распадом и шовинистическое беснование поддерживают и вдохновляют друг друга. Беспросветно черная правда – это ложная правда, это инерция подлинной кровной правды вчерашнего дня, ставшая модой, тень, отброшенная неполной истиной и ставшая ложью. Человек бессилен передо тьмой, сдается тьме, безвольно погружается во тьму. Инерция распада ведет во “тьму низких истин”. Любовь как сердечное чувство, разгорающееся в груди, прежде чем дело доходит до прикосновений, почти исчезла со страниц рассказов и повестей. Само слово “любить” уступает слову “трахать”. Наряду с этим широкое право гражданства получили непечатные глаголы».
Как резюмирует автор: «Отсутствие внешней узды предполагает внутреннюю сдержанность, внутреннее чувство меры. Без нее свобода переходит в беспредел. Есть беспредел коррупции, беспредел преступности – и беспредел литературной разнузданности. Всюду одна и та же проблема свободы и воли».
Правильно и метко охарактеризовав чернуху как литературное направление, Померанц добавляет еще несколько обобщающих фраз: «Мыслящая и пишущая Россия раскололась в основном на два враждебных лагеря, пародирующих спор западников и славянофилов. С одной стороны, честный, но бездуховный рассудок космополитического либерализма, с другой – извращенная духовность, языческий культ ненависти, силы и насилия».
Все это верно, хотя и грустно. Напрашивается с нашей стороны восклицание: «А мы что говорили?» Тем интереснее, что мысли, совпадающие с нашими, выражаются на сей раз видным публицистом левого стана.
По-видимому, их несомненность и актуальность стали очевидными.
Интеллигенция после большевизма
Выпишем несколько фрагментов из интересной и содержательной статьи С. Кирилова «О судьбах “образованного сословия” в России», в «Новом Мире» № 8 с. г.: «В нормальных условиях нация неизбежно выделяет свою аристократию, потому что сама сущность высоких проявлений культуры глубоко аристократична: лишь немногие способны делать что-то такое, чего не может делать большинство (будь то в сфере искусства, науки или государственного управления). Не обязательно такие люди должны принадлежать к аристократии по происхождению, но само наличие аристократической среды, соответствующих идеалов и представлений в обществе для стимуляции успехов в этих видах деятельности абсолютно необходимо. Общественная поляризация рождает высокую культуру; усредненность, эгалитаризм – только серость. Та российская культура, о которой речь, создавалась именно на разности потенциалов (за что ее так не любят разного рода “друзья народа”). Характерно, что одно из наиболее распространенных обвинений Петру Великому – то, что он-де вырыл пропасть между высшим сословием и “народом”, формально вполне вздорное (ибо как раз при нем были открыты широкие возможности попасть в это сословие выходцам из “народа”, тогда как прежде сословные перегородки были почти непроницаемы) – имеет в виду на самом деле эту разность».
Далее автор с горечью констатирует, что после революции: «Деградация интеллектуального слоя была неизбежной прежде всего потому, что советский строй основан на принципе антиселекции. Он не только уничтожает лучших, но (что еще более существенно) последовательно выдвигает худших».
Выводы из в целом очень дельных и умных суждений Кирилова все же чересчур пессимистичны. Вопреки всему, кое-какой процент потомков старой интеллигенции пережил советскую власть и играет важную роль здорового фермента (пусть и немногочисленного). А потом, – жизнь показывает, что и из числа выходцев из низов и их потомков, и даже потомков партийных выдвиженцев вновь и вновь формируется подлинная интеллигенция.
Вопрос только в том, чтобы окончательно убрать как советскую власть, так и ее пережитки. И тогда вполне оправдана надежда на культурное возрождение нашей родины, несмотря на перенесенные ею долгие и тяжелые испытания.
Запоздалое признание
В отделе «Русская книга за рубежом», в «Новом Мире» № 8 за 1995 год, известная в «бывшем СССР» критикесса Р. Гальцева чрезвычайно похвально, – но, впрочем, вполне заслуженно, – отзывается о двух книгах Е. А. Ефимовского, видного монархиста-конституционалиста, хорошо знакомого эмиграции, изданных посмертно в Париже усилиями его дочери.
Предоставим слово самой Гальцевой:
«Можно с уверенностью утверждать, что автор обеих книжек, хотя и принадлежит к нашумевшей “первой волне” российской эмиграции, практически неизвестен в своем отечестве. И это ужасно обидно. Ведь Евгений Амвросиевич Ефимовский может чрезвычайно пригодиться в “нашей личной и общественной жизни”… Ефимовский (1885–1964), сверх того, что он являл собою редкий тип ответственного политического деятеля, был идееносным публицистом, блестящим оратором, неустанным организатором печатного слова, – настоящий экзистенциальный герой. “Рыцарь без страха и упрека”, в своей благородной верности российскому прошлому, болезни которого он сердечно переживал и над которыми постоянно раздумывал, бросавший вызов ближайшей (и дальней) среде с ее неуклонно левым уклоном, сумевший – при своем легендарном добродушии – разойтись с большинством кадетских соратников, членов временного правительства, нетерпимый к несправедливостям и попранию чести дуэлянт, конфликтующий с царствующими особами и президентами; отзывчивый на любую нужду бессребреник; родственник императорской фамилии, часто живший впроголодь и ночевавший в гараже у знакомых шоферов, и это будучи уже европейски известным деятелем, храбрец, решавшийся на опаснейшие предприятия, например, на противодействие революционной пропаганде среди солдат; сидевший более полугода в гестапо как защитник евреев и пытавшийся покончить жизнь самоубийством из боязни кого-нибудь выдать под пыткой; русский идальго – и внешне схожий с Дон Кихотом, худой, высокий, с живым светящимся взором, – проведший жизнь в битвах за Россию».
И бесцветное, и интересное
«Новый Мир» переживает явный упадок (временный или окончательный?).
За последние годы в нем появились несколько блестящих вещей (об этом надо будет поговорить отдельно); много бесцветных, и некоторые – омерзительные (например, «Роман с простатитом» А. Мелихова).
В последнем дошедшем до нас номере (№ 4 за 1998 год) нет, к сожалению, ничего выдающегося.
Ф. Искандер – писатель несомненно талантливый; тем не менее его (большая по размерам) повесть «Поэт» скучна, а местами несимпатична. Конечно, у всякого автора бывают взлеты и (относительные, хотя бы) падения.
Остальные рассказы, включая и «Клуб Вольных Долгожителей» редактора журнала С. Залыгина, и вовсе слабы. Не стоит, право, труда задерживаться на их разборе!
По сравнению с ними несколько удачнее очерк Т. Братковой «Русское Устье», о поселке в Якутии, на самом крайнем севере России, где время как бы остановилось и сохранилось много архаических обычаев (впрочем, на месте автора, мы бы выкинули некоторые неаппетитные подробности).
Статья А. Солженицына «Четыре современных поэта» (С. Лапкин, И. Лиснянская, Н. Коржавин, Л. Владимирова), к нашему удивлению, нас разочаровывает.
Во всяком литературном жанре нужны специальные склонности и способности. Похоже, что Александр Исаевич, щедро ими одаренный как беллетрист, полемист и историк, менее силен в области критики. А здесь нужно свое искусство, хотя этот род словесности по существу и ниже, чем названные выше.
Как ни странно, а самой интересной частью выпуска (а, впрочем, и прежних нередко) является отдел «Периодика», ведомый А. Василевским.